– Что за фигня?! – спрашиваю, а сам уже на ногах. Не заметил, как вскочил. Но отвечать мне никто не собирался. Пошел экшн. Башка моя как была в спящем режиме, так в нем и осталась, за дело взялся спинной мозг. Помню, мелькают затянутые в белое руки и ноги, причем их почему-то гораздо больше, чем должно быть, как будто не двое на меня накинулись, а четверо, по меньшей мере. В какой-то момент из мельтешения вынырнуло дуло белого орудия пытки, я увидел явственно множество мелких игл с дырочками. От ужаса я даже кричать не смог. Схватился за ствол руками, вывернул в сторону и ткнул во что-то мягкое. Оно взвыло дурным голосом, после чего мелькание кончилось.

Встряска пошла моему организму на пользу – вытряхнула сладкую дурь. Очнулся. Стою на коленях, прямо передо мной валяется один из медбратьев, чуть в стороне от его чистокожей башки – белая шапочка. Лица его не видать, только затылок с бляшкой фидера, а из бляшки торчит хлыст. Антенна. С мозгами моими не все в порядке было, точно вам говорю. Иначе как объяснить, почему мне захотелось свинтить с фидера антенну и разглядеть получше. Потянулся я к ней – рука заболела. Потом вспомнил о втором амбале. Он-то куда делся? Поздно вспомнил.

Что-то сдавило шею, меня сунули лицом в теплое и шершавое, чуть не сломав нос; так наступили на спину, что перехватило дыхание, и принялись выворачивать руки. Больно же! Кажется, я заорал, но не от боли, а просто сообразил: теплое и шершавое – это спина того чистокожего, об него мне плющат нос, к нему прижимают так, что ни охнуть, ни вздохнуть. Крик, конечно, не получился. Через какое-то время я понял, что снова могу дышать, открыл глаза и успел заметить, как мелькнули справа и слева распахнутые двери машины. Рывком надвинулся ребристый пол, я услышал грохот и крик, меня садануло в лоб и по коленям. Но только лишь когда хлопнули двери и стало темнее, я осознал: кричал я сам, именно у меня под щекой ребристый грязный пол, значит, не кого-нибудь, а меня, Андрея Нетребко, швырнули в фургон, как куль с песком.

Думаете, я попробовал вырваться, двери высадить? Не угадали. Говорю вам, крышу мне сорвало, сто процентов. Сел на пол, прислонился боком к жесткой кушетке и давай крыть матом, но только не санитаров, до них еще не дошла очередь, а девку оранжевую, за то, что затащила меня в палатку. Палатке тоже досталось, но мимоходом. Главным образом мое выступление затрагивало вопрос происхождения девицы в оранжевом, разные стороны ее внешности и внутренностей. Помянуты были также ее душевные качества и сиськи. Я подробно помню, о чем именно вопил, но пересказывать не буду.

Накричавшись, я обнаружил, что стою на коленях у перегородки между кабиной и салоном, вцепившись в частую стальную решетку. За решеткой – пустые кресла: водительское и пассажирское. Машина, судя по виду панели, – электрокар с управлением для чипанутого водителя. Мне уже приходилось видеть такое – ни руля, ни педалей. Если вдуматься, чипанутому они не нужны, даже мешали бы.

Я не знаю лучшего средства для отрезвления, чем холодные прутья решетки между пальцами. Мне оно тогда помогло. Я подергал решетку, больше для порядка, чем из желания сломать, справа звучно щелкнуло, но не мои потуги были тому виной, просто открылась пассажирская дверь. В лицо дунуло прохладой, и вдруг над спинкой сиденья возникла блестящая лысина с хлястиком. Машину качнуло, в кабину сунулась еще одна лысина, и я услышал недовольное хрипловатое ворчание:

– Говорил тебе, не суйся под руку. Энтузиаст. Таскай тебя теперь.

Одна из лысин, поворочавшись, утвердилась над спинкой кресла и прижалась к решетке, вторая скрылась. Стукнула дверь.

Пока я тупо разглядывал хвост антенны чипанутого энтузиаста, просунутый между прутьями, снова щелкнул замок, на этот раз слева. Машина опять присела на амортизаторах, и тот же хриплый голос проговорил с еще большим раздражением:

– И еще я тебе говорил, проверь парализатор. На тебя, дурака, заряда хватило, а этого как? Брыкается же гаденыш мохнатый, мне халат порвал.

Это он обо мне, думаю. Меня гаденышем назвал. Я, значит, брыкаюсь.

