Такую заботу герцогиня Валентинуа проявляла не только об отпрысках королевского дома, но и о своих собственных потомках, равно как и о чадах «свойственника» герцога Франсуа де Гиза: Антуанетте де Бурбон, вдове герцога Клода де Гиза, она послала поздравления по поводу появления на свет ее внучки Катрин-Мари 18 июля 1551 года[386]. А в сентябре Диана даже возобновила отношения с коннетаблем, когда тот принимал в Экуане маленьких принцев[387]. Король с королевой жили в то время в Ане, где Генрих предавался радостям охоты, пока Диана надзирала за своими каменщиками, ибо строительство ее нового жилища шло полным ходом. В октябре суверен, счастливый примирением двух ближайших друзей, покинул Ане, чтобы провести несколько дней в Шантийи, о чем Монморанси любезно уведомил Диану. «Вы пишете мне, — отвечала она, — что нашли короля пополневшим. Думаю, в Ваших руках он отнюдь не станет худее, принимая во внимание добрую пищу, которой, насколько мне стало известно, Вы его потчуете»[388].
Это показательное примирение совпало с новым потоком королевских милостей к Монморанси: последний изо всех сил старался наверстать все, как он полагал, упущенное, на пути к почестям по сравнению с Гизами.
Успехи соперников коннетабля и впрямь впечатляли. Франсуа д’Омаль после смерти своего отца 12 апреля 1550 года стал герцогом Гизом и пэром. Шарль, кардинал Гиз, получил титул кардинала Лотарингского после смерти своего дяди Иоанна, скоропостижно скончавшегося 18 мая 1550 года. Оба старших брата передали прежние титулы младшим. Так, с 1550 года зять Дианы Клод, маркиз де Майенн, стал именоваться герцогом и пэром д’Омалем. Вскоре после этого его брат Людовик, архиепископ Санский, избранный кардиналом в 1552 году, в свою очередь, получил титул кардинала Гиза. Франсуа в 1549 году стал великим приором Мальты, а в 1552 году — назначен генералом и получил командование всеми галерами Франции. Еще один брат — Рене, маркиз д’Эльбеф, впоследствии унаследовал эту должность. Столь стремительное возвышение не заслоняло того факта, что их сестра Мария была вдовствующей королевой Шотландии, а ее дочери Марии Стюарт предстояло в один прекрасный день стать французской королевой[389].
Наиболее зримым и трудно переносимым свидетельством успеха Гизов для Монморанси было то, что старшие из них все активнее прибирали к рукам престижные чины и звания. Так, Франсуа был обер-егермейстером, великим камергером Франции, губернатором Дофинэ и Савойи, а Клод — губернатором Бургундии. Честолюбие толкало Гизов к тому, чтобы добиваться признания их принцами как членов иностранного правящего дома. Монморанси этому противился, опираясь на магистрат.
Разумеется, упомянутый титул уже был им предоставлен за любезности, как принцам Клевским-Неверским, Савойским-Немурским или Орлеанским-Лонгвилям. Однако лотарингцы хотели еще, чтобы парламент признал их законные права на этот титул, которыми обладали принцы королевской крови Франции — Валуа и Бурбоны. Когда первый президент парламента, друг Монморанси Лизе, отклонил это требование, Гизы добились его смещения и замены президентом Ле Мэтром, будущим гонителем гугенотов. Потом, сочтя недостаточно податливым канцлера Оливье, они под предлогом приступа гемиплегии добились в мае 1551 года передачи печатей Жану Бертрану, чиновнику, преданному Диане[390].
Маневры Гизов велись при поддержке герцогини. Однако коннетабль вскоре вернул себе достаточную власть, чтобы их провалить. И в самом деле, как следствие Булонского договора, он установил основы прочного согласия с англичанами. Монморанси сумел убедить англичан в мирных намерениях Франции как в Шотландии (несмотря на связи Короны с Марией Стюарт), так и на территории Кале. Вследствие этого примирения весной 1551 года короли Франции и Англии обменялись пышными посольствами, дабы посвятить друг друга в кавалеры высших орденов своих государств. Маршал де Сент-Андре доставил Эдуарду VI ленту Святого Михаила, а маркиз Нортгемптон передал Генриху II знак кавалера ордена Святого Георгия — Подвязку.
