Кто прикопал, тех, может, и нет уже — известно, кто попытался откопать. На случай своей смерти? Почему именно жилой комплекс, интересно? Впрочем, с жизнями они там вообще не церемонились. Новое небо и новая земля, меньше не предлагать.

Сука. Хрен я тебе скажу, что там все чисто. Сиди… и жди.

Склады горючего — это просто, это совсем просто. Там всего несколько узловых точек, он когда-то это сам считал, в порядке, так сказать, делового развлечения. Инструкции текут с пальцев, не задевая сознания.

— Если вы поторопитесь с башней, можете и успеть… — думает вслух Шварц. — Это если бы Антонио выстрелил в меня. Если успеете — можно так и сыграть. Тогда второй контур уйдет в спячку и у вас будет время его обезвредить.

— Господин Шварц, — это Грин, со своей точки. Ну если он опять проявит милосердие, я ему… — Ваша роль в этом деле закончена. Считайте, что ваше желание сбылось.

— Сидите и не чИрикайте, — добавляет на поморском диалекте Кейс. Научили на свою голову. — Антонио, верните ему комм. Я ему туда скину, на чем он тогда еще сгорел. Займем ребенка книжкой.

— Не понимаю, чего он хочет, — со вздохом признается Кейс. — Чтобы его победили? Наказали? Казнили? У нормальных маньяков это выглядит иначе.

— Мир кончился, — говорит Грин. — И не в первый раз. Как вы думаете, почему он тогда полез в эту авантюру с ликвидациями — в компании молокососов? Сначала армия, потом дружба и дом, потом самоуважение. Разрушился — передай дальше.

— Хочет он, чтобы его спасли. Совершили ради него невозможное, — это Сфорца.

Вот он только что говорил с сестрой и просил ее дождаться охрану и спуститься вниз, а вот он уже здесь с очередной теорией.

Поворачивает голову на ее невольное хмыканье:

— Вы не мне не доверяете, вы себе не доверяете. Понимаете, да?

Нашел время для психотерапии!

Но — да. По обоим пунктам.

— Ну что, Вальтер… и как вам результат Божьего суда? — Это сюрприз, это госпожа Баччан впервые подает голос. Идеальный заложник. Образцовый. Сидела тихо, ни во что не лезла, пока не стало можно. — Я лично впервые вижу такое недвусмысленное выражение высшей воли… ну, не считая помянутой Марны.

— Да, — говорит да Монтефельтро, — результат на зависть. Мне бы хоть раз так ответили.

Еще один, думает Максим. Тоже общения не хватает.

— Спасибо. — отвечает Шварц. — Мне хорошо.

Ему не хорошо. Мониторы плывут и врут, но если хоть сотая доля — правда, Шварц сейчас проваливается сам в себя и мечтает только, чтобы падение закончилось. Чем угодно. Потерял место в мире, как сказал Грин. В третий раз. В первый — на Кубе, потом — когда понял, что стало с ним и с университетом. А в третий — сейчас. Взвешен и найден слишком легким. Грин, наверное, прав. Он там был. В этом самом месте.

Пусть они там болтают, у них время есть. Пусть Шварц сидит и ждет результатов, прислушивается и считает секунды, и надеется.

Франческо тоже прав: он хотел, чтобы его спасли.

Но если со складами все идет замечательно, сейчас там все разберут и разблокируют, время еще есть — то третий корпус…

Мы не успеваем.

Там один тир на три уровня. Лаборатории и стенды — работа со взрывчаткой, газами, со всеми моделями оружия калибром меньше корабельного. Боеприпасы, реактивы. Оно не просто выгорит. И тогда горючее может все-таки сдетонировать. Весь автономный запас.

Что там капитан Халаби сказал? Нет, арабы люди сдержанные…

Сигнал не перехватывается, не эмулируется. Мне бы час.

— Освободите кадр. Шварц, вы от себя, что ли, шифровали? Чтоб самому не разобрать? — это просто шум в эфире, место сброса эмоций. И так понятно, что от себя и шифровал.

— Да, — говорит Шварц. — Навигатор запаян.

Гений наш, мастер непревзойденный!.. Навигатор определяет положение монитора, а монитор работает в радиусе метров трех, и вскрыть его и взломать прошивку можно… за пару часов. За час. Не за пять минут.

