Но прошло достаточно времени, а Егоров не появлялся. Я набрала номер «Журналиста» и услышала: «Егоров полтора часа как вышел».
Где его черти носят? Или заглотил какую-нибудь новую наживку? Скандальчик или памфлетик с умеренной критикой властей и надеждой на устранение недостатков в местном капиталистическом строительстве? Ждать мне надоело, я поплелась к Кряжимскому. Обсудила с ним события текущего дня, поговорила о Коромыслове, его невеселой кончине и о том, что Егоров все-таки отъявленная скотина, раз заставляет меня столько ждать. Мы обменялись замечаниями по поводу очередного номера «Свидетеля», подосадовали на отсутствие острого материала и, выпив по чашке кофе, занялись каждый своим делом.
– Ну что, Егоров тебя надул? – съехидничала Маринка, когда я вернулась в свой кабинет.
– Ты как хочешь, – вскочила я, – а я иду обедать! Не могу же я целый день глушить кофе! У меня перед глазами темные круги уже. Я, между прочим, сегодня не завтракала, не успела, – соврала я в припадке жуткого недовольства всем происходящим.
– Зато показания успела дать, – усмехнулась Маринка, – что ты на меня-то орешь? Я, что ли, виновата, что тебя Егоров дурачит? Слышь, – вдруг понизила голос Маринка, – а может, он того?..
Она застыла в кресле с испуганно вытаращенными глазами.
– Чего того? – похолодела я. – Не мели чепуху!
Я глубоко вздохнула, пытаясь отогнать от себя подброшенную Маринкой мысль, и стала собираться.
– Если Егоров вдруг позвонит, скажи, чтоб звонил мне на сотовый, – деловым тоном сказала я Маринке, которая все еще не могла опомниться от сделанного ею страшного предположения.
– О’кей, – рассеянно процедила она, – только навряд ли он объявится.
– Это почему? – резко спросила я.
Она пожала плечами и зловеще расхохоталась. Похоже, нервы у всех – ни к черту! Я вышла из редакции в отвратительном настроении.
* * *
Егоров действительно не объявился. Я решила предать забвению эту глупую историю. Вернувшись в редакцию с бутербродами – есть в кафе почему-то было выше моих сил, – я пригласила Маринку. Она обрадовалась, увидев пакет с едой.
– Вот, – достала я из сумки кубики «Галлины Бланки», – сделай бульон, а то мы так наши желудки загубим.
Маринка выскочила из кабинета. Несмотря на мою решимость не вспоминать больше о Егорове, мучимая любопытством, я все же позвонила в «Журналист».
– Будьте добры Егорова.
– А кто спрашивает? – тоскливо поинтересовались на том конце провода.
– Бойкова, еженедельник «Свидетель».
– Вы знаете, – голос секретарши дрогнул, – произошло несчастье. Нам сообщили, что Егоров Павел Анатольевич около двух часов назад сбит машиной в районе Сенного рынка.
– Что-о? – теряя способность соображать, заорала я.
– Да, – ответил траурный голос секретарши, – мы очень сожалеем.
– Что с ним?
– Павел Анатольевич умер, – последовал трагический ответ.
– У-умер?! – отшатнулась я и, спохватившись, добавила: – Ах да, спасибо.
Я бессильно опустила трубку на рычаг, не в силах поверить в то, что услышала. Ну и дела! – чтобы совсем не скиснуть, возмутилась я. То один, то другой! И главное, все перед тем, как погибнуть, звонят мне и договариваются о встрече! В чем же дело? В той информации, которую они хотели мне передать? А может, просто совпадение? Да нет, не верится что-то. Тут в дверь осторожно протиснулась Маринка, неся две пиалы с «Галлиной Бланкой».
– Что с тобой? – внимательно посмотрела она на меня.
– Что-то мне есть уже не хочется…
– Что такое? – Маринка не сводила с меня недоумевающих глаз.
– Егоров погиб. – Я откинулась на спинку кресла и бессмысленно уставилась в потолок.
– Я ж тебе сказала… – Маринка пододвинула мне пиалу.
– Не время иронизировать! – прикрикнула я на нее.
– Я же не виновата, что у меня интуиция такая! – обиделась она. – Что с ним стряслось?
– Сбила машина, – вздохнула я.
– Кто его знает, – философски заметила Маринка, поднося губы к краю пиалы, – может, улицу переходил неосторожно…
– Ага, неосторожно, – насмешливо взглянула я на нее, – только раньше, как видно, он проявлял бдительность, а неосмотрительность проявил как раз тогда, когда шел ко мне на встречу.
