– Карту!
Немец держал свою самоделку наготове. Астроном показал:
– Где-то здесь. Точнее пока не скажу.
– Да, – согласился гауптштурмфюрер, – тоже чую, что здесь. Эх, скверно получается, ну да ладно. Зачастили, прямо один за другим…
– Сатана глумлив и не даст нам покою, – негромко заметил Иоанн. – Не зря, пока бесовское наваждение клокочет в нас, исчадия вельзевуловы расступаются пред нами…
– Всё, выступаем! – скомандовал немец.
– Куда? – осведомился Олег.
Фон Вернер указал рукой на запад.
– Лучше спуститься через Гурзуфское Седло, – Олег, напротив, указал на восток, – и вон туда, в район бывшей Краснокаменки.
– Олег верно говорит, – неожиданно поддержал Иоанн. – Мне этот путь ведом, поистине самый лёгкий.
– Нет, – отрезал Дитмар. – Это в обход. Некогда. Зов очень сильный.
Некогда ему, подумал Олег. Ладно, через Никитскую яйлу, так через Никитскую. От Романовской трассы, конечно, остались рожки да ножки, и неизвестно, что на спуске с перевала, ну да ладно.
– Я поведу, – заявил он. – Маршрут знакомый.
Он встал, кинул взгляд на Роман-Кош, казавшийся отсюда пологим травяным холмом, и вернулся к обрыву, где раньше стояла Беседка. Надо бы осмотреться, раз уж развиднелось. Внизу угрюмо чернело заросшее сосняком ущелье Авунды. Саму гору глубоко рассекло продольными трещинами. На месте Гурзуфа не было ничего, кроме буйства ядовито-зелёной растительности. Там, где раньше находился Партенит, зиял глубокий кратер, тоже заросший сплошной «зелёнкой». Похоже, тут что-то неслабо жахнуло. И давно. Лишь Аю-Даг стоял незыблем. И море. Море всё так же играло солнечными бликами, как и столетия назад.
Отчаянный крик, полный тоски и страха, донёсся из поднебесья. Три точки – белая и две чёрные, быстро приближались со стороны Бабугана. Приглядевшись, Олег понял, что одна из них – сигнус, и что сигнуса преследуют чёрные птицы. Похожие на громадных воронов, оперение отливает синевой, клювы – крупные, с зазубринами и сильно загнуты книзу. А сигнус… Холодея, он узнал Царевну-Лебедь. Откуда она здесь, почему?
Птицы-загонщики – мельче сигнуса, но умны. Одна атаковала снизу, не давая жертве уйти вниз, в спасительные скалы, а вторая короткими чёрными пике пыталась ударить Царевну сверху, в основание шеи. Лебедь уворачивалась широкими плавными поворотами, и удары проходили мимо. Но вот «ворон» изловчился, сумел достать спину сигнуса когтями. Лебедь заложила вираж прямо над беседкой, снова закричала – и крик этот невозможно было вынести. Олег невольно зажал уши, тем более что и Зов в груди словно с цепи сорвался – требовал, повелевал: на запад! Прочь отсюда!
– Дитмар! – Олег не узнал своего голоса. – Дитмар, стреляй! Что медлишь, стреляй!
– Я не собираюсь тратить ценные заряды для спасения глупой птицы, – невