Колдуны же были потрясены недетской зрелостью и прозорливостью ребенка. Они разъярились. Более умный и выдержанный Брат-реш Тур промолчал, а Дурасроб, вместо благодарности за гостеприимство, вскочил из-за стола и стал пророчить Заратустре мучительную смерть.

— Жаль только, — кричал он, — что счастье убить тебя выпадет не мне!

Маленький Заратустра не испугался мрачных предсказаний и возразил в ответ только одно:

— Не думаю, что мой убийца будет счастлив…

Да, искусные колдуны умели предсказывать будущее, но только в пределах земной, конечной, человеческой истории. Перед пророком же еще в детстве, до того как он начал проповедовать, приоткрылась самая сокровенная завеса времен: он видел грядущее во всей его беспредельности. Знал, что случится и после его собственной смерти, и после конца света…

И еще добавил тогда семилетний Зардушт, что предвидит скорую кончину самого Дурасроба. Колдун оцепенел от ужаса и долго оставался неподвижным. Опомнившись, он, однако, повторил свою угрозу и услышал от ребенка тот же ответ. И опять окаменел от страха. Но, очнувшись, вновь принялся за свое и в третий раз услышал пророчество семилетнего мальчика.

На сей раз объятый страхом карапан простоял точно каменный истукан «столько, сколько тридцать кобылиц простояли бы, если бы их доил только один человек».

Придя в себя, он опрометью бросился из дома, приказав немедленно запрягать коня. Но злодей успел отъехать совсем недалеко — всего несколько парасангов, то есть едва успел исчезнуть из поля зрения жителей селения. Тут его и настигла смерть.

Свод догматических авестийских трудов «Денкарт» описывает это событие в самых живописно-мрачных красках, достойных современного триллера: «Страх овладел им. Колдун остановил коня. Вдруг его семя излилось и разорвало его шкуру, поясница отломилась от бедер, — и он издох тут же, а следом его потомки, а следом и потомки его потомков»[29], то есть у Дурасроба не осталось детей и внуков.

А Брат-реш Тур до поры до времени затаился. Его час еще не настал. Заратустре еще предстояло вырасти, возмужать и совершить множество славных деяний…

Существуют предположения, на наш взгляд, весьма убедительные, что именно в семилетнем возрасте, то есть как раз в пору столкновения с Дурасробом, умного и не по годам развитого Зардушта отдали на обучение священству.

Атраваны, или заотары — служители древнеарийских культов (разумеется, дозороастрийских, ведь пророк еще не успел провозгласить постигнутого им впоследствии Единобожия), передавали свои знания ученикам изустно. Они обучали обрядам, заставляли запоминать наизусть гимны и мантры, призывающие богов-покровителей.

Но, возможно, еще важнее то, что питомцы заотаров не ограничивались усвоением раз и навсегда установленных догм, а учились и сами импровизировать стихи, обращенные к высшим силам.

Таким образом, у детей и юношей не только пробуждался религиозный экстаз, но и развивался поэтический дар. А Заратустра, несомненно, был великим поэтом: в этом каждый может убедиться, ознакомясь с его стихотворным наследием.

Гаты — песни и гимны, сочиненные им, — звучали на гатическом диалекте, который намного древнее авестийского, в свою очередь считавшегося уже мертвым к тому времени, как разрозненные тексты Авесты были вновь собраны и записаны. Тем не менее по образности, метрике, глубине мысли и способности к метафизической абстрактности гаты Заратустры намного опередили свое время, а в чем-то звучат и сегодня более чем современно.

Искусство импровизации не могло не способствовать и становлению самостоятельности мышления. А значит, выходец из древнеарийской школы священства мог, имея, естественно, природные задатки провидца, талант мыслителя и отвагу, принести в мир некую совершенно новую, доселе не слыханную религиозную идею. Что Заратустра и сделал…

…Но вот наступил срок совершеннолетия Заратустры: ему стукнуло пятнадцать. Историки считают, что в этом возрасте он уже стал полномочным священнослужителем — неизвестно, правда, какого именно божества.

И тогда же Порушаспа, по требованию взрослеющих сыновей, решил разделить между ними свое имущество.

После земель и недвижимости дошел черед до множества богатых одежд и дорогих тканей, хранившихся в кладовых, — отец пророка был состоятельным человеком.

Из всего предложенного великолепия лишенный жадности Зардушт выбрал на первый взгляд сущую безделицу — пояс в четыре пальца толщиной. Отрок тут же повязал его поверх одежды.

С тех пор пояс кусти — обязательная принадлежность одеяния зороастрийца. Он сплетается из 72 шерстяных нитей — именно столько глав (ха) насчитывает «Ясна» («Поклонение», «Почитание») — тот раздел Авесты, в который входят и гаты, сочиненные самим Заратустрой и наиболее чтимые последователями маздаяснийского вероисповедания.

Любой совершеннолетний зороастриец обязан ежедневно совершать ритуал развязывания и повязывания пояса. Читая вслух молитвы, он обеими руками протягивает концы кусти перед собой, а при произнесении имени проклятого Духа Зла взмахивает ими, словно отгоняя от себя всякое влияние Ангро Майнью.

Мы привели отрывок из Ормазд-яшт, гимна Ахура Мазде (перевод И. Стеблин-Каменского), который предписывается обязательно читать при перемене места жительства.

И наверное, именно так, взмахнув концами своего плетеного пояса — отцовского наследства, — и ушел Заратустра из отчего дома странствовать по окрестным поселениям, когда ему исполнилось двадцать лет.

К тому времени он стал привлекательным, высоким молодым человеком. Авеста дает нам даже представление о его комплекции. Сама Истина, благая Аши, обращается к нему так:

Он был молод и жаждал обрести ее, лучшую Истину. Видимо, те знания, которые он получил за время учебы и собственных первых опытов в качестве заотара, показались ему недостаточными, неполными, а может быть, и искаженными. Хотя среди окружающих он еще в юности прослыл мудрецом.

Например, однажды молодой Заратустра помог людям преодолеть неглубокую и не очень широкую, но бурную реку с такими губительными водоворотами и мощным течением, что никто не в состоянии был пересечь ее ни вплавь, ни вброд.

Семь человек, а были это слабые женщины и немощные старики, стояли на берегу и сокрушались, не зная, как им перебраться.

Тогда подошедший к бурлящему потоку Спитама Заратустра посоветовал им выстроиться в цепочку и крепко взяться за руки. Сам же, встав впереди, присоединился к ним и перевел всех на противоположный берег.

«Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке», — строчки из песни Булата Окуджавы словно иллюстрируют этот эпизод из Авесты. Однако вереница людей, поддерживающих друг друга, символизирует не только содружество и взаимопомощь.

В зороастрийском учении этот человеческий мост послужил прообразом мистического моста Чинват (или Чинвато-перето — Переход-разлучитель), по которому умершие уходят в загробный мир.

Ученые спорят о том, существовало ли представление о Чинвате в древнейших арийских верованиях или это собственное теологическое введение Заратустры? Как бы то ни было, легенда красива и поэтична, и мы перескажем ее вам.

Чинват выстроен не из камня или дерева, а из лучей света. Одним концом своим он опирается на высочайшую вершину Хара Березайти.

Неосязаемый, духовный, он тем не менее может быть очень крепким и прочным, но порой бывает и предательски ненадежным.