Деметрио возводит глаза к потолку студии с видом утомленного Сфорца.

— Пресвятая Дева Мария, — страдальчески, и даже без кокетства стонет он. — У меня же дел по горло. Год же кончается. Ладно, съезжу, уговорили.

«Занавес!», думает мистер Грин — и на экране действительно появляется заставка.

К вечеру, к раннему и медлительному северному закату Анаит стало казаться, что информационная блокада — наиболее разумное решение полковника Морана за этот день. Ей вполне хватало информации… у нее в избытке было информации — доносов, жалоб, сплетен, угроз, предложений, намеков и живых картин. Слухи и сплетни, словно эхо, носились между стенами, многократно умножались, пересекались, дробились и перемешивались. Предложения, угрозы и доносы меняли масштаб. Снаружи их, может быть, развеяло бы ветром — а тут они шелестели, страшные и ужасные бумажные тигры. Чувство защищенности, окруженности уютом постепенно сменялось чувством окруженности, едва ли не клаустрофобией.

В принципе, в славной обители не происходило чего-то экстраординарного. Дрязги, свары, величайшие драмы и грандиозные конфликты в стакане происходили в любом учебном заведении, да что там — в любом большом коллективе без них не обходилось. Здесь только чуть другой масштаб, чуть другой привкус.

Снаружи тем временем кого-то убивали, на кого-то покушались, все высказывались — пожалуй, телевизор или новостная лента уже были бы лишними; или новости, или инспекция — но ее никто не отзывал. Забыли или не видели повода?

Зная Джона, скорее, не видели повода. Джона с его логикой, с его чутьем, с его как всегда многосложными целями хотелось привести сюда и познакомить со здешним бульоном, которому только молнии с небес не хватало для зарождения жизни. Познакомить и спросить: и вот это ты собирался реформировать? Этих людей и их связи между собой? У нас же был здесь наблюдатель, даже два наблюдателя — как вышло, что мы ничего не знали?

Может быть, подумала она следом, эти наблюдатели были из тех, которых больше нет. Наверняка. Еще здесь активно присутствовал да Монтефельтро, из оценок которого нужно извлекать квадратный корень, а потом брать от результата синус; он не сообщал, не считал нужным — хотя и ему, в конце концов, надоело. Есть ли у господина да Монтефельтро понятия о лояльности к кому-либо, и если есть, и если Моран под них подпадал, то что он должен был сделать, чтобы выпасть? Или нет, и Моран — вместе с университетом — служил полигоном для отработки очередных теорий на практике?

Методики, как и ожидалось, сертифицированы и апробированы Комитетом, в котором работала сама Анаит. Только пакеты и совокупности никто не тестировал, а тут, похоже, как в осточертевшей рекламе леденцов от кашля «Вся сила в сочетании!». Только не травок с корешками, а способов формирования… чего? Образа мысли?

Она только сейчас поняла, насколько неподготовленной приехала в филиал. Чистый лист. Непредвзятость, насколько это возможно с жалобой на руках и после личного знакомства с потерпевшим, конечно… но в очень, очень большой степени. Огромной просто. Вот это точно почерк Джона.

Шаги, звонок.

— Не заперто!

И что ж они не входят, не вампиры же, можно и без приглашения. А жаловаться, что пьют кровь, инспектору не с руки.

За дверью — вчерашняя пара. Здравствуйте, Петр и Тася, вернее Бутрос и Таиси. Александрийцы, христиане, копты, то есть, в переводе с греческого, просто «египтяне». Это если глубоко не копать. А если копать, то из коптской общины в Мали. И из коптской общины в Тимбукту. Первая стипендия у обоих — после начальной школы. Шаг за шагом по всем ступенькам. С самого что ни на есть дна. Африканского дна.

Анаит опускается на диван первой:

— Вы пришли не рассказывать, вы пришли просить. О чем?

— Мы хотели бы сказать, что вчера несколько погорячились. — Мальчик.

— И были слишком резки в оценках. — Девочка.

Впрочем, тут дифференциация не нужна, вежливые хорошо поставленные голоса сливаются в единый речитатив «мы». Устойчивая пара с первого курса. Пробовали разогнать, скорее для проверки — не преуспели.

