Ещё Андрея привлекла своей причудливостью мысль о том, что он проходит боевое обучение у профессионального финансиста. О жизни до Ордена здесь бесполезно было кого-либо спрашивать, во всяком случае — пока, но от некоторых провоцирующих вопросов Андрей не хотел себя удерживать. Однажды, когда они отстрелялись в тире и Лоуренс выдал очередную порцию своих хладнокровно-вежливых, но совершенно убийственных замечаний и пожеланий, Сиверцев совершенно неожиданно спросил его в лоб:

— Сэр Эдвард, если честно, мне представляется довольно странным то, что финансист высокого уровня имеет столь серьёзную, отнюдь не любительскую боевую подготовку. О том, что такое владение оружием невозможно без боевой практики, я даже не стану говорить. Зачем это банкиру? Наверное, каждому стоило бы совершенствоваться в своём деле, а финансовые операции мало похожи на боевые.

Вопрос прозвучал почти нагло. Сэр Эдвард, слегка подняв бровь, не удостоив Сиверцева даже поворота головы, и ответил безукоризненно спокойно и вежливо:

— Меня удивляет терпение, которое проявил мистер Сиверцев, столь долго удерживая себя от вопроса, лежащего на поверхности.

— В случае необходимости ваш покорный слуга способен проявить ещё куда большее терпение, — Андрей произнёс эти мало значащие слова настолько точно скопировав интонацию Лоуренса, что тот всё же повернул голову в сторону послушника, и Андрей вдруг с удивлением увидел, что в холодных глазах британца промелькнули тёплые искорки.

— Присядем? — небрежно обронил Лоуренс.

— Да, сэр, — Андрей так же добавил в почтительность своей интонации немного небрежности.

Лоуренс заговорил, как всегда спокойно и даже тише обычного, но с удивительным для него романтическим воодушевлением:

— В двадцатом веке окончательно утвердился новый тип банкира. Это мышь, торопливо и суетливо поедающая чужое зерно. Постоянно бегающие глазки, тихое шуршание маленьких лапок, много мелких хаотических движений и беспокойно шмыгающий носик — вот что такое современная финансовая мышь. Мелочное вороватое ничтожество, существо, совершенно лишённое благородства и не имеющее никаких представлений о чести. Двадцатый век убедил нас в том, что банкир может быть только таким. Но это не так. Могут существовать различные стили поведения на финансовом рынке, хотя стиль вороватой мыши на сегодня — преобладающий и доминирующий.

— Это, как различные манеры боя?

— Совершенно верно. Ты знаешь — иной боевой стиль полностью строится на обмане и подлости. А рыцарский стиль имеет в своей основе ставку на прямое, линейное применение максимальной силы. К стратегическим схемам это имеет ещё большее отношение, чем к рукопашным схваткам.

— А в итоге на поле боя побеждает тот, кто умеет обманывать. Непробиваемая концентрированная мощь спотыкается о множество маленьких ловушек и, распыляясь, исчезает. Разве в сфере финансов не точно так же? «Не обманешь — не продашь». И уж тем более это, надо полагать, распространяется на тех, кто торгует деньгами, то есть на банкиров.

— Мистер Сиверцев, вы сами верите в то, что говорите? — леденящий взгляд голубых глаз проник в самые потаённые глубины души русского офицера. Андрей уже приготовился выдать развёрнутый объёмный ответ: «С одной стороны, с другой стороны, при этом надо учитывать…» Но под взглядом Лоуренса оказалось возможным ответить только одним словом:

— Нет.

— Очень хорошо. Значит, можем продолжать. Для начала вам надо совершенно незыблемо усвоить один постулат: психотип, который возник в XVIII веке и окончательно сформировался в XX-м, не является ни единственно возможным, ни оптимальным. Более того — он ущербен. В основе этого психотипа лежит ложная аксиома: «Нечестно, следовательно эффективно». На этом ущербном принципе строится большинство военных доктрин и финансовых систем нашей эпохи. И тем не менее, даже в нашу эпоху возможна эффективная деятельность, основанная на принципе диаметрально противоположном, выработанном в эпоху Высокого Средневековья: «Честно, значит эффективно».

— Если я правильно вас понял, надо искать оптимальный баланс между честностью и эффективностью?

