Однако сейчас с этим можно было подождать.

– Идемте, – позвала Кэт. – Скоро обед. Когда сядем за стол, я объясню, какое между нами родство.

Элизабет она просто очаровала. Девочка уже ощущала привязанность к новой гувернантке и, как это было ни удивительно, даже зарождающуюся любовь. От Кэт Чампернаун исходили тепло и надежность. Смела ли надеяться Элизабет, что эта женщина, ее родственница, по-настоящему ее полюбит и никогда не бросит?

Очень скоро Элизабет получила приглашение в находившийся в десятке миль Хансдон – навестить сестру Мэри.

– Мне кажется, что, коль скоро леди Брайан уехала, миледи Элизабет стоит какое-то время побыть с той, кого она знает и кому доверяет, – сказала Мэри Кэт Чампернаун вскоре после их приезда, не подозревая о мгновенно возникшем согласии между Элизабет и новой гувернанткой.

– Весьма любезно с вашей стороны, ваша светлость, – ответила Кэт, восхищаясь великодушием Мэри по отношению к дочери Анны Болейн. Вряд ли оно далось ей легко.

Но для Элизабет жизнь в Хансдоне оказалась невыносимо скучной. Хотя она и любила сестру, заняться в четыре года ей было особо нечем. Да, Мэри играла с ней, но также требовала, чтобы та посещала нескончаемые службы в часовне, и настаивала на многочасовых молитвах. Элизабет нетерпеливо ёрзала, пока набожная Мэри неподвижно стояла на коленях, и Кэт яростно прижимала палец к губам, призывая Элизабет вести себя тихо.

Однажды на выходе из часовни после мессы Элизабет спросила:

– Зачем звонят в колокола?

Мэри потрясенно взглянула на нее и нахмурилась:

– Тебе не объяснили? Колокола возвещают величие Господа.

– Отец Паркер говорит, что звонить в колокола во время мессы неправильно, – невинно заметила Элизабет.

Мэри встревожилась. Она кое-что слышала об отце Паркере, бывшем духовнике Анны Болейн, и она подозревала его в принадлежности к ужасным реформистам.

– То, что он так говорит, – большой грех, – твердо ответила она. – Колокола означают самый священный момент мессы. Идем со мной.

Взяв девочку за руку, она повела ее назад, в пустую часовню, к ограждению алтаря.

– Когда священник стоит перед народом с хлебом и вином, – объяснила она, – он показывает, что случилось чудо, ибо во время мессы, как обещал наш Господь на Тайной вечере, дары хлеба и вина превращаются сами в Его тело и кровь, данные нам во искупление наших грехов.

Элизабет с сомнением взглянула на алтарь, который теперь был пуст, не считая покрова из белого дамаста, роскошного фронтала и золотого распятия.

– Но как это может быть? – спросила она. – Все равно это хлеб и вино. Я пробовала.

Мэри пришла в ужас. Чему только учат ребенка?

– Но это же чудо! – воскликнула она. – Когда их освящают, они по-прежнему кажутся хлебом и вином, но становятся настоящими плотью и кровью Иисуса Христа. Удивительно, что отец Паркер тебе этого не объяснил. Это наша вера.

Решив, что Мэри рассердится, Элизабет предпочла промолчать о том, что отец Паркер говорил ей совсем другое. Ее больше интересовало, как можно пить вино, которое на самом деле кровь, и есть хлеб, который на самом деле плоть. Не слишком приятно и вообще непонятно. С другой стороны, непонятным казалось многое: истории про злобных ведьм, которые творили волшебные заклинания, про короля Персефореста, который превратился в медведя, и про его принцессу Зелландину, проспавшую сто лет. Элизабет начинала подозревать, что все эти предания – выдумка. Но насчет мессы было иначе – раз Мэри и почти все другие взрослые, кого она знала, утверждали, что во время нее происходит чудо, значит так оно и есть, и она, Элизабет, должна в это верить.

Мэри немедленно отправилась к Кэт Чампернаун.

– Я в ужасе от столь вопиющего невежества девочки, – заявила она. – Вы не догадывались? Похоже, отец Паркер не справляется со своими обязанностями. Прошу вас, скажите, что Элизабет хотя бы знает катехизис и «Отче наш».