– Когда-то все в первый раз случается, – пожала плечами Маринка.
– Твое замечание ничего нам не дает, – выразила я недовольство Маринкиной беззаботностью, – нужно по существу думать, а не ссылаться на вековую мудрость…
– Вот и думай, – фыркнула Маринка, – а я «Бланку» поем.
– Как не заладился день, так уж не жди ничего хорошего! – прикусила я губу. – Но какого черта такому осторожному человеку, как Егоров, держать у себя опасную информацию, которая стоила ему жизни? И не просто держать, а вознамериться передать ее «Свидетелю».
– Выторговать себе, наверное, чего-нибудь хотел, – ответила практичная Маринка, – ты – мне, я – тебе. Вот его принцип. А может, думал, ты ему за эти материалы кучу бабок отвалишь. Сколько видела его, столько изумлялась… Кот, объевшийся сметаной, не иначе!
– Но зачем коту так рисковать? – продолжала я недоумевать.
– Ну я же тебе сказала! – потеряла терпение Маринка. – Ешь давай. Че нам теперь, из-за всех этих папарацци и того, что с ними случается, голодать?
Я последовала настоятельному совету моей мудрой и вздорной секретарши.
– Не забывай, что мы сами папарацци, – сделав несколько глотков, все-таки возразила я ей, – интересная история, скажу я тебе. В квартире Коромыслова я обнаружила женские духи и трусики. Вчера он был в «Покере».
– Ну и что? – спросила Маринка, уплетая бутерброд. – Играл в бильярд, веселился, подцепил кого-то… Что здесь необычного?
– Если у него была какая-либо ценная информация, или даже опасная, я бы сказала, что не стоило ему рисковать идти в клуб да еще приводить кого-то домой.
– О господи, Бойкова, зачем, почему! Ты что, мужиков не знаешь? Коромысло, по всей видимости, человек азартный и до баб охотник. Пошел в клуб разрядиться, – сказала Маринка с набитым ртом.
– Не похоже…
– Да что ты такая мнительная! – прожевав кусок бутерброда, с досадой воскликнула она. – Ешь вон лучше!
– Может, он должен был с кем-то встретиться? – сделала я предположение.
– Мо-ожет, – лениво отозвалась Маринка.
– А что, если нам с тобой сегодня прогуляться в клуб?
У Маринки заблестели глаза, но потом природная осторожность и практичность взяли верх:
– Чтобы и нас укокошили?
– Кому мы нужны? Расспросим, был ли Коромыслов вчера в «Покере», что делал, с кем встречался…
– Охота тебе, Бойкова, подставляться! – выпятила губы Маринка. – Убили и убили. Нас это не касается. Что, мы теперь должны каждое убийство в городе расследовать?
– Решено, идем в «Покер». Вообще-то ты можешь не идти, – я лукаво скосила на подругу глаза.
– Как бы не так!
– Возьмем Виктора для гарантии. Ты не против?
Маринка засмущалась.
– Раз надо, значит, надо, – выразительно вздохнула она.
* * *
Принарядившись и наштукатурившись, мы отправились в клуб. Виктор неодобрительно косился на нас, пока мы, благоухая, как два куста лаванды, и обмениваясь ироническими замечаниями, сидели в машине. Слава богу, что он молчун! Иногда это его качество, которое в других обстоятельствах могло изрядно разозлить, вселяло бодрость, создавая иллюзию надежной молчаливой поддержки. Если бы еще взгляд его был чуть помягче!
– Веди себя естественно, – давала я Маринке указания, – надолго никуда не отлучайся. Не забывай, зачем мы в клубе. Публика там… сама понимаешь! Поэтому будь сдержанна и вежлива. Не груби никому, а то костей не сосчитаем.
– Да что ты меня пугаешь? – раззадорилась Маринка. – Как будто в первый раз!
Виктор остался в машине. По контуру золотых букв вывески бегали синие огоньки. Мы поднялись по ступеням из черного мрамора. В мерцающей мертвенно-зеленым светом витрине были выставлены два манекена, мужчина и женщина. Гладкое «тело» женщины открыто для обозрения. Мужчина, голова которого напоминала голову Мефистофеля, задрапирован в черную тогу. Ее широкие складки падали на черный бархат, застилавший пол витрины. Мужчина самодовольно и даже, я бы сказала, зловеще улыбался. У ног его веером разбросаны карты. Здесь же лежали небольшие разноцветные шары. В другой витрине висел макет бильярдного стола, подвешенный на веревках, обвитых зеленым плющом. На переднем плане, охваченные невидимой леской, бильярдные кии составляли причудливую композицию из прямых линий и острых углов.