Гуго и Роланд дружно расхохотались.

У источника они больше не устраивали засад. Разбойники, потрясённые бойней, которую учинили не весть откуда взявшиеся гиганты, встали там постоянным лагерем — силами, которые были пока явно не по плечу маленькому охранному отряду. Гуго уже не раз задавал себе вопрос: а с простыми ли разбойниками они имеют дело? Что-то уж очень хорошо был отлажен обмен информацией между, казалось бы, разрозненными бандитскими группами. Согласованность действий противника заставляла предположить существование единого руководства. Эти мысли подталкивали его к неким решениям, но он пока ещё не знал к каким.

Решения Гуго умел принимать мгновенно, казалось, почти не думая, но так лишь казалось. За этой скоропалительностью каждый раз стояла большая внутренняя работа. Вот и сейчас он небрежно обронил в разговоре с Роландом: «Засад больше не будет. Будут конвои». Он сказал это таким легкомысленным тоном, как будто брякнул первое, что пришло ему в голову. Роланд вопросительно посмотрел на товарища, а юный вождь охотно пояснил:

— Паломники двигаются, как правило, небольшими группами. Мы будем отправляться им на встречу, например, в Торон или в Карантин. Там мы скажем, что они должны остановиться и ждать другие группы, пока их не наберётся человек хотя бы сто. И вот этот их большой отряд мы будем конвоировать к Иерусалиму. В Карантине мы отберём среди паломников крепких мужчин, способных и готовых помогать нам в пути. Мы могли бы даже обзавестись небольшим арсеналом лёгкого оружия, хотя бы кинжалами, чтобы раздавать нашим паломникам.

Роланд улыбнулся:

— Меня поражает, Гуго, твоя готовность принимать решения за людей, которых ты в глаза не видел и при этом ты ни сколько не сомневаешься, что все эти люди, меж собой тоже не очень знакомые, будут безропотно выполнять распоряжения не весть откуда взявшихся рыцарей.

— Пустяки. Если ты разбираемся с бандитами, так неужели со своими не разберёмся? Для бандитов мы прибережём наши острые и неотразимые мечи, а для паломников — столь же острую и неотразимую логику. Сдобренную любовью. И молитвой — это само собой.

— О да, брат Гуго, ты воистину неотразим. И для своих, и для чужих, — Роланд жизнерадостно расхохотался.

Гуго на минуту встревожено задумался — уж не обидел ли он Роланда своей самоуверенностью? Но смех цистерианца был настолько безмятежен, без малейшей примеси язвительности, что Гуго понял: любые извинения с его стороны будут лишними словами.

Они привели уже два каравана паломников из Карантина. Всё было так, как и предрекал Гуго: неотразимые мечи для чужих и неотразимая логика для своих. Применяя логику порою приходилось вспотеть не меньше, чем орудуя мечём — иные паломники ни на один день не желали задерживаться в Карантине, и попросту отмахивались от неизвестных рыцарей, пытавшихся их задержать, но ни одного из них братья не отпустили на смерть — к каждому нашли свой подход.

Братья решили, что охрана караванов должна быть демонстративной, заметной издали. Делая охрану незаметной, они провоцировала бы нападение. Ни боя, ни смерти они не боялись, но, отбивая атаку, они не могли гарантировать, что ни один паломник не пострадает, а потому считали за благо не показывать свою доблесть.

Юный араб Иаков, уже третий Жак в их небольшом отряде, показал себя наилучшим образом — блестящая дисциплина, прекрасное знание местных условий, преданность Христу вплоть до полного самоотречения. И всё-таки, наблюдая за ним, Гуго постоянно чувствовал, что вовсе не предрассудки крестоносцев мешают Иакову стать рыцарем. Восточная натура юноши отличалась и храбростью, и благородством, и религиозностью, а всё же оставалась восточной — извилистой и несамостоятельной, склонной к преувеличенной покорности господам. Роланд не раз беседовал с ним, разъясняя, что он и Гуго — не господа ему, а братья. Это было бесполезно — едва почувствовав себя в чём-то виноватым, Иаков тот час падал перед ними на колени. Если рыцари в подобном случае запрещали ему целовать их обувь, он считал, что они не хотят его простить. Они не могли доказать ему, что просто не желают унижения христианина, которого считают равным себе, хотя и не по положению, но по человеческому достоинству.