– Знает, госпожа, – ответила Кэт. – Прошу меня извинить, если я что-то недосмотрела. Я искренне полагала, что священник обучил ее в полной мере.

– Боюсь, не в полной, – возразила Мэри. – Вам следует срочно переговорить с ним до вашего отъезда. Пока же всему необходимому ее будет учить мой духовник. У девочки нет матери, и я за нее отвечаю, а потому намерена проследить, чтобы ее наставили на путь истинный. Советую вам на какое-то время занять ее молитвами ради блага ее души.

– Да, госпожа, – смиренно ответила Кэт, приседая в реверансе.

Но Кэт считала, что к Богу ведет далеко не единственный путь. Едва Мэри вышла за дверь, она не стала заставлять свою беспокойную подопечную томиться на коленях у молитвенной скамьи и четверть часа спустя позвала к себе.

– Давайте послушаем историю, – сказала она. – Сегодня воскресенье, и это будет история про святую. Я расскажу вам про святую Урсулу, поскольку для вас она особенная. Ведь вы родились в Покоях девственниц в Гринвиче, где висят гобелены, повествующие о святой Урсуле и ее одиннадцати тысячах девственниц.

Элизабет устроилась на коленях Кэт. Ей нравилось слушать истории.

Кэт не случайно выбрала именно эту.

– Святая Урсула была британской принцессой, и ее отец нашел ей жениха, – начала она, – но она пожелала остаться девственницей, и потому отец и жених дали ей три года отсрочки.

– Что такое девственница? – спросила Элизабет.

– Незамужняя женщина, чистая и добродетельная, – объяснила Кэт. – И все эти три года святая Урсула плавала по семи морям с другими десятью знатными девственницами, и с каждой было по тысяче девушек.

– На корабле, наверное, было очень тесно! – заметила Элизабет.

– Наверняка, – улыбнулась Кэт. – Но после паломничества в Рим и множества приключений сильный ветер занес их корабль по реке Рейн в германский город Кельн, где жили нечестивые язычники, не верившие в Бога. Увидев, что святая Урсула и одиннадцать тысяч девственниц с ней – христианки, они попытались заставить их отказаться от своей веры, а когда это не удалось, предали всех смерти.

Элизабет помолчала, вспомнив, что уже слышала раньше эти слова.

– Всех? – спросила она.

– Всех, – подтвердила Кэт. – Столетия спустя нашли их кости, и Церковь объявила их всех святыми.

– Как… – запинаясь, проговорила Элизабет. – Как их предали смерти?

К такому вопросу Кэт была готова. Лучше, подумала она, если Элизабет узнает об этом от нее, чем от кого-то, верившего в вину Анны Болейн.

– Их одну за другой ставили на колени и отрубали им мечом голову.

– Ужасно, – прошептала девочка.

– Да, но, полагаю, они ничего не почувствовали. Все случилось очень быстро, – заверила ее Кэт.

Элизабет подняла голову, с трагическим выражением лица глядя на гувернантку. Кэт погладила девочку по волосам и посмотрела в ее темные глаза.

– Как… как с моей мамой? – спросила Элизабет.

– Да, дитя мое, – ответила Кэт, продолжая гладить ее по волосам. – Бедная душа, она умерла отважно. И ей не было больно, все кончилось в одно мгновение.

Элизабет снова помолчала.

– Она сделала что-то плохое, – прошептала она.

– Вовсе нет! – твердо ответила Кэт. – Говорили, будто она была неверна королю и замышляла его убить. Но я уверена, все это придумали ее враги, чтобы от нее избавиться, и они сочинили историю, в которую поверил король, ваш отец.

– Кто – они? – спросила Элизабет.

Она умна не по годам, подумала Кэт.

– Некоторые из тех, кто тогда окружал короля.

Кэт не собиралась упоминать имя государственного секретаря Кромвеля, поскольку тот оставался главным королевским советником. Она опасалась, что и без того уже сказала чересчур много.

– И они говорили правду?

Элизабет уже научили – главным образом леди Брайан и леди Мэри, – насколько важно говорить правду. Кэт знала, что ей надлежало быть осторожнее. Последующие ее слова должны были сыграть ключевую роль для будущего благополучия и душевного спокойствия Элизабет, но сказать их следовало так, чтобы они не повредили девочке, если та их где-нибудь повторит.