— Нет, вы поняли меня совершенно неправильно. Между честностью и эффективностью никогда не надо искать баланс, потому что это вообще не противоположные понятия. Что такое стремление к подобному балансу? Поиск ответа на вопрос, сколько подлости может позволить себе честный человек, чтобы не проиграть? Мы, тамплиеры, ещё в средние века дали ответ на этот вопрос — честный человек ни при каких условиях не может позволить себе ни грамма подлости, и при этом он может быть вполне успешен, как на войне, так и в финансах.

— Но разве не является нормой стремление ввести противника в заблуждение относительно своих подлинных намерений? Да я, кстати, и не усматриваю в этом ничего подлого.

— Согласен. Храмовник может обмануть противника, хотя и этим своим правом не станет слишком злоупотреблять, потому что ставка на силу гораздо эффективнее, чем ставка на обман. Но храмовник никогда не обманет партнёра или союзника. Вообще никогда. Храмовник может быть жестоким, но не может быть подлым. При этом общеизвестно, что именно храмовники всегда были максимально успешны как в боевых, так и в финансовых операциях.

— На счёт войны — понятно, но какое отношение это имеет к финансам?

— Пример. Есть два банка-конкурента. Естественно, каждый из них хочет устранить конкурента с рынка. Это финансовая война — прямая и открытая. Разумеется, в такой ситуации любой из банков стремится к тому, чтобы ввести противника в заблуждение относительно своих подлинных намерений. Такой обман — дело нормальное. При этом, скажем, у одного из банков есть союзник — некая фирма, с которой они договорились о согласованных действиях, в случае успеха которых каждый из партнёров получит свою долю. И вот банк-конкурент успешными совместными действиями разорён, пришло время воспользоваться плодами победы. Банк-победитель заверял фирму-союзника, что в случае успеха не будет претендовать на часть активов поверженного конкурента. Такие договорённости могут быть только устными, их ничем не скрепить, кроме честного слова. Пользуясь этим, банк-победитель проглатывает все активы поверженного, а фирму-союзника, как говорят русские, кидает. Это подло. Банкиры Христа и Храма никогда подобным образом не поступят, даже если такое предательство финансового союзника внешне выглядит очень выгодным и по всем расчётам должно остаться совершенно безнаказанным.

— Кстати, той фирме не плохо бы и подстраховаться на случай обмана со стороны банка.

— Так вот те, кто имеет дело с финансовой сетью Храма, никогда не страхуются, потому что знают — храмовники не обманывают. Приведённый мною пример очень примитивен и рассчитан на человека без экономического образования. Финансовые войны имеют множество ньюансов и тонкостей, и нравственные аспекты финансовых операций порою не столь однозначны, как в этом примере. Тут требуется чутьё, а главное — у каждого свой почерк.

— Значит поэтому главный банкир Храма сражается с оружием в руках? Это стремление применять в сфере финансов боевой почерк рыцаря?

— Верно. Боюсь превратиться в экономическую мышь. Когда с головой уходишь в сферу финансов, поневоле начинаешь заражаться стилистикой конкурентов, а наши конкуренты — олицетворённая подлость, уверяю вас. С оружием в руках легче сохранить соответствие рыцарскому стилю финансовых операций. Храмовники — львы финансового мира, это точное отражение львиной боевой манеры. Конечно, великому командору Иерусалима Орден не вменяет в обязанность участие в боевых операциях. Но иногда я иду на это. Потомок рода Лоуренсов должен остаться прежде всего рыцарем.

Сэр Эдвард говорил всё спокойнее и тише. Кажется, ничто не способно было привести его в состояние нервного перевозбуждения, даже если речь шла о самых важных для него и волнующих предметах. Теперь Сиверцев понял, почему Лоуренс подействовал на него магически, несмотря на устойчивое ощущение дискомфорта, которое он испытывал рядом с ним. Это была личность на редкость уравновешенная и сбалансированная. Это одновременно и манило, и отталкивало того, кто вечно пребывал «на нерве». Холодность и высокомерие сэра Эдварда оказалось отнюдь не внутренними его свойствами, а внешними проявлениями его гармоничности. Теперь Андрей заметил, что голос Лоуренса очень приятен, а улыбка совершенно обворожительна. В его открытости, искренности, так же как и в его суровости, не было ничего напускного. Просто это были две стороны одной медали.