– Ну и что, что несерьезно! – загорелись глаза у аферистки Аленки. – А вдруг получится? Ну даже если ничего не выйдет – чего страшного-то?

Ксения в изумлении вытаращила глаза:

– А ты не понимаешь, да? Сдаст он нас в милицию, и все!

– Не нас, а тебя, – поправила Аленка. – Ты же сестрой прикидываешься.

– Нет уж! Именно нас, потому что я одна не пойду! – вызверилась Ксюша. – Все на тебя свешу! Молодец какая – на меня!

– Ну ладно, не сдал ведь еще... и потом, вдруг он благородным окажется, тогда и вовсе отделаемся легким испугом. Короче... тебе надо к нему ближе подойти.

– Какое ближе... – вздохнула Ксения. Она даже сама себе боялась признаться, что подойти ближе к Соболю хочется до ужаса. Вот уж в самом деле, если любить, то только его! – Отнесу завтра потрет, и все – адье.

Аленка сморщила нос, замерла в раздумье, а потом вдруг подскочила на стуле.

– А кто тебе сказал что ты должна нести завтра? Я знаешь, что придумала? Надо дождаться дождя! Пойдет дождик, а ты к Соболю заявишься с картиной. Вся промокнешь до нитки, замерзнешь, капли с волос капают, нос красный, туфли промокли, сопли...

– Ну ты уж совсем! – возмутилась Ксения.

– Чем хуже, тем лучше, ты ничего не понимаешь, – фыркнула на нее Аленка. – Притащишься вся такая несчастная и сообщишь, что даришь ему самое дорогое – несколько лет своих бессонных ночей!

– А если он не захочет? – вытаращилась Ксения. – Ну чтобы я с ним бессонные ночи...

– Дура!! – одернула ее подруга. – Это я про картину! Ну вроде как ты этот портрет несколько лет писала, ночей не спала, а теперь от сердца отрываешь.

– А я уже сказала, что две недели...

– Ну и кто за язык тянул? – покрутила пальцем у виска Аленка. Но потом махнула рукой. – Да ладно, он забыл уже. Или скажешь, что не спала все эти недели. Короче, он принимает подарок, и у него просто язык не повернется выставить тебя на улицу. Понятное дело, он пригласит тебя чаю попить. А ты...

– А я тут – раз! И достаю бутылку водки, так? Ну чтобы ближе...

– Нет, не так! – отрезала Аленка. – Ты вообще на спиртное не смотришь! Ты пьешь чай, а сама так вежливо спрашиваешь: «А кто у вас так отвратительно заваривает чай?»

– Ни фига себе – вежливо! – фыркнула Ксения. – А если он сам заваривает?

– Тогда скромно потупишься и проговоришь, что ты, дескать, знаешь изумительный рецепт, как этот самый чай заваривают, поняла?

Ксения облизала губы – от волнения страшно сохло во рту.

– Поняла. Только я отродясь никаких чаев не заваривала. Брошу пакетик в чашку, и замечательно.

– Придется научиться. Теперь, пока дождь не пойдет будешь учиться заваривать чай. Кстати, тебе еще надо подучиться готовить. Потому что... потому что я всерьез думаю, что ты должна устроиться к нему поварихой. Или на худой конец горничной.

– Я-я?! – осипла от удивления Ксюша. – А когда я картины писать буду? И потом... а зачем? Мне ведь только и надо, чтобы он...

Аленка не терпела возражений.

– Ты должна стать ему другом! И тогда... тогда он выполнит все, о чем ты попросишь, – торжественно сообщила она. – Я почему-то это чувствую!

Ксения задумалась. Это было бы неплохо – устроиться работать рядом с Соболем. И черт с ними, с картинами, – их всегда можно писать вечером или даже ночью, зато рядом будет Он!

– Ладно... завтра куплю книжку и...

– Никакую не книжку, – замотала головой Аленка. – Завтра же ты пойдешь и устроишься на курсы. Правда, здесь эти курсы стоят таких денег! Но ничего, вечером будешь писать картины... Кстати! Почему ты еще не написала портрет нашей хозяйки квартиры? Она женщина в возрасте, ей страшно захочется получить себя запечатленной на холсте! Только я тебя умоляю – убавь ей лет и килограммов!

