примечание *1 в самом начале главы X («Подкрепление»).

50

правило, таким образом, является правилом более высокого типа. Таковым является как раз то

правило, согласно которому другие правила следует конструировать так, чтобы они не защищали от

фальсификации ни одно из научных высказываний.

Одни методологические правила, таким образом, тесно связаны с другими методологическими

правилами и с нашим критерием демаркации. Однако эта связь не является строго дедуктивной, или

логической1, она скорее обусловлена тем, что все правила такого типа конструируются с целью обес-

печения применения критерия демаркации. Поэтому формулировка и принятие этих правил происхо-

дят в соответствии с практическим правилом более высокого типа. Соответствующий пример был

только что приведен — правило (1): теории, которые мы решили не подвергать дальнейшей проверке, перестают быть фальсифицируемыми. Именно систематическая связь методологических правил поз-

воляет нам говорить о теории метода. Конечно, положения этой теории, как показывают приведен-

ные примеры, по большей части представляют собой конвенции, имеющие достаточно очевидный

характер. В методологии вообще не стоит ожидать глубоких истин*2. Тем не менее во многих случа-

ях она может помочь прояснению логической ситуации и даже решению некоторых весьма серьезных

проблем, которые оказывались до сих пор трудноразрешимыми. К таким проблемам относится, например, проблема определения того, следует ли в том или ином случае принимать вероятностное

высказывание или от него надо отказаться (ср. раздел 68).

Наличие тесной связи между различными проблемами теории познания и возможность системати-

ческого рассмотрения этих проблем часто подвергаются сомнению. Я надеюсь показать в этой книге

неоправданность таких сомнений. Этот вопрос достаточно важен. Единственным основанием для вы-

движения моего критерия демаркации является его плодотворность, то есть возможность прояснения

и объяснения на его основе многих вопросов. «Определения догматичны, только выводимые из них

следствия могут продвинуть вперед наше понимание», — заявляет Менгер2. Это, без сомнения, верно

и по отношению к определению понятия «наука». Только исходя из следствий моего определения

эмпирической науки и из методологических решений, основывающихся на этом определении, уче-

ный может увидеть, насколько оно соответствует интуитивной идее о цели всех его усилий*3.

Философ также признает полезность моего определения только в том случае, если он сможет при-

нять его следствия. Необходимо прежде

*Ср. Menger К. Moral, Wille und Weltgestaltung. Wien, Springer, 1934, S. 58.

*2Я в принципе и до сих пор придерживаюсь этого взгляда, даже принимая во внимание то, что такие, например, теоремы, как «степень подкрепления не равна вероятности» или моя «теорема об истинностном со-

держании (truth-content) высказываний и теорий» (см.: Popper К. R. A Theorem on Truth-Content // Mind, Matter and Method: Essays in Philosophy and Science in Honor of Herbert Feigl. Edited by P. K. Feyerabend and G. Maxwell.

University of Minnesota Press, Minneapolis, Minnesota, 1966, p. 343-353), пожалуй, являются достаточно неожи-

данными и не лежат на поверхности явлений.

2Menger К. Dimensionstheorie. Leipzig, Teubner, 1928, S. 76.

*3См. также раздел *15 моего Postscript, который называется «Цель науки».

51

всего убедить его в том, что эти следствия помогают раскрыть противоречия и неадекватность

прежних теорий познания и исследовать их вплоть до тех фундаментальных предпосылок и конвен-

ций, из которых они берут свое начало. К тому же следует убедить его и в том, что выдвигаемым

нами положениям не угрожают трудности того же рода. Этот метод обнаружения и разрешения про-

тиворечий применяется и внутри самой науки, но особенное значение он имеет именно для теории

познания. Никакой иной метод не в силах помочь нам оправдать наши методологические конвенции

28

и доказать их ценность3.

Я опасаюсь, что перспективы признания философами принадлежности таких методологических

исследований к сфере философии весьма сомнительны, но это не меняет существа дела. Считаю не-

обходимым, однако, упомянуть в связи с этим, что немало доктрин, которые имеют, несомненно, ме-

тафизический, а следовательно, философский характер, можно интерпретировать как типичные слу-

чаи гипостазирования методологических правил. Пример такой ситуации, связанный с так называе-

мым «принципом причинности», будет обсуждаться в следующем разделе. Другой пример, с которым

мы уже сталкивались, — это проблема объективности. Требование научной объективности можно

интерпретировать как методологическое правило, то есть как правило, утверждающее, что наука мо-

жет использовать только такие высказывания, которые допускают интерсубъективную проверку (см.

разделы 8, 20, 27, а также и другие разделы). Поэтому, пожалуй, мы имеем право сказать, что боль-

шинство проблем теоретической философии, и, несомненно, наиболее интересные из них, можно пе-

реинтерпретировать указанным образом в виде проблем метода науки.

3В настоящей книге я отвел критическому, или, если вам нравится, «диалектическому», методу разрешения

противоречий второе место, поскольку главной моей заботой было развитие практических методологических

аспектов моих взглядов. В до сих пор не опубликованной работе я попытался встать на путь критики и пока-

зать, что проблемы и классической, и современной теории познания (от Юма и Канта до Рассела и Уайтхеда) можно свести к проблеме демаркации, то есть к проблеме нахождения критерия эмпирического характера

науки. (53:)

Часть II. Некоторые структурные компоненты теории опыта

(126:)

Глава VII. Простота

Вопрос о важности так называемой «проблемы простоты», по-видимому, до сих пор остается дис-

куссионным. Вейль совсем недавно утверждал, что «проблема простоты имеет решающее значение

для эпистемологии естественных наук»1. Однако в последнее время интерес к этой проблеме пошел

на убыль, и причина этого, возможно, заключается в том, что у нас, кажется, почти не осталось шан-

сов найти ее решение, в особенности после проницательного анализа этой проблемы Вейлем.

До недавнего времени понятие простоты употреблялось по преимуществу некритически, как буд-

то бы совершенно ясно, что представляет собой простота и почему это понятие должно быть для нас

заслуживающим внимания. Немало философов науки отвели понятию простоты чрезвычайно важное

место в своих теориях, даже не заметив при этом порождаемых им трудностей. К примеру, последо-

ватели Маха, Киркхофа и Авенариуса попытались заменить понятие причинного объяснения поняти-

ем «простейшее описание». Без прилагательного «простейший» или другого сходного слова их уче-

ние было бы совершенно пустым. Поскольку же это учение было предназначено для того, чтобы объ-

яснить, почему мы предпочитаем описание мира с помощью теорий описанию, осуществленному с

помощью сингулярных высказываний, в нем, судя по всему, предполагается, что теории проще син-

гулярных высказываний. Однако вряд ли кто-либо вообще пытался объяснить, почему собственно

теории проще сингулярных высказываний, или выяснить, какой более точный смысл можно придать

понятию простоты. Если же мы считаем, что теориями необходимо пользоваться в силу их простоты, то нам, очевидно, следует использовать простейшие теории. Именно таким образом Пуанкаре, для

которого выбор теории является конвенциональным, приходит к формулировке своего принципа вы-

бора теорий — он выбирает простейшую из возможных конвенций. Но какие из них простейшие?