Двое ребят, лет шестнадцати, направлялись в общежитие по улице, где доживали свой век в тени разросшихся тополей многочисленные одноэтажные домики. Большой, в штанах с железными клепками и магнитофоном в руках, был серьезен и значителен. Всё в нем: и лицо, и одежда, и даже то, как он ступал или улыбался, было крупно, ладно и хорошо. И вообще, Большой был Большой.

Маленький был попроще одет. И всё в нем было помельче, поуже или, если можно так сказать, пожиже. Он сутулился и, обращаясь к Большому, заглядывал ему в лицо и всё время улыбался бледной улыбкой слабого.

— А все ты! «Телок склеим»! — между тем продолжал Большой, презрительно морщась.

— Да они чувырлы! А рожи-то, рожи! — кивал, Маленький. — У той в красном, заметил, лоб в прыщах, — шмыгнул носом Маленький, — Были бы фигуры, а то доски. Надо было к «Космосу» идти.

— К «Космосу»! К «Космосу»! Надо было не мычать.

Маленький ловко сплюнул, целясь в тополиный листок, но промазал и досадливо поморщился. Сказать ему было нечего. Глупо, конечно, все получилось. Да нет, пока искали девушек и до того самого момента, когда нужно было знакомиться, Маленький не чувствовал страха. Наоборот. Было весело. Было весело, пристроившись за какой-нибудь «телкой», громко обсуждать, что у неё не так и не там. Но, как только он понял, что «снимать» нужно именно этих красивых и… и что они, наверное, догадываются, что их снимают, в голове его начался сумбур. Он скис и дурацки, именно дурацки, как он сейчас вспомнил, понес какую-то ахинею. А потом, поймав на себе снисходительный взгляд, замолчал, и не было силы на земле заставившей его промолвить хоть слово. И Маленькому стало нестерпимо стыдно.

«Зачем я только пошел? — думал он, косясь на Большого, — Ему-то проще, с такой фигурой»

Нахмурившись, он стал размышлять о превратностях судьбы. Ему нужно в каждой, самой заурядной стычке, отстаивать своё достоинство.

«Нет в мире справедливости, — думал Маленький, — но зато тихо как. Паутина летит. Это что, уже осень? Где-то листья жгут».

Маленький огляделся, и сердце его сжалось. Загораживая дорогу от тротуара до тротуара, навстречу двигалась группа ребят. Человек десять.

— Местные, — сказал Маленький, вытирая вспотевшие вдруг ладони о штаны. Идиллия окружающего мира испарилась, оставив в его душе неприятное ощущение обмана.

Не сговариваясь, они свернули в переулок.

«Вдруг пройдут мимо. Да ясно же, пройдут, — думал Маленький, переводя дыхание, — Зачем мы им?» И потихоньку прибавил шаг.

— Куда разогнался? — Большой, не дождавшись ответа, догнал Маленького и пошел рядом. Маленький оглянулся. Компания, свернув за ними в переулок, прибавила скорость.

«Ну, хана, — поежился Маленький, — будут бить».

— Догоняют, — сказал он, попытавшись улыбнуться, — Побежали?

Большой зачем-то полез в карман и, достав кассету, вставил в магнитофон…

— Побежали? — уже настойчивее попросил Маленький, нетерпеливо оглядываясь. И они побежали. Вначале медленно, трусцой, всем своим видом показывая, что если они и бегу, то вовсе не потому, что испугались, а просто так… Просто бегут и всё. Но их догоняли, и тогда они бросились со всех ног. Свернув несколько раз, они неожиданно угодили в тупик. Преследователи быстро блокировали выход. Маленький забегал глазами, ища в заборе калитку или, на худой конец, оторванную доску. Тщетно!

Первым перегородил дорогу пацан на велосипеде. Курчавый шкет, осторожно положив велосипед, приблизился, нагловато оглядывая добычу с головы до ног:

— Пэтэушники? — спросил он, недобро щуря узкие зеленоватые глазки.

«Почему это у всех мелких курчавых шкетов зеленые глаза?» — подумал Маленький.

— Не слышу ответа!

— Да, — проговорил Маленький, в глубине души все еще надеясь, что их приняли за кого-то другого и что сейчас все выяснится.

— Ах ты ж гнида! — заорал вдруг шкет, хватая Большого за ворот рубашки, — Это ты моего братана изуродовал?!

