Наверное, надо было отправиться с ней, когда закончился ее отпуск. Она звала.

В Нью-Йорке я бывал нечасто. Как и Ева, я приплыл туда, чтобы посмотреть на Большую Землю.

Надо было сказать ей: «Выходи за меня замуж». Но она не согласилась бы предать свой родной «пузырь», а я не согласился бы предать свою мечту. Я хотел жить в огромном мире над волнами и уже знал, что для этого необходимо.

Правда, до рождественских открыток я в то время еще не додумался.

Я обожал эту синеглазую ведьму из морской пучины, и теперь понимаю: надо было все-таки уступить. Черт бы побрал мой независимый характер. Если бы мы с ней были нормальными людьми… Но мы не были нормальными людьми, вот в чем беда.

Ева, где бы ты ни была, я не скажу о тебе дурных слов. Надеюсь, ты счастлива с Джимом, или Беном, или как его там…

— Пей, — повторил я. — Попробуй с кока-колой. Я осушил стакан коки, он — коки с двойной порцией «бакарди».

При этом он жаловался на скуку.

— Подбирается ко мне, проклятая, — вздыхал старик.

— Ну ладно, пора и на боковую, — сказал я.

— Пора так пора. Можешь ложиться на мою койку, мистер Хэмингуэй.

— Спасибо, дружище.

— Я тебе показал, где одеяла?

— Да.

— Ну, тогда спокойной ночи, Эрни.

— Спокойной ночи, Билл. Завтрак за мной.

— Идет.

Зевая, он побрел прочь.

Я выждал полчаса и принялся за работу.

С его метеостанции можно было выйти непосредственно на Центральный. Я хотел сделать аккуратную вставочку в программу. На пробу.

Спустя некоторое время я понял: получилось! Теперь я могу поместить в Центральный любую информацию, и никто не поставит ее под сомнение!

В тот вечер я казался себе чуть ли не богом.

Ева, быть может, зря я не выбрал другой путь.

Утром я помог Биллу Меллингсу справиться с похмельем, и он ничего не заподозрил. Мне отрадно было сознавать, что у этого славного старика не возникнет неприятностей, даже если кто-нибудь мною заинтересуется. Потому что дядя Билла — сенатор в отставке.

А сам я теперь мог стать кем угодно. Мог запросто создать новую личность (год рождения, имя, сведения об образовании и т. д.) и занять приличествующее место в обществе. Для этого требовалось лишь включить передатчик на метеостанции и ввести в Центральный программу. Стоило ненадолго выйти в эфир — и можно было начинать жизнь в любой инкарнации. Ab initio[14].

Ева, я хотел быть с тобой! Как жаль, что этому не суждено было сбыться.

Думаю, правительство тоже знает этот трюк и время от времени им пользуется. Но у меня преимущество: правительству неведомо о существовании «независимого подрядчика».

Я знаю многое из того, о чем не следует знать (даже больше, чем необходимо), хотя с уважением отношусь к «детекторам лжи» и «сывороткам правды». Дело в том, что свое подлинное имя я храню за семью замками. Известно ли вам, что полиграф Килера[15] можно обмануть не менее чем семнадцатью способами? С середины двадцатого века его так и не усовершенствовали.

Лента вокруг грудной клетки и датчики потовыделения, присоединенные к подушечкам пальцев, могли бы дать чудесный эффект, но эти хитроумные устройства покуда никем не созданы. Возможно, именно сейчас над усовершенствованием «детектора лжи» бьются несколько институтов, хотя результатов пока что-то не видать. Я могу сконструировать такой «детектор», который никому на свете не удастся обмануть, — но сведения, добытые с его помощью, в суде по-прежнему будут цениться невысоко. Другое дело — психотропные вещества. Впрочем, они тоже не всемогущи. Например, патологический лжец способен не поддаться амиталу или пентоталу. Под силу это и человеку, невосприимчивому к наркотикам.

Но что такое «невосприимчивость к наркотикам»?

Вам когда-нибудь приходилось искать работу и проходить тестирование на уровень интеллекта и смекалку? Уверен — приходилось. Сейчас каждый с этим сталкивается (кстати, результаты всех тестов поступают в Центральный). Постепенно вы к этому привыкаете, приобретая качество, которое психологи называют «невосприимчивостью к тестам». То есть вы заранее знаете правильные ответы.