Чувствую, сейчас меня переклинит, опять наломаю дров. Но медбрат на меня ноль внимания, устраивается в кабине и чем-то там щелкает на панели, бурча под нос:

– Тебе ничего, а мне теперь борт вести. А я в этом деле, как ты в анестезии. Что тут еще врубить нужно, чтоб радар видеть?

– Долбозавр дятлоголовый, – говорю ему я. От ненависти меня таращит не по-детски. – Не умеешь – не берись. Таких как ты, ламеров, к машине близко подпускать нельзя.

– Мохнатым слова не давали, – отозвался санитар и – шарах! – кулаком в решетку. Я отшатнулся, но больше от неожиданности. Попало не мне, а его приятелю, аж голова дернулась, только тому это было глубоко по фидеру, потому как все равно без чувств. «И я вот так же мог валяться, если б не кончился заряд в парализаторе», – подумалось мне, и тут я додумался наконец, что пора бы попробовать выбраться из машины. Бросился к дверям, задергал ручку.

– Да, обезьянка мохноголовая, попрыгай там, можешь даже побиться своим безмозглым кокосом об двери, – злорадно бросил через плечо чистокожий.

– Выпустите меня! – кричу. – Яйцеголовые твари! Вы не имеете права! По конституции...

– О! – слышу в ответ. – Ты понял, Нил, какие эта мартышка слова знает? Конституция!

Меня как холодным душем окатило. По тону понятно, чихать они хотели на мои права. Я бросил ручку двери и кинулся к решетке. И тут же услышал, как заныл двигатель. Электрокар дернулся, меня бросило на пол. Ползать на четвереньках стремно, но мне уже было все равно, как я выгляжу. Куда они меня везут? Зачем?

– Что вы хотите со мной сделать? – спросил я, цепляясь за решетку. Машина шла по узкой дороге, петлявшей между островками чахлой зелени, и резко поворачивала то вправо, то влево.

– Не мы хотим! – фыркнул водитель. – Ты сам мечтаешь о срочной чип-модификации.

Я глянул на него, как на сумасшедшего. Сбоку было видно – глаза закрыты, только головой покачивает. Налево наклонит – машину бросит влево, вправо кивнет – мне приходится цепляться за решетку, чтобы не повалиться на пол.

– Я мечтаю, чтобы вы остановили машину! – сказал я ему твердо.

– Серьезно? – переспросил он.

– Серьезно.

– Вот оно как, – протянул он и повернул ко мне голову.

Я еле на ногах устоял.

– М-мать! – выругался чипанутый водитель. – Из-за тебя чуть в столб не вмазал! Не мешай, а то привезу три трупа, а трупы не чипуют. И мечта не исполнится.

– Какая мечта?

– Да твоя же, которая в договоре, черным по белому.

– Не подписывал я никакой договор, – сказал я не очень уверенно, потому что кое-что уже понял. От понимания у меня затряслись поджилки и пересохло во рту.

– Ну, как же не подписывал? У нас с этим четко. Если сомневаешься, можешь после операции посмотреть протокол твоей беседы с промоутером.

– Я ее мозг видал! Вашей промоу... шлюхи оранжевой! – обозлился я, припомнив, как она меня обмишулила.

– Это она тебя видала. Прямо в... ха-ха! В твой глупый мозг, – хохотнул водитель и даже башкой закрутил от удовольствия. На этот раз я не устоял на коленях. Когда этот горе-водитель выровнял машину, он попросил:

– Заткни оральное отверстие. В тоннель въезжаем.

И тут же спереди надвинулась тьма, она слизнула зеленую пену кустов и стволы деревьев, мелькавшие по обе стороны дороги. Синеватое сияние Нижнего Города померкло. Некоторое время я не видел вообще ничего. Ехать в кромешной темноте – удовольствие ниже среднего, если знаешь, что машину ведет нуб, который и радар-то включить с первой попытки не может. Я судорожно цеплялся за решетку, ожидая, что следующий поворот окажется последним. Мало-помалу глаза привыкли к темноте. Приборная панель едва светилась, во мраке проступили контуры головы того санитара, который принял на себя заряд парализатора. Вскоре я смог различить даже косицу антенны, по-прежнему торчащую в грузовой отсек. Не знаю, что на меня опять нашло, но я стал выкручивать ее из фидера. И выкрутил. С полминуты ощупывал упругую колбаску, потом меня передернуло – мерзость какая! – и я бросил антенну на пол. Ничего не случилось. Нулевой результат. Парализованный санитар валялся бревно бревном и только головой пошевеливал на поворотах.