Роланд постепенно понял своеобразие внутреннего мира Иакова: «Он может стать лучшим воином, чем мы и гораздо лучшим христианином, но он никогда не станет даже плохеньким рыцарем. Разве что его внуки, да и то вряд ли. Восток есть Восток. Здесь традиции нерассуждающей покорности настолько сильны, что с ними, пожалуй, и бороться не стоит. Эти традиции надо освящать, придавая им христианское содержание, а христианское — не обязательно рыцарское».

Роланд был прирождённым психологом, душа каждого человека представлялась ему целой вселенной, и он не находил ничего увлекательнее, чем погружаться в эти вселенные, стараясь понять и постичь каждую малозначительную деталь, характеризующую человека. Ни одна самая мельчайшая чёрточка характера кого-либо из тех, кто встречался на его пути, не казалась ему пустяком, словно это были грани драгоценного алмаза — уникального и неповторимого творения Божьего. Таков был его путь к познанию величия Творца мира.

Роланд часто и подолгу беседовал с Иаковом, не столько поучая и наставляя, сколько расспрашивая обо всём, что связано с Востоком. И Восток уже не казался ему хуже Запада. Восток был другим. Но не хуже. Естественно, что Иаков, с равным почтением относившийся и к Гуго, и к Роланду, к последнему тянулся всё же больше.

Однажды Иаков пришёл к Роланду и, поклонившись ему в пояс, робким полушёпотом изрёк:

— Позволит ли мессир ничтожнейшему из его рабов высказать неразумную мысль?

— Говори, — Роланд давно не пытался искоренять эту витиеватую манеру обращения.

— Слухи о великих подвигах моих доблестных и бескорыстных господ широко распространились среди местных христиан, армян и арабов. Многие из них хотели бы служить вам так же, как и я. Моё недостоинство знает, что и так является слишком большой обузой для благородных господ. Но не имея способности к умной речи, столь свойственной моим господам, не знаю, что ответить им. Сказать ли, что они недостойны служить прекрасным рыцарям?

— Ни в коем случае! — выпалил Роланд со скоростью, свойственной скорее Гуго. Иаков мгновенно впечатал свой лоб в землю. Роланд поднял его за плечи и начал чеканить слова в своей неторопливо-рассудительной манере:

— Запомни же ты наконец, брат мой: ты не обуза нам, а замечательный помощник. Ты служишь не нам, а Христу. Ты не слуга нам, а брат во Христе. И твои друзья, армянские и арабские христиане, так же нам братья. А вот стоит ли нам принять их к себе… Давай вместе подумаем. Ведь наше братство — монашеское. Мы требуем от своих соблюдения монашеских обетов, даже если они не принимали пострига. Готовы ли к этому твои друзья?

— О да, мой господин! Они чистые и бескорыстные юноши. Если кто-нибудь из них проявит непослушание, или склонность к блуду, или сребролюбие — вы просто отрубите мне голову.

— С твоей головы, брат Иаков, не упадёт ни один волос. Если твои друзья подведут нас, ты рискуешь не головой, а честью. Понимаешь ли, брат, что потерять честь — куда страшнее, чем потерять жизнь? — Роланд едва успел удержать Иакова от очередной попытки впечатать свой лоб в землю, — И никогда, Иаков, не воздавай человеку почестей, которых достоин лишь Бог. Пойдём к Гуго.

Гуго воспринял эту мысль, как свою. Да это и была его мысль — создать подразделение из восточных воинов — с лёгкими луками, на быстрых лошадях, сверхманевренное, способное мгновенно появляться и исчезать. Им не хватало этого. Использование рыцарской манеры боя — тяжёлой, прямолинейной, неудержимой, давая им преимущества, оборачивалось так же и слабостью. А учить рыцарей и даже оруженосцев стремительному и ускользающему восточному бою всё же не стоило. Ох не стоило! Не надо портить франкам души. Это должно быть другое подразделение — не рыцарское, чисто восточное, но подчинённое рыцарям. Крестоносцы никогда таких подразделений не создавали. Мысль представлялась шальной. И тут Иаков со своей идеей. Гуго понял, что его замысел спелым яблоком упал к его ногам, а потому принял решение мгновенно. Договорились, что Иаков для начала пригласит к ним на службу двоих своих друзей и станет для них командиром.