— Она нужна всем. — Квинт пригубил вина и чуть заметно скривился. — Мертвые львы беззащитны перед стервятниками, мертвые герои — перед живыми трусами.

— У вас, — сощурился Ульвинг, — не у нас. Мы бережем покой предков.

— Тогда ты меня поймешь. Я хочу выкупить мертвых. Тех, кого собрались выбросить из Скадариона.

— Ты умеешь удивлять. — Сотник отодвинул недопитую кружку. — Там твой родич?

— Нет, хотя мои предки и защищали восточный рубеж… Перонт изобилует бродами, там много крепостей. Было много, пока мы не оставили Отраму… Двое моих прапрадедов служили на Кривой косе, но это тебе мало что скажет.

— Главное я понял. Мы ставим в память тех, кто погиб на чужбине, каменные столбы, у вас был храм… Что думаешь делать?

— Вскрыть урны, вынуть хранящийся в них пепел и заменить другим. Мирон решил опорожнить урны в ямы у боен. Что ж, пепел гоферов не оскорбится… Если ты согласен помочь, назови цену.

— Тебе потребуется помощь воинов?

— Разве что Гротериха. Главное, чтобы нас впустили, выпустили и не увидели.

— Хорошо. Я не отказываюсь от того, что заработал, но если я возьму твои деньги, Фенгл разозлится. Он не любит могильных воров. Если мне придется раньше времени покинуть Стурн, ты вернешь мне то, что я недополучу. Если я уйду как собирался, ты мне не будешь должен ничего. Когда придете?

— Сегодня. Хозяин, ниннейского!

На желтоватом песчанике были тщательно выбиты имена. Множество имен. Мерзавец Клифагор приволок из Скадарии здоровенные каменные блоки и намертво вмуровал в несущую стену. Выковырять их быстро и без больших затрат было невозможно. Как и оставить.

Плисфий не пойми в который раз прошелся верхней из опоясывавших храм галерей и в раздумье забарабанил пальцами по зловредному песчанику. Терять там, где намеревался сорвать хороший куш, всегда обидно, но кто же знал, что Мирон потребует не просто набить «возрожденный Стурнон» истуканами и курильницами, но и примется уничтожать «Идаклову вонь». Само по себе это было правильно — слишком уж много развелось в отпавших провинциях потомков Идакла и родичей Спентадов, но царь объявил свою волю, когда деньги на Стурнон были не только получены, но и разделены. Оставалось либо вбухать в треклятый храм собственные средства, либо как-то извернуться. А ведь вначале мысль продать Мирону Скадарион казалась беспроигрышной!

Как строили титаны и где стоял Стурнон, благополучно забыли, так почему бы не объявить, что озеро отступило и Клифагор возвел свое детище на фундаменте Стурнона и по его образцу? Плисфий проверял: какой-то фундамент в роще и в самом деле был, а перерывший окрестности Скадариона Бротус нашел странные постаменты, почти целую мраморную вазу и пару десятков янтарно-желтых плит, вряд ли сделанных людьми. Ну а то, что храм недостаточно «древен» и внушителен изнутри, не беда! Консул несколько раз прикидывал, сколько уйдет на отделку и сколько урвут Менодим с Бротусом, умножил конечную сумму на пять и доложил результат царю. Мирон подмахнул смету, даже толком не прочитав. Нумма согласился взвалить на усталые плечи еще одну обузу, собратья-титаниды выразили готовность ее разделить, Плисфий от благодарности едва не прослезился. Все шло отлично, и тут царь вздумал начать новую эру. По старой цене. Это было не смертельно, но обидно, тем паче Менодим с Бротусом оставались в прежних барышах — работы внутри храма оплачивали не они.

