– Не там ищете! – усмехнулся Сазонов. – У Семена завещание на Ивана написано, как и у нее, кстати. Ну и что она от смерти Семена выиграет?
– Резонно, – согласилась я. – А что вы по поводу развода думаете? Почему она на развод-то не подает?
– Да кто ж ее знает? – Он удивился и пожал плечами. – Может, она выгадывает что-нибудь? Хотя что она может выгадать, со своими-то мозгами!
– Скажите, Михаил Петрович, ваши родители живы?
– Отец с двумя моими старшими братьями утонул, когда я еще совсем мальчишкой был, Клавка вообще тогда в люльке лежала. Поехали они на рыбалку осенью, ветер сильный поднялся, вот лодка и перевернулась. Вода-то уже холодная была, так никто из них и не выплыл, – вздохнул он.
– Грустная история, – посочувствовала я ему. – А ваша мать жива?
– Не знаем мы, – смущенно ответил он.
– Как это? – удивилась я.
– Долгая история, – отмахнулся он.
– А я никуда не тороплюсь, – возразила я.
– Ну, ладно! – согласился он и начал рассказывать: – Мама моя, Зинаида Тимофеевна Сазонова, – женщина совершенно героическая. Когда война началась, ей только-только одиннадцать лет исполнилось. Она тогда в Белоруссии жила, и их деревню фашисты вместе с жителями сожгли, единицы уцелели, среди них и наша мама со своим отцом. Ушли они в лес, к партизанам прибились, и мама связной была между партизанами и подпольщиками в городе, а потом они с армией до самой победы провоевали – дед как-то с командованием договорился, чтобы ее в детдом не отправляли. Так что боевых наград у нее – на пиджаке не помещаются.
– Ого! – невольно воскликнула я.
– А после войны они к родне своей дальней в Салтыковку приехали. Мужиков тогда там было – раз, два и обчелся, вот деда председателем колхоза и поставили, а он маму нашу, когда школу окончила, в сельскохозяйственный институт учиться отправил, на агронома. А когда дед занемог и трудно ему стало по полям да совещаниям мотаться, уговорил он колхозников ее председателем выбрать. И сделала она колхоз наш миллионером! А сама получила орден Трудового Красного Знамени, а потом и Героем Социалистического Труда стала! Как вы думаете, какой характер для этого надо иметь?
– Железобетонный! Или даже титановый! – уверенно ответила я.
– Вот то-то же! – выразительно сказал он. – Такой матерью можно и нужно гордиться, что мы с Клавкой всю жизнь и делаем, а вот жить с ней – нельзя! Ее в колхозе за глаза царицей звали, вот так, – он показал мне сжатый кулак, – она всех держала. Никто и пикнуть не мог!
– Это я понимаю, но как же произошло, что вы теперь даже не знаете, где она живет? – спросила я.
– Видите ли, мама очень не любит Андреевых. Просто ненавидит их всех! Мы все в Салтыковке жили, а потом наш колхоз укрупнили и правление в Расловку перенесли, вот мама туда с Клавкой и уехала, а я из-за Мани в Салтыковке, у деда с бабкой по отцу, остался.
– Это в каком районе? – по привычке уточнила я.
– В Первомайском, – ответил Сазонов и продолжил: – Когда мама узнала, что я на Мане Андреевой жениться собрался, передала мне, чтобы ноги моей в ее доме не было и что знать она меня больше не хочет. Она даже на свадьбах не была – ни у меня, ни потом у Клавы. В общем, отказалась она от нас. Хорошо еще, что не прокляла, ведь материнское проклятье – это такая вещь, что и в могилу можно раньше времени лечь!
– Неужели вы так ничего о своей матери и не знаете? – недоверчиво спросила я.
Сазонов поднялся и вернулся к своему нелегкому труду по очеловечиванию Андреева, попутно объясняя:
– Федор говорил, что в начале восемьдесят пятого года она, выйдя на пенсию, дом наш в Расловке продала и в Тарасов уехала. Мы с Клавой искали ее через адресное бюро, но так и не нашли, – с огромным облегчением выдохнул он, потому что умудрился-таки усадить Андреева, и, со стоном разгибая спину, попросил: – Только, Татьяна Александровна, очень вас прошу: не надо обсуждать с Семеном его отношения с тещей, женой и сыном – орать начнет! Уж очень он на них всех обижен!
– Ну, на меня не больно-то поорешь! Пошлю вас всех куда подальше, и живите себе как знаете! – пригрозила я ему. – А ваши семейные дрязги мне до лампады, сами разбирайтесь! А теперь скажите мне: кто еще занимается этими покушениями? Я имею в виду – в областном управлении.
– Мы подумали, что не стоит людей тревожить, – сказал Сазонов, усиленно глядя в сторону, и я почувствовала, что он чего-то недоговаривает. – Этим занимаются Кировский и Тепловский райотделы, а теперь еще и вы.
– Почему же здесь из Тепловского отдела начальника нету? – удивилась я.
– А зачем он нам тут? – пожал плечами Михаил Петрович, опять-таки не глядя на меня.
Опа! Это уже что-то новенькое! Еще совсем недавно и по гораздо более ерундовому поводу – если сравнивать с этим, конечно, – Андреев поднял на ноги всю тарасовскую милицию, а теперь, когда речь идет о его жизни, он вдруг так поскромничал? С чего бы это? Тут я вспомнила, что о покушениях на него ни в одном СМИ ничего не было. И начальника Тепловского райотдела он на помощь не позвал, хотя, по идее, должен был это сделать. Нет, тут явно что-то скрыто-зарыто! Но я легко это выясню у подполковника милиции Кирьянова Владимира Сергеевича, моего давнего и верного друга.
– Водой надо! – раздалось у меня над ухом, и я вздрогнула.
Занятая разговором с Сазоновым и своими размышлениями, я совсем забыла о Ершове, который до этого момента молчал и ни во что не вмешивался и только сейчас дал Михаилу Петровичу единственный уместный в данном случае совет, потому что, даже сидя, Андреев упорно отказывался приходить в чувство.
– А что? Правильно! – поддержала я Юрия Михайловича. – Диван все равно загажен так, что его теперь только на помойку выносить. А сидеть здесь и ждать, когда ваш шеф добровольно очнется, у меня нет ни времени, ни желания. Так что или водные процедуры, или я ухожу, потому что вид вашего спящего и храпящего Семена Ивановича – черт с ними, с остальными! – никак не отвечает моим эстетическим запросам.
Поняв, что я не шучу, Сазонов ушел и вскоре вернулся с ведром воды. Плеснув несколько раз водой в лицо Андрееву, он добился нужного мне результата, то есть клиент открыл глаза. Взгляд его был отчасти осмысленным, но вот настроение после такого неласкового пробуждения – явно не ахти. Предупредив возможный взрыв эмоций с его стороны, я с ходу заявила:
– Семен Иванович! Где-то рядом с вами находится или сам преступник, покушавшийся на вас, или предатель, сливающий убийце информацию. Причем находится он здесь, в вашем доме.
Начало его ответной тирады оказалось столь бурным, что не подлежало публикации даже в самой разнузданной желтой прессе, да и у Даля, я думаю, не хватило бы смелости включить эти выражения в свой словарь. Поняв, что это надолго, я встала, взяла пустую бутылку – а они, как и полные, с водкой, имелись в комнате во множестве, – и с размаху шарахнула ею по столу. Андреев заткнулся, а вот его братья проснулись.
– А теперь повторяю для всех еще раз! – громко объяснила я. – Рядом с Семеном Ивановичем находится предатель! И если сейчас кто-нибудь откроет рот, то следующая бутылка будет полной! И я ее грохну – у вас на глазах!
Я затронула «святое», и тишина установилась мертвая.
– Объясняю доступно! – начала я. – Семен Иванович! Ваши отношения с полковником Ершовым – это именно ваши отношения, и не мне о них судить. Но он – профессионал! Накануне и в тот конкретный день, когда погибла Мария, посторонние в ваш офис не входили. Вывод: бандероль в уже поступившую почту подложил кто-то из своих, причем зная, что там внутри, – будь иначе, он или она оставили бы на бумаге свои отпечатки, а там вообще никаких нет. Второе. Кто-то точно знал, что после первого покушения Семен Иванович садится в машину охраны, и преступник стрелял именно по ней. Откуда он это узнал? Или вы по радио объявление давали? Третье. Если наши с Юрием Михайловичем предположения верны – а я в этом уверена почти на сто процентов – и мину подложил Кефир, то встретить заказчика он мог только во дворе вашего офиса. Не вы ли, Михаил Петрович, совсем недавно говорили, что он носа со двора не высовывал, потому что боялся милиции? А посторонних у вас не бывает, с улицы туда просто так не войдешь! Итак! Преступник где-то очень близко, совсем рядом с вами! Если у вас есть что мне возразить, я вас слушаю!
