— Но я должна тебе кое в чем сознаться, — прошептала она.

— Почему? Разве я похож на священника? Эмбер рассмеялась.

— Нет, ты похож на того, кто ты есть, — на воина, в ком мужество сочетается с чувственностью.

— Тогда почему ты хочешь исповедоваться передо мной?

— Потому что я только что поняла, что растирала тебя маслом еще долго после того, как опасность горячки миновала.

У Дункана перехватило дыхание.

— Правда?

— Да, — призналась она.

— Зачем?

— Ради запретного наслаждения, которое давало прикосновение к тебе.

Кончик одного из пальцев Эмбер случайно задел сосок Дункана. Внезапный прилив наслаждения, прокатившийся по всему его телу, она ощутила так ясно, словно услышав крик страсти. Ее пальцы вернулись обратно, задержались и стали играть соском с непостижимым искусством, которое не могло проистекать из опыта — его у Эмбер не было. Единственным ее надежным проводником в этом чувственном путешествии была способность воспринимать ответные ощущения Дункана.

— А разве теперь прикасаться ко мне не запрещено? — почти грубо спросил Дункан.

— Нет. Это глупо, но не запрещено, — шепотом ответила Эмбер.

— Почему же?

Эмбер наклонилась и поцеловала сначала один, потом другой сосок. Когда она вслед за этим медленно провела по ним языком, все его тело напряглось от почти невыносимого наслаждения.

— Потому что ты обещал, что здесь с тобой я буду в полной безопасности, — прошептала Эмбер.

— Сегодня, — сказал он, сомневаясь, что хотя бы еще раз устоит перед этим искушением.

— Да, сегодня, сейчас, — подтвердили она, — в этом месте, где древние камни неусыпно стерегут море.

Дункан сжал ладонями лицо Эмбер и впился в ее губы в таком пароксизме желания, с каким не могло идти в сравнение ничто из ранее испытанного Поцелуй был сильный и страстный, полный глубоких ритмов слияния, которое стало для него запретным, ибо он дал клятву.

Эмбер приняла поцелуй и одновременно ответила на него, упиваясь пылом и силой обнимавшего ее мужчины. Ее ногти слегка царапнули ему кожу, и он застонал от наслаждения. Слыша его страсть, чувствуя ее, ощущая ее вкус, Эмбер еще раз медленно провела ногтями по его мускулистой спине.

— Ты сведешь меня с ума, — пробормотал Дункан, не отрываясь от ее губ.

— А мне кажется, что я уже безумна, и все из-за тебя. Со свирепой осторожностью он укусил ее за нижнюю губу.

— Но насколько ты безумна? — спросил он. — Достаточно ли для того, чтобы обнажиться для моих рук и глаз? Достаточно, чтобы позволить мне приобщить тебя к новым ласкам?

Эмбер уловила бурную вспышку желания, пронзившую Дункана при этих словах, и поняла, что больше всего на свете он хочет, чтобы она сказала «да».

Зная это, прикасаясь к нему, веря ему, Эмбер никак не могла сказать «нет».

— Да, — прошептала она.

Руки Дункана сжали ее еще крепче, так что она почти не могла дышать. Под его медленным нажимом она стала клониться назад, пока опять не оказалась распростертой на земле. Плащ соскользнул с нее, обнажив светлые холмики и розовые бутоны, которые рот Дункана заставил упруго стоять.

— Приподними бедра.

Голос Дункана стал почти неузнаваем. Нетерпеливое ожидание, охватившее его при виде полуобнаженной Эмбер, передавалось ей с такой силой, что она едва не лишилась чувств. Она не могла пошевелиться и дышала с трудом.

Эмбер не знала, что Дункан собирался делать дальше. Знала только, что ожидание этого давало свежую пишу бушевавшему в нем пламени страсти.

— Дункан. — прошептала Эмбер.

— Приподнимись, — сказал он. — Дай мне увидеть цветок, в сердцевину которого я по глупости поклялся не проникать. Сегодня.

Дрожа от сотрясавших ее противоборствующих чувств, Эмбер повиновалась. Когда ее бедра приподнялись, его сильные руки стали помогать одежде соскользнуть с нее окончательно. И вот уже она оказалась совершенно нагой, если не считать прикрывавшего спину плаща и ярких чулок на ногах. Ощущение этой наготы одновременно и ужаснуло, и взволновало ее.

