— ГСПН?

— Грубая Сила и Полное Невежество. Нет, только полюбуйтесь, как они мне ее портят — следят за камерой, валяются на камнях, а затем вскакивают, как угорелые, едва она поворачивается в их сторону. В конце концов они так действительно свалятся от усталости. Но все-таки это первый земной фильм за многие годы. И люди по-настоящему воодушевлены.

Дос Сантос глянул на оскаленные зубы Красного Парика, на бугорки мускулов под ее глазами. Затем уставился на пирамиду.

— Вы сумасшедший, — провозгласил он.

— Едва ли, — отозвался я. — Отсутствие памятника может, в некотором роде, тоже быть памятником.

— Памятником Конраду Номикосу, — подтвердил он.

— Нет, — сказала затем Красный Парик. — Раз есть искусство созидания, то наверняка есть и искусство разрушения. Видимо, он это и пробует. Он играет роль Калигулы. Пожалуй, я даже могу понять почему.

— Спасибо.

— Не ждите от меня «пожалуйста». Я говорю «пожалуй». Ведь художник и это должен делать с любовью.

— Любовь — отрицательная форма ненависти.

— «Я умираю, Египет, умираю», — продекламировала Эллен.

Миштиго рассмеялся.

— А вы круче, чем я думал, Номикос, — заметил он. — Но вы не незаменимы.

— Попробуйте уволить гражданского служащего, особенно такого, как я.

— Это легче, чем вы думаете.

— Посмотрим.

— Увидим.

Мы повернулись к великой (на девяносто процентов) пирамиде Хеопса (Хуфу). Миштиго снова стал записывать свои наблюдения.

— Я бы хотел, чтобы вы сделали обзор прямо отсюда, — сказал я. — Наше присутствие там — лишь напрасная трата пленки. Мы не впишемся. Можно спуститься вниз, когда будет перерыв на чашку кофе.

— Согласен, — сказал Миштиго, — и полагаю, что догадываюсь, кто не вписывается. Но здесь я уже увидел все, что мне нужно. Пошли обратно в гостиницу. Я хочу поговорить с местными.

Затем он стал размышлять вслух:

— Тогда я сверх намеченного осмотрю Сахару. Вы еще не начали разбирать памятники Луксора, Карнака и Долины Царей?

— Пока еще нет.

— Отлично. Прежде всего их и осмотрим.

— Только пойдем отсюда, — сказала Эллен. — Жара чертовская.

И мы повернули назад.

— Вы и в самом деле думаете то, что говорите? — спросила Диана, когда мы шли обратно.

— До некоторой степени.

— Как вы можете думать о подобных вещах?

— По-гречески, конечно. Затем перевожу их на английский. Это я умею.

— Кто вы?

— Озимандия. Взгляните на дело рук моих, ваше величество отчаяние.

— Я не величество.

— Ой ли… — сказал я и отвернулся от обращенной ко мне стороны ее лица, на которой, насколько мне было видно, отображалось довольно смешное выражение.

— Позвольте рассказать вам о боадилах, — сказал я.

Наша фелюга медленно скользила по слепящей водной дорожке, прожигающей себе путь в виду у великих серых колоннад Луксора.

Миштиго находился спиной ко мне. Он ел взглядом колонны и надиктовывал свои первые впечатления.

— Где мы высадимся? — спросил он меня.

— Милей ниже по нашему ходу. Может, я лучше расскажу вам о боадиле?

— Я знаю, что такое боадил. Я говорил вам, что изучал ваш мир.

— Хо-хо… Читать о них — это одно, а…

— Я видел боадилов. На Тайлере их целых четыре, в Саду Земли.

— …а видеть их в водоеме совсем другое…

— С вами и Хасаном мы настоящий плавучий арсенал. Я насчитал на вашем поясе три гранаты, четыре — на его, — многозначительно сообщил мне Миштиго.

— Если боадил навалится сверху, вы не сможете применить гранату — прежде всего из чувства самосохранения. А если он далеко, гранатой вы его не подорвете. Слишком уж они быстры.

Наконец-то он обернулся ко мне:

— Так что же вы применяете?

Я покопался в своей галабее (надетой взамен родной, утраченной) и вытащил оружие, которое старался всегда иметь под рукой, когда ходил этим маршрутом.

Миштиго осмотрел его.

— Как это называется?