— Мы сразу хотим сказать, что мы не хотели бы, чтобы нас привлекали как свидетелей.

— Но дело в другом.

— Нельзя ли, чтобы все происходящее как-то прошло мимо? — это ирония.

— Это стихийное бедствие вполне несвоевременно.

— Конечно, мы эгоистичны…

— …но господину Щербине уже и так неплохо, а в нашем положении остаться без дипломов…

Птицы? Две цапли? Не то.

— Кто вам сказал, что вы останетесь без дипломов?

По хоровому пению уже можно ставить «отлично».

— Письмо господина Лима.

— Выступление господина проректора.

— Этого так не оставят. Начнутся бодания, кончится ревизией.

— Ревизия здесь все разнесет.

Еще бы.

— Студентов раскидают по другим филиалам или во внешние заведения.

— Там будут просвечивать.

— Тех, кто успел нашуметь — особенно.

— А за нами есть и настоящие нарушения.

— Мы прекрасно понимаем, что тут происходит.

— Лучше чем вы думаете.

Интересно, насколько лучше?

— Но нам осталось доучиться год. И не только нам.

— Здесь ни у кого нет родственников в корпорациях или банках.

— Сюда таких не берут. Это все специально. Уже давно не берут.

— Но так нас только перевели бы на факультет управления, в худшем случае.

— Вы не представляете, что у нас дома.

Где вы не были с первого курса.

— Это наш единственный шанс.

Они ждут. Потом девочка тихо говорит:

— Нам нужна работа. И не просто работа.

— Нам нужна настоящая работа.

— Вы, — вздыхает Анаит, — не годитесь для настоящей работы. И не говорите мне «дайте нам закончить, а дальше мы сами разберемся». Сделайте лучше другое. Я пойду заварю чай. У вас есть… четверть часа. Я буду долго-долго заваривать чай. Когда я вернусь, вы расскажете мне, какую ошибку вы только что сделали. Не этическую, профессиональную. Если вы найдете хотя бы направление, я сделаю вам подарок.

Хотелось бы знать, что они поняли.

— Да, — добавляет она, — если кто-то будет стучать и звонить, меня нет дома. Так и говорите.

Она вернулась с большим заварочным чайником и тремя чашками ровно через шестнадцать минут.

— Самой серьезной ошибки мы не совершили, — спокойно сказал мальчик.

— Мы только могли ее совершить.

— Если бы начали подбирать ответ под вас.

— Под то, что вы считаете правильным, или под то, чего вы ждете от перспективного материала.

— Мы уже было начали мозговой штурм.

— Это чай с бергамотом?

— С бергамотом, — кивает инспектор. — Вы с молоком или по-русски?

— С молоком.

— По-русски.

Дети удивлены гораздо больше, чем Анаит.

— Может быть, — очень осторожно и неуверенно говорит девочка, — после всего, что тут обязательно будет, нам выгоднее закончить хотя бы в другом филиале?..

— Потому что у тех, кто закончит здесь, будет совсем уж нулевая перспектива?

— Мы вряд ли имеем право на компенсацию…

— Хотя по сути дела с нами обошлись нечестно…

— С вами обошлись не просто нечестно. — Тонкостенные белые чашки со сдвоенными ребрами граней и слегка расплывающимся синим узором, сумасшедшие птицы на блюдцах и такая же — всех цветов рыжего — обнимает крыльями чайник. Должно бы казаться безвкусицей. Не кажется. Если бы Анаит дала волю паранойе, решила бы, что посуду отбирал и утверждал Моран. Анализ, впрочем, говорит то же самое, что и паранойя. — И вы имеете право на компенсацию. Это не значит, что вас обязательно удовлетворит форма компенсации.

Дети куда-то несутся резвой мыслью — и спотыкаются, как фигурист на выщербленном льду.

Они очень хорошо простроили беседу заранее и пару раз удачно сымпровизировали, не заметив, правда, насколько подгоняли ответ под спрашивающего, говоря при этом об обратном. Это бессознательное, не отслеживаемое уже. Одна из черт идеального сотрудника по здешним критериям: превентивная коммуникация, пассивный контроль.