Эдвард уже второй день мотался по всяким кабинетам, бегал с бумагами и в промежутках почти не вылезал из машины. В его родном городе назревал большой праздник – открытие огромного спортивного комплекса, ожидалось, что сюда съедется целая туча известных лиц, а потому ему – Соболю – оставаться в стороне было просто нельзя. Сейчас самое время организовать турнир, который может быть весьма прибыльным – турниры Соболя пользовались большой популярностью. Но, как обычно, что-то где-то не срасталось, кто-то отказывал в подписи, кого-то элементарно не могли найти на месте, а время шло. Понятно, что домой Соболь приходил уставший и злой, как черт. И ни о каком портрете он и не вспоминал. Да еще Кузьма! Отчего-то совсем забросил свои обязанности и решил срочно открыть какое-то свое дело. И только через неделю Соболь вспомнил – а ведь про картину так и не звонили!

– Кузьма! – устало позвал Эдвард помощника, придя в очередной раз домой, когда уже горели фонари. – Мне никто не звонил?

– Пока я был дома – никто, – ответил тот, развалясь в соседнем кресле. – Правда, я вот только что зашел. А мне? Никто не звонил?

– Ну ты хам, – лениво фыркнул Эдвард. – Ты меня уже к себе в секретари определил? Совсем совесть потерял. Между прочим, я тебе давно хотел сказать – ты когда убираться будешь? Смотри – все полы махровые! А на телевизоре сколько пыли! Ты что же думаешь – я ничего не вижу?

Кузьма от такой несправедливости дернул ногами и сел:

– Ну знаешь, Эд! Я, между прочим, тоже здесь не... не картины пишу! Я, между прочим, тоже, как заяц в колесе – скачу по всем администрациям, чтобы они мне разрешили киоск поставить! Чтоб самому на ноги стать! А ты! А мне знаешь сколько денег надо!

– Не знаю, – медленно проговорил Эдвард. – И даже не говори, мне все равно, где ты их будешь брать, дерзай.

– Так я и дерзаю, – кивнул Кузя. – У тебя хочу занять. А где я еще-то возьму?!

Эдвард примерно что-то такое и ожидал. Он встал, поплелся на кухню и хлопнул дверцей холодильника.

– А чего – у нас опять пусто?

– Так я ж говорю – ни тебе, ни мне готовить некогда, – отозвался помощник.

– Ну так хоть бы нанял кого, если сам не можешь! – уже разозлился Соболь.

– Тебе бы только деньги разбазаривать, – проворчал Кузьма. – Нам сейчас каждую копейку беречь надо. Ничего, потерпим.

Соболь заиграл желваками. Он, конечно, мог и потерпеть, но с какой стати при этом он еще должен содержать этого дармоеда!

– Ладно... – прошипел он. – Ты можешь и потерпеть, а я... я позвоню Лешке Шурину. У них с Аней была хорошая домработница, у них телефончик сохранился. Только ты где-нибудь черкни себе – вся твоя зарплата к ней перейдет.

– Это почему это? – возмутился Кузя. – А я как? Я ж тебе русским языком говорю – мне нужны деньги! Я ж киоск хочу поставить. С дисками. Или с цветами, я еще не придумал.

– Ну так вот ты определяйся пока, а мне и о себе позаботиться нужно. А то от голода загнешься, а никто и не отыщет в этой пыли.

Кузьма нехотя оторвался от кресла и появился в комнате уже с тряпкой в руках.

– Все порядочные люди обедают в ресторанах и ужинают там же, а мой же! Вот послал бог хозяина на мою голову...

– Я не могу обедать в ресторанах, ты знаешь... – постарался не раздражаться Соболь. – Мне надо есть и смотреть телевизор, потому что иначе я не успеваю даже увидеть спортивные новости! Мне даже газеты пролистать некогда!

Кузьма упрямо тер экран телевизора и, казалось, Эдварда просто не слышал. Но на последней фразе фыркнул:

– Конечно! А вот как только девица какая позвонит, так...

– Слушай! – вдруг вспомнил Соболь. – А мне эта художница не звонила? Обещала ведь... Где-то у меня был записан ее номерок...

Он нажал кнопки телефона, и на экранчике тут же высветились стройные ряды телефонов.

– Ага, вот этот кажется... – и он стал набирать номер Ксении.

Ксюша все же устроилась на курсы горничных, но где учат заваривать чай, так и не нашла. Да и на курсы сходила всего два раза, а потом забросила. Дело в том, что деньги за эти уроки брали сумасшедшие, а знаний не давали никаких. Тучная тетка только ходила между рядами и нудно гундосила: