— Ступай, раб.
Вернувшись на своё место, я скатал холщёвый тюфяк, сел на него и принялся обматывать кандалы на ногах сухой травой. Там, куда меня занесла река, уже наступила весна и сквозь сухую траву пробивалась зелень. Не знаю почему, я ведь тогда ещё ни хрена не понимал, о чём говорили Нир и Хулус, но мне показалось, что меня заставят идти пешком, а железные кандалы быстро разобьют мне ноги в кровь. Надсмотрщик Нира это приметил. После завтрака в каждый фургон впрягли по две пары здоровенных, неторопливых коняг. Тут я сделаю пояснение. Кони Редии довольно похожи на коней Земли, но крупнее и имеют рост в холке больше двух метров. Пока их запрягали, я аккуратно обмотал сухой травой кольца кандалов и был готов к пешему путешествию, но тут ко мне подошел Хулус и два колона. Держа в руках чёрную верёвку, сплетённую из конского волоса, он спросил:
— Пойдёшь в кандалах сам или без них, но на верёвке?
Указав пальцем сначала на одно, а затем на другое, я сам задал ему вопрос вместо ответа:
— Кандалы? Верёвка?
— Хм, да ты сообразительный парень, раб, — пробормотал удивлённый Хулус, — явно стараешься выучить кеофийский. — после чего подтвердил мою догадку — Это кандалы, в них больно ходить, а это верёвка. Ты её не порвёшь. Она очень прочная. Что выбираешь?
Естественно я кивнул надсмотрщику:
— Я выбираю прочную верёвку, урод.
Хулус громко расхохотался:
— Снять с него кандалы. Посмотрим, какой из него ходок.
Хотя на мои плечи и навалилось лишних почти пятнадцать килограммов, если считать вес ручных кандалов, я был неплохим ходоком. Вскоре обоз тронулся в путь. В фургонах ехали все, кроме меня. Впереди ехал фургон Хулуса. Четвёркой лошадей правила его подруга, а справа и слева от неё два здоровенных лба с копьями и щитами. Сам Хулус сидел в кресле сзади и от нечего делать держал в руках верёвку, конец которой был привязан к цепи. Чтобы мне было удобнее идти, я забросил цепь с привязанной к ней верёвкой за шею, натянув на неё жилет и ухватился за неё руками, чтобы хоть как-то контролировать ситуацию. Дорога, на которую мы выехали, была широкой, мощёной тёсаным камнем, с двумя давно наезженными колеями. По ней прошли пешком десятки миллионов человек и выгладили её ногами, так что ступать было не больно. Позади меня грохотал колёсами дом Нира, а за ним ехали все остальные фургоны.
Редийцы ехали в фургонах, а я весь день шел пешком с утра и до вечера. Чтобы не свалиться на дорогу без сил, после полудня мне пришлось воспользоваться аптечкой и та дала мне какой-то мощный допинг. Ну, а Хулус решил не терять времени даром и учил меня разговаривать на кеофийском языке, который на слух весьма похож на английский, но только на слух. Язык я учил очень тщательно, а кашевар был неплохим педагогом и потому к вечеру у меня в мозгах наступило хоть какое-то прояснение. На все вопросы, которые стал задавать мне вечером после ужина надсмотрщик Нира, я отвечал коротко — нет, не знаю и не понимаю. Подошедшему хозяину он негромко сказал, отведя того в сторону метров на пять, но я всё же расслышал:
— Господин, ваш новый раб оказался весьма неплох. Он не очень силён, но зато невероятно вынослив. Больше всего меня поразило даже не это, а то, как быстро он учится разговаривать на кеофийском языке. Полагаю, что он был когда-то либо дворянином, либо жрецом.
Ниро отмахнулся и брезгливо сказал:
— Хулус, меня не интересует, кем он был раньше. Теперь он мой раб и будет на меня работать, как и все остальные рабы и колоны. Ты лучше подумай, к какой работе его приставить. Если он действительно такой выносливый, как ты говоришь, то пусть идёт пешком до самого поместья. Это только укрепит его тело. Корми его получше.