— Нет, — проговорил Большой, не теряя достоинства, но и не пытаясь освободиться.

— Что нет?! Что нет?!

— Не я, — Большой осторожно улыбнулся.

— А может, ты? — шкет несильно ткнул Маленького в живот.

— Нет, — поспешил ответить Маленький и от несуразности вопроса выразительно развел руки.

— Ну, ладно, — шкет, словно потеряв всякий интерес к беглецам, повернулся к ним спиной… Маленький облегченно вздохнул… и вдруг получил резкий удар кулаком в лицо.

Тем временем, не торопясь, подошли остальные.

— Да ладно тебе, Клок. Чего ты к ним пристал? — отделился от толпы крепыш, жилистый парень в тесных очках, с никелированной цепочкой на запястье.

Подойдя, он небрежно отодвинул шкета в сторону:

— Не видишь разве? Мальчики гуляют. Никому не мешают. Да?

— Да, выдавил Маленький, сутулясь.

Все это время Большой стоял, прижав к животу магнитофон, и отрешенно, словно происходящее здесь его не касалось, изучал носки своих пыльных кроссовок. Осторожно пошевелившись он вдруг почувствовал, как затекли у него пальцы, судорожно сжимавшие магнитофон.

— Ну, что ты молчишь? — повернулся к нему крепыш.

— Я? — переспросил Большой.

— Ты-ты.

«Бить будет», — подумал Большой и в ту же секунду зажмурился, увидев летящий к лицу кулак. Но крепыш не ударил. Неожиданно, зверея, он заорал:

— На колени, сука! На колени, мразь! — и, ухватив Маленького за рубашку, дернул вниз. Маленький, опустив голову, впился глазами в заскорузлую руку крепыша, черную, не то от загара, не то от впитавшейся грязи, с корявыми ногтями на желтых от никотина пальцах. Сейчас он ненавидел эту руку, тянувшую его вниз, больше, чем самого крепыша.

«Не можно! Нельзя!», — что-то жалобно пискнуло у него в голове. А другой голос, спокойный и рассудительный, уговаривал: «Почему нельзя? Стань. Подумаешь, что тебе сделается? И сразу все кончится. Они отстанут от тебя. Ты же слабый. Тебе можно».

Стало тихо.

«Нет, — вдруг понял Маленький, и эта мысль была как водораздел. Ушли сомнения. На душе стало легко. — Пусть убивают. Пусть. Но я не стану».

— Не хочет, — удивился крепыш, и, обращаясь к Большому, добавил, — Сейчас его убивать будут.

Большой с натугой улыбнулся. Ясно, мол, мы то с тобой понимаем, что это только шутка.

— Ты чего лыбишься, гад?! Гнида, падла, сволочь! Ну? На колени, мразь, а то урою!

Краем глаза Большой увидел, как шкет и еще кто-то бросились к нему.

«Почему я? Я?! Почему не Маленький?» За всю свою долгую, как казалось Большому, жизнь, он еще ни разу не попадал в такую ситуацию и поэтому был не готов. У него не было того опыта, который бы подсказал ему, что самое трудное — это первый шаг, — не уступить, а там уже будет легче.

«Никогда!» — вихрем пронеслось в голове Большого, и, неожиданно для себя, с удивлением и облегчением, он заметил, что стоит на коленях.

«Я?! Я? Сейчас все кончится. Стыдно…» Тупая, как бревно стенобитной машины, мысль стучала в затылок: «Встань, встань, встань, встань…»

Крепыш ласково погладил Большого по голове.

— Вставай, кореш.

Большой вскочил, затравленно улыбаясь.

— Эй, мужики! — раздался издалека чей-то голос. Крепыш дружески похлопал Большого по плечу, щелкнул клавишей магнитофона, который тот все еще прижимал к животу, и, под оглушающий грохот рока, вместе с компанией удалился прочь.

«Хорошо. Громко. Можно. Не. Говорить. Не. Слышать. Не. Думать!» Стучало в висках Большого.

Маленький стоял, прислонившись к забору, и носовым платком утирал кровь с лица.

— Видал, как они нас раскатали?! — прокричал Маленький весело, — вот гады! Подловили. Губу… вон разбили. Он мне как врежет, думал, челюсть пополам, ха-ха, а только губа. — Оттянув пальцем губу, он долго, косясь, разглядывал её изнутри, потом, отпустив, поелозил языком и подошел к Большому.