— Ты так прекрасна, что слова здесь бессильны, — хрипло проговорил Дункан.

Он уже не касался Эмбер, неожиданно оставив ее во власти данной ей от природы стыдливости и внутренней тревоги. Сдавленно вскрикнув, она выдернула из-под себя конец плаща и набросила его на бедра. Когда Дункан попробовал отбросить плащ в сторону, она воспротивилась этому.

— Не будь такой стыдливой, — сказал Дункан. — Ты прекраснее всех цветов в садах султана.

При этих словах рука его скользнула под плащ.

Как только Дункан коснулся Эмбер, в тот же миг ее пронзило ощущение его желания. Словно в нее попала молния, опалившая ее нежным и в то же время жгучим огнем.

Опустив слегка дрожащую от сдерживаемой страсти руку ей на низ живота и широко расставив пальцы, он накрыл весь тазовый пояс. Потом рука повернулась, и мизинец, скользнув в шелковистое тепло ее волос, добрался до еще более теплой, еще более шелковистой плоти под ним.

От этого неожиданного прикосновения по телу Эмбер пошли жаркие волны. Ее дрожащее, прерывающееся дыхание вызвало у Дункана улыбку. При виде того, как от прилива ответной страсти темнеют и расширяются зрачки ее глаз, его кровь хлынула еще жарче к средоточию его естества, пока восставшая плоть не начала пульсировать и содрогаться при каждом ударе сердца.

Дотрагиваясь пальцем до упругих, влажных лепестков, он испытывал мучительное искушение. С каждым своим вдохом он сожалел, что дал эту клятву.

Рука Дункана снова передвинулась. Нежно, настойчиво ласкал он Эмбер, неотрывно глядя ей в глаза.

— Дункан, — сказала она. — Что…

Но продолжать Эмбер не смогла. Он нашел тот гладкий, чувствительный узелок, что прятался у нее в закрытых лепестках. Изумленный звук вырвался у Эмбер, когда она содрогнулась от пульсирующего наслаждения.

Словно ощутив наслаждение Эмбер так же ясно, как ощущала его она сама, Дункан застонал. Его палец снова погладил этот бутон, вызвав еще один пульсирующий толчок, потом еще один. И с каждой такой лаской жаркая влага ее ответа облизывала ему пальцы.

Но когда он попробовал раздвинуть пальцами гладкие лепестки, ее ноги оказались слишком плотно сжатыми.

— Я не стану брать тебя силой, — тихим голосом произнес Дункан, — но я умру, если не смогу хотя бы прикасаться к тебе. Открой мне свою теплую крепость. Я буду там очень нежным гостем.

— Нет. Мы не должны этого делать. Было бы жестоко требовать от тебя такой жертвы, — проговорила Эмбер. — Подойти так близко к двери и не войти…

— Да. Потребуй этого. Прошу тебя.

— Но мне страшно.

Дункан тихо засмеялся и еще раз провел пальцем по бутону, вызвав еще одну судорогу наслаждения.

— Нет, золотая моя колдунья. Это не страх лижет мне пальцы, когда я ласкаю тебя. Это страсть — горячая, сладкая, чистая.

Пальцы щипнули струну, и она откликнулась приливом наслаждения. Бедра Эмбер приподнялись сами собой. Новое движение руки — и словно удар чувственной молнии. Еще одно касание — и еще один страстный отклик.

— Боже милостивый, — прошептала Эмбер. Дункану захотелось торжествующе закричать, когда он ясно увидел, как в ответ на игру его пальцев новая волна наслаждения прошла по всему телу Эмбер. С судорожным вздохом она закрыла глаза и отдала ему в руки свой цветок, горячие лепестки которого были готовы вот-вот открыться навстречу его ласкам.

К этому времени Дункан совсем откинул прикрывавший Эмбер плащ, но она этого даже не заметила. Она жаждала лишь одного — чтобы эта сладкая пытка не прекращалась. Она больше не противилась нажиму его руки и сделала то, чего он добивался, — раздвинула ноги, позволяя ему прикасаться к ней так, как он того желал.

Дункан стал медленно водить кончиками пальцев по лепесткам, которые постепенно открывались ему. Он ласкал Эмбер в напряженном молчании, где слышалось лишь ее частое, прерывистое дыхание. Она больше не ощущала его сдерживаемой страсти, ибо была во власти своей собственной.