Все церемонии устраивал Монморанси. В июне 1551 года он принимал у себя в замке Шатобриан и двор, и английского посла. Коль скоро англичане не могли получить маленькую королеву Шотландии, воспитываемую во Франции и обрученную с дофином, лорд Нортгемптон добился для своего короля руки мадам Елизаветы Французской, тогда — шестилетней девочки, чье приданое достигало 200 тысяч крон. Об условиях этого брака договорились в Анжере 19 июля 1551 года. А так как Екатерина была в шестой раз беременна, король Англии согласился стать крестным отцом будущего ребенка. Последний родился 20 сентября 1551 года и при крещении был наречен Эдуардом-Александром[391].
В награду за столь плодотворную дипломатическую деятельность Монморанси получил от короля титул пэра, наконец уравнявший его с Гизами: в июле ему вручили патентные грамоты, составленные Генрихом II в Королевском совете, где присутствовали кардинал Лотарингский, Хранитель Печатей Бертран и маршал де Ла Марк, то есть представители Гизов и Дианы[392].
Баронство де Монморанси, первое баронство королевства, было возведено в ранг герцогства-пэрии Франции. Оно включало в себя громадные земельные владения коннетабля, за исключением Экуана, удела, зависимого от аббатства Сен-Дени. Новое пэрство было девятым во Франции, и его появление вызвало некоторое смятение в рядах чиновников, которым надлежало ревностно хранить обычаи. Между тем по обычаю могло быть лишь шесть мирских пэрств. Но королева Наваррская и император, каждый из которых имел по два пэрства, не могли рассматриваться как пэры собственно Франции, одна — из-за принадлежности к слабому полу, другой — из-за статуса иностранного суверена и врага. А поскольку младший из герцогов Клевских в одиночку владел двумя пэрствами — Неверским и д’Ё, Монморанси и впрямь становился шестым пэром-мирянином после герцогов Вандомского, Неверского, де Гиза, де Монпансье и д’Омаля[393].
Возвышение коннетабля принесло немалые выгоды целой веренице родственных ему знатных дворян: в том числе его родным племянникам кардиналу Одэ де Шатийону, Гаспару де Колиньи, в то время — генерал-полковнику от инфантерии, и младшему Франсуа д’Андело, а также и другим племянникам — со стороны супруги: графу Танду, губернатору и адмиралу Прованса, и графу де Виллару, военачальнику при губернаторе Лангедока. Сестры коннетабля вышли замуж: одна — за графа де Бриенна из Люксембургского дома, вторая — за Рене де Батарне, графа де Бушажа, родственника Дианы де Пуатье, с которым та постоянно вела те или иные дела[394].
Новый поток милостей основывался как на старой дружбе и братстве по оружию, связывавших коннетабля с Генрихом II, так и на теплых отношениях, которые он сумел установить с королевской семьей. По примеру Дианы Монморанси бдительно следил за благополучием королевских детей. Такая преданность обернулась тем, что в 1554 году коннетабля вместе с кардиналом Лотарингским избрали крестным отцом восьмого сына короля, Франсуа-Эркюля д’Алансона. Его переписка с гувернером и гувернанткой детей в точности совпадает с корреспонденцией герцогини де Валентинуа[395]. Как в свое время он давал Екатерине советы насчет снадобий от бесплодия, так теперь Монморанси рекомендовал способы лечения краснухи мадам Елизаветы и насморка дофина. Его рассуждения насчет смены кормилицы или медицинские рекомендации чередовались с назиданиями: впрочем, коннетабль имел немалый опыт отцовства, поскольку вырастил 11 детей. Он прекрасно понимал, что эти труды обеспечивают ему доверие короля, очень любящего родителя, и Екатерины, очень заботливой матери. В то время как Диана брала на себя хлопоты о повседневных нуждах, он старался принести маленьким принцам радость и комфорт. Во время путешествий коннетабль снабжал их лошадьми, каретами, повозками. Портному своей жены он поручал шить корсажи для маленьких принцесс. В ответ коннетабль получал свидетельства нежной привязанности. Одни называли его «мой муж», другие «моя жена». Мадам Клотильда требовала у Монморанси «маленьких куколок» — кавалеров и дам. Дофин просил его назначить командующего для своих войск: коннетабль выбрал сына господина д’Юмьера. Стараясь развлечь детей, он приглашал к ним пожить молодых иностранных вельмож — например, сына графа де Ла Мирандола, сына герцога Мантуанского Луиса де Гонзаго, которому предстояло унаследовать герцогство Неверское, а еще маленькую королеву Шотландии Марию Стюарт. Так ради блага королевской семьи между Дианой и Монморанси снова установилось согласие.