Плисфий кончил отбивать дробь по камню, напоминавшему о каком-то Меданте, и задрал голову к опоясанному пальметтами куполу. Тут его и осенило. Не нужно разбирать стену — поганый песчаник можно спрятать под ложный мрамор, а поверх, скрывая обман, пустить что-то «древнее». Точно так же нужно обработать испакощенные Идакловыми пчелами колонны и старый алтарь… Конечно, придется делиться с Менодимом, но тот не настолько глуп, чтобы отказаться продать пустоту по цене мрамора… Плисфий уже без злости шлепнул по скадарийской плите и вытащил дощечку для записей. Не стоит предлагать Менодиму полную цену, лучше начать с трети и сойтись на половине… И эту половину возместить за счет Бротуса! Даже перекопай старый плут все Ниннеи, он не нарыл бы столько «древностей», значит… Значит, пусть платит за доверие Плисфия, ни на мгновенье не поверившего доносу на благородного… то есть на титанида Бротуса, якобы продающего царю подделки. А донести может… тот же Фульгр, чей родитель владеет ниннейскими виноградниками и кого никак не заподозришь в сговоре с титанидом Плисфием.

Горный лес днем — это просто горный лес, он же звездной ночью — святилище, где хочется преклонить колени. Чужой храм, если ты входишь в него как наемник, — не больше чем набитое вельможами и статуями здание. Тот же храм в ожидании своего конца становится великим и непонятным, будто замерший в ожидании зимы ночной лес. Гротерих попытался объяснить это Гаю и не сумел. Дело было не в языке — стурнийский рёт знал отлично, просто если нет слуха, не запоешь, как бы ни мучила слышная лишь тебе песня.

— Смотришь? — Рука Фульгра обрушилась на плечо рёта. — Что ж, смотри и запоминай… Потом расскажешь, как провожал Скадарион в последний путь…

— Потом будет потом, — негромко напомнил Квинт. — Никто из нас не забудет. Идем, они на галерее.

Отчего-то старик свернул не к главной лестнице, а к одной из узких, боковых. Поднимаясь, Гротерих глянул вверх и столкнулся взглядом с мраморным воином. В потесненном фонарем мраке лицо статуи казалось живым, но смертельно измотанным.

— Крастус! Это же Крастус… «Усталый победитель»… — По щекам Фульгра катились слезы, и скульптор не собирался их утирать. — Позволить… Позволить его уничтожить — это хуже надругательства над могилами! От нас остаются прах и память; если память жива, плевать, что с прахом, а искусство… Оно бессмертно, но как же оно уязвимо!

— Ты сюда рыдать явился? Нет? Тогда прекрати. Инструменты у тебя?

— Да, отец.

— Начинай. Я подержу фонарь, а парни покараулят.

Скульптор шумно всхлипнул и шагнул к стоящей в угловой нише урне. Гротерих посветил вслед: в свете факела выбитые на камне надписи казались черными. Можно было подойти и прочесть, но рёт постеснялся. Караулить было некого. Если кто-то захочет войти, его задержат Ульвинг и четверо северян, знать не знающих, зачем они здесь. Гротерих перевесился через балюстраду; на миг показалось, что он глядит в пропасть, только в пропасти клубился бы туман.

— Они все тут? — спросил рёт, не в силах слушать здешнюю тьму. — Про которых написано на стене?

— Нет, конечно… — Гай откликнулся немедленно, видно, ему молчать тоже было невтерпеж. — На камнях из Скадарии выбиты имена погибших во славу Империи, от Приска Спентада до Андрона, но мертвых сюда не свозили. Кроме убитых во время той осады… Их прах, если все сделали честно, поместили в двадцать больших урн… Две малые урны в центре — тогдашний комендант крепости, он через год после осады погиб, и Тит Спентад. Сенатор, дед первого Приска… Он, то есть Тит, завещал развеять свой пепел со стен Скадарии, только его не послушали, похоронили в фамильной усыпальнице… Потом Постуму взбрело в голову исполнить волю предка, только по-своему. Правду сказать, это многих разозлило…

— Зря. — Мысли опять не желали становиться словами, но Гротерих их как-то запряг. — Этот Тит хотел вернуться в молодость… К тем, кто для него важнее всего. Он был одним из них, они честно дрались… Воины заслужили почести, а Тит — возвращение… Не знаю, как сказать, только ваш Постум сделал правильно, а Мирон — нет! Это не его слава и не его дом!

— Слава не его, а сила пока за ним… Что противно, так это то, что ему были рады. После того, что начудил Сенат. А уж как радовались Сенату, когда Андрон умер без наследников… Захотели жить как в Велоне, как в Велоне и огребли; как в настоящем Велоне, не в том, что стультиям снится.