А до поместья от того места, где мы снова заночевали рядом с дорогой, было ещё сто сорок километров с лишни, то есть полные семь дней пути. Хулус, повинуясь приказу Нира, действительно кормил меня, как на убой, но только вечером и утром. За всё время мы ни разу не сделали привала в полдень. Редийцам было хорошо, они всю дорогу ехали. Коняги двигались довольно медленно, а потому при необходимости каждый мог спрыгнуть с фургона, отбежать от дороги, справить нужду и догнать обоз. Мне же приходилось терпеть до самого вечера, так как оросить имперскую дорогу считалось преступлением. Зато за эту неделю я окреп физически и что самое главное, довольно неплохо изучил язык Кеофии. Хулус всё время пытался выпытать из меня, кто я такой, но у меня имелась теперь шикарная отговорка, короткая и непробиваемая — «Не помню».
Кроме своего имени — Валент Карт, я не помнил ничего, хоть ты убей меня. Уже через три дня весь словарный запас Хулуса, а это всего три с половиной тысячи слов, перекочевал в мою голову. Не рассказав ему о себе ничего, я ловкими наводящими вопросами выведал у надсмотрщика, что его зовут Хулус Ферн Тагис, ему сорок шесть лет, он родом из города Тирота, что на побережье Сулиарского моря, и что он был до сорока лет моряком, но скорее всего всё же пиратом. Узнал я кое-что и Нире. Этот ублюдок был весьма богатым луртием, имел большое поместье с тридцатью пятью тысячами гектаров земли, на него работало две с половиной тысячи колонов и сто сорок четыре раба, я стал сто сорок пятым. В своём поместье он выращивал рожь, пшеницу, различные фрукты и овощи, а также имел большие стада коров, свиней и коз. Ещё он имел лучшую во всей Гистагии сыроварню и четыре раза в год отвозил в столицу Кеофийской империи, в Тинадтикар, сыры своего изготовления, многие из которых покупали к столу императора Тенуриза Отважного, за что тот его привечал.
Со слов Хулуса я узнал, что луртий Нир Талг Маренис человек богобоязненный, высокообразованный, прекрасный воин и мудрый командир полка тяжелых всадников народного ополчения, очень хороший хозяин и к тому же человек строгий, но добрый и справедливый. Для колонов он отец родной, а к рабам относится заботливо, но только в том случае, если они трудолюбивы и исполнительны. Ленивых скотов, бунтовщиков и подстрекателей к бунту он не щадит и казнит их, как это и положено, без малейшего промедления, но такое случается крайне редко. Если раб работает хорошо и предан своему хозяину, то он не только получает поблажки, но и может стать в его поместье колоном. В общем мне очень сильно повезло, что я стал рабом этого ангела во плоти — луртия Нир Талг Марениса и потому должен просто визжать и прыгать от немыслимого счастья.
Утром девятого дня моего пребывания на Редии обоз въехал в большое и красивое поместье Нира, которое я смог увидеть только издалека, так как рабам сразу же приказали топать на Рабский двор. Это была самая настоящая тюрьма, огороженная высокими, мощными стенами, в которых, к моей неописуемой радости, имелись квадратные окна размером метр на метр, перегороженные вертикальными стальными прутьями. Рабский двор был внутри в общем-то невелик, квадрат двести на двести метров с большим бассейном, который окружали каменные ванны, и высоко бьющим вверх фонтаном посередине. Вода была практически дармовая, так как к поместью, расположенному в предгорье, был подведён акведук. Над всеми четырьмя углами возвышались караульные башни, а по плоской крыше двухэтажной тюрьмы прогуливались, отгороженные от Рабского двора высоким каменным парапетом, над которым возвышался частокол прутьев, лучники с очень недоверчивыми физиономиями.
В общем более предрасположенной к побегу тюрьмы невозможно придумать. Да, стены имели в толщину метр, да, тяжелые ворота были двойными, с площадкой досмотра посередине и над ними возвышалась пятая караульная башня. На первый взгляд всё выглядело солидно, вот только стены-то были не из гранита или базальта, а из какого-то ноздреватого тёмно-рыжего камня, а потому вмурованные в них прутья это так, пустячок-с для очень настойчивого и терпеливого человека. В общем я сразу же нацелился на побег, но сначала решил хорошенько изучить местные условия и окрепнуть физически, а потому был настроен на ударный физический труд во имя кармана того ублюдка, который решил, что раз я выползаю из реки на берег, то уже всё, только поэтому являюсь его рабом. А ещё я решил, что мне нужно будет совершить парочку каких-нибудь подвигов, чтобы хоть раз побывать в поместье и забрать свои вещи. Нир часто вертел в руках моё орудие и радиостанцию, но так и не смог их вскрыть.