Да, именно так. Вы привыкаете давать ответы, которых от вас ожидают, и осваиваете некоторые приемы, позволяющие выиграть время. Вы утрачиваете страх перед тестами, сознавая, что можете предугадать все ходы противника. Невосприимчивость к наркотикам — явление того же рода. Если вы не боитесь «сыворотки правды», и если раньше вам приходилось испытывать на себе ее воздействие, — вы ей не поддадитесь.

— Я задал вопрос. Отвечайте, черт побери!

Я всегда считал, что страх боли, подкрепляемый самой болью, неплохо развязывает язык. Теперь я решил испробовать это на практике.

Встав спозаранку, я приготовил завтрак. Налил стакан апельсинового сока и потряс старика за плечо.

— Что за черт…

— Завтрак, — сказал я. — Выпей.

Он осушил стакан. Потом мы отправились на кухню и сели за стол.

Глядя на меня поверх яичницы, он буркнул:

— Будет время — заглядывай ко мне. Слышь?

— Загляну, — пообещал я и с тех пор наведывался к нему несколько раз, потому что старик мне понравился. За беседой, длившейся все утро, мы осилили три кофейника.

Когда-то он служил врачом на флоте, и практики у него было хоть отбавляй (позднее он извлечет из меня несколько пуль и сохранит это в тайне). Кроме того, он был одним из первых астронавтов. А сейчас, по его словам, ему хотелось быть просто опустившимся старикашкой. Впоследствии я узнал, что лет за шесть до нашей встречи у него умерла от рака жена. Он бросил медицину и стал отшельником.

Мы с ним и сейчас дружим, но все-таки я не открываю ему, что он дал приют самозванцу, подделавшему свою родословную. Я мог бы рассказать ему все как на духу, ведь он из тех, на кого можно положиться. Но я не вправе взваливать на его плечи моральную ответственность за мои темные дела.

Так я стал человеком, которого нет. Хотя при этом у меня появилась возможность стать кем угодно. Сущий пустяк: составить программу и ввести ее в Центральный. Сложнее было другое: раздобыть средства к существованию.

Для этого требовалась работа. Причем такая, за которую хорошо платят. Я привык жить, как мне нравится, idest[16] красиво. Это условие значительно сузило сектор поиска и вынудило меня отказаться от множества профессий, которые не противоречат закону. Но я мог обеспечить себя надежной легендой, устроившись на работу по любой специальности, которая не вызывала бы у меня скуки. В конце концов я так и поступил.

Я сообщил Центральному о своей безвременной кончине, и он покорно проглотил «липу». Поскольку родственников я не имел, мой переход в мир иной никому не причинил хлопот.

Все свое имущество я превратил в наличные и набил ими карманы. Затем я создал себе новую биографию. Выработал множество привычек, этаких причуд, свойственных каждому человеку.

Жил я на борту «Протея», стоявшего на якоре у побережья Нью-Джерси, под прикрытием островка. «Протея» тоже не существовало в природе.

Я трудился не покладая рук и преуспел, став одним из самых удачливых «солдат удачи» на свете.

Я серьезно занялся дзюдо. Как известно, есть три школы этой борьбы: кодокан — чисто японский стиль, будо квай и школа Французской федерации. Два последних стиля похожи на первый, но отличаются более жесткими подсечками, бросками и захватами. Создатели этих школ понимали, что «чистый» стиль был выработан для низкорослых бойцов, в нем главная роль отводится быстроте и точности движений. Поэтому они попытались приспособить базовую технику для рослых спортсменов, допустив применение силы в ущерб точности.

На мой взгляд, это весьма неплохо, потому что я человек рослый и крепкий. Правда, когда-нибудь, возможно, мне придется пожалеть о своей лени. Когда тебе за сорок, силы уходят с каждым годом. Но если ты занимался дзюдо в стиле кодокан, ты и в восемьдесят останешься мастером. Впрочем, быть может, я наберусь терпения и лет через двадцать снова обрету форму. Не такой уж я увалень — во Французской федерации я получил черный пояс.