Обстоятельно как с Богом отношения выяснял. Действительно — есть такое желание: пристрелить его к коровьей морде и дальше решать задачу в спокойной дружественной обстановке, без секундомера.

За десять секунд до фиаско Антонио так и сделает. Тут даже говорить ничего не нужно. Но хочется — сейчас.

А вместо этого что? Вместо этого мы препарируем третий корпус — и не снимаем блокиратор с 31 этажа, чтобы до Шварца не добрался Деметрио. Потому что если вход будет свободен, Одуванчик Шварца убьет. За эти сорок секунд… жизненного опыта. Деметрио застрял в кафе. Провожал эту… припадочную, зашел перекусить. Как нам всем повезло!

— ЭМИ на усилок или туда?

Шварц дергает головой.

— Пенобетон в корпусе?

— Заблокировал.

Да, действительно, что он, мальчик, что ли?

Стоп. Он не мальчик… но и проектировщики не дети. Резервную-то систему заблокировать нельзя. Ни физически, ни программой, она тревогу поднимет тут же — и режим самозащиты включит. От любого вмешательства. Ее и тестируют так, штатно, под сирену. Другое дело, что не успеть. Сначала взрыв. Потом время на активацию первой линии. Потом резерв поймет, что первая линия сдохла, и врубится сам. Потом еще сколько-то будет ждать ручного включения или отключения — мало ли что в этом здании доброкачественно сдетонировать могло… А там уже все. Зачем Шварцу ее трогать? Незачем.

Максим думал и писал одновременно. Иногда написанное опережало проговоренное.

Но это если взрыв по хронометру. По сигналу. А если мы как с компроматом… точь-в-точь как с компроматом… взорвем что-то сами. Первыми. Сейчас. То когда придет сигнал активации… вся система будет уже по уши в пенобетоне. А при выборе между техникой и людьми, даже самыми погаными людьми, господин декан, нам положено выбирать технику. По учебнику, господин декан.

Значит — решено.

«Взорвите там что-нибудь покрупнее».

Набрал — и не отправил.

Дурак.

Коза, волк и капуста. Стимулятор, то есть Шварц — даже Шварц его не перепрограммирует внутри себя, Монитор, какой он ни будь навороченный и перепаянный — но простенькое устройство, способное в лучшем случае вызвать реанимационную машину по координатам, ну да, после фокусов Шварца, еще и давать обратную связь на случай электромагнитной атаки. И усилитель.

И один молодой здоровый балбес, которому некоторые очевидные решения не приходят в голову в силу молодости и здоровья.

Так, бригаду на этаж… не помрет он, не помрет за это время.

— Левинсон, — сказал он. — А бросьте-ка господину Шварцу вашу бомбочку… за шиворот.

Две с половиной минуты до конца, а можно сесть, откинуться на спинку стула и требовать шампанского.

И где, спрашивается, аплодисменты. Где?

Левинсон — ему-то с его кондициями ничего объяснять не нужно, — с некоторым злорадством отзывается:

— Сейчас. Возьмем и разберем.

И вот он уже в кадре, как тот командор. И тоже ни слова благодарности — а ведь это ему, между прочим, целый арсенал учебных пособий сэкономили.

Университет на канале, я ж им отбой дал… Ну еще раз дам, пусть все полюбуются.

— О. Щербина. — белобрысая девица с косичками аж дрожит от злости. — Какая сволочь там у вас соболезнования моим родителям прислала, а?

На другом экране Левинсон говорит Шварцу:

— Ну что, пошли? — далеко идти не надо, тут и в коридоре можно, переговорные экранированы на совесть. Поднимает взгляд на девицу, улыбается ей навстречу, просто любящий папаша.

— О. Чудеса косяком, — отвечает Максим. — Святые угодники исцелили? А воскресших покойников ждать? Это биологическая угроза…

Только Шварц ничего не говорит, а вытянув шею, как гусак, таращится на конопатую малявку с косичками.

Ну да. Извольте видеть, Леночка Янда. Можно сказать, Аленушка. Совершенно целенькая, очень шустрая, вменяемая и напрочь неарестованная. А, значит, никого не убивавшая. И если это депрессия с полной потерей смысла жизни, то дайте мне такую. Я тоже хочу кое-кого убить. Я его, обманщика жестяного, еще утешал. И Франческо его утешал…