— Пистолет механического действия. Стреляет пулями с метацианидом — ударная сила в одну тонну при беглой стрельбе. Не очень прицельно, да это и не нужно. Сделан по образцу автомата двадцатого века под названием «шмайссер».

— Не очень-то послушное оружие. Им можно остановить боадила?

— Если повезет. У меня есть еще парочка в одном из ящиков. Дать?

— Нет, спасибо. — Он помолчал. — Но вы можете поподробнее рассказать мне о боадиле. Я ведь только взглянул на них в тот день, и они в общем-то были на глубине.

— Н-да… Голова — почти как у крокодила, — только больше. Длиной около сорока футов. Могут свернуться в клубок — что-то вроде огромного пляжного мяча, только с зубами. Стремительные — и на земле, и в воде, и еще до черта маленьких лап с обеих сторон…

— Сколько лап? — переспросил он.

— Хм, по правде говоря, никогда не считал. Минуточку. Эй, Джордж, — кликнул я, обернувшись назад, где в тени паруса лежал и подремывал выдающийся главный биолог Земли. — Сколько лап у боадила?

— Чего? — Голова его приподнялась.

— Я спрашиваю: сколько лап у боадила?

Он встал, слегка потянулся и подошел к нам.

— Боадилы… — вслух подумал Джордж, ковыряя пальцем в ухе и пролистывая внутреннюю свою картотеку. — Несомненно принадлежат к классу рептилий, в этом мы можем быть уверены. Но относятся ли они к отряду крокодилов, к собственному подотряду, или же они из отряда чешуйчатых, подотряда ящеров, семейства неоподов — как не вполне серьезно настаивают мои коллеги с Тайлера, — этого мы не знаем. Для меня они своего рода реминисценция фотокопий того, как в предтрехдневные времена художники изображали фитозавров мезозойской эры, естественно, с добавлением численности ног и способности к сокращению мышц. Я же лично настаиваю на отряде крокодилов.

Он прислонился к ограждению борта, и взгляд его вперился вдаль над мерцающей поверхностью воды. Я понял, что он больше ничего не собирается добавить, потому снова спросил:

— Так сколько у него лап?

— Чего? Лап? Никогда не считал их. Однако если нам повезет, то обязательно это сделаем. Тут их великое множество. Тот молодой, что у меня был, долго не протянул.

— Что с ним случилось? — спросил Миштиго.

— Его съел мой мегадонаплат.

— Мегадонаплат?

— Что-то вроде утковидного платипуса с зубами, — пояснил я, — ростом около десяти футов. Только представьте себе. Насколько нам известно, их видели три или четыре раза. Австралийцы. Мы добыли наших по счастливой случайности. Возможно, не выживут как вид — то есть подобно боадилам. Они яйцеродные млекопитающие, и их яйца слишком уж большие для голодного мира, чтобы это позволило данному виду продолжение рода — если это только подлинный вид. Может, они просто отдельная мутация.

— Возможно, — сказал Джордж, кивая с умным видом, — а возможно, и нет.

Миштиго отвернулся, покачивая головой.

Хасан уже частично распаковал своего робота голема, которого назвали Ролем, и мудрил над его регулировкой.

Эллен отказалась наконец от полумакияжа и Лежала под солнцем, загорая всем, чем только можно. Красный Парик и Дос Сантос что-то замышляли на другом конце судна. Та парочка просто так никогда не встречается — свидания у них всегда тайные. Наша фелюга медленно скользила по слепящей водной дорожке, прожигающей себе путь в виду у великих серых колоннад Луксора, и я решил, что время направить ее к берегу и посмотреть, что там нового среди гробниц и разрушенных храмов.

Шесть последующих дней были небогаты событиями, но в чем-то незабываемыми, ужасно деловыми и как бы уродливо-прекрасными — вроде цветка с еще не тронутыми лепестками, но с почерневшей, уже загнившей завязью.

А именно, вот какими…

Миштиго, должно быть, проинтервьюировал чуть ли не каждого каменного барана вдоль четырехмильной Дороги в Карнак. И в ослепительном свете дня, и в сумерках мы топали по руинам, нарушая покой летучих мышей, крыс, змей и насекомых и слушая монотонные комментарии веганца на его монотонном языке. Вечером мы разбивали в песках лагерь, огораживаясь двухсотметровым периметром системы электрооповещения и выставляя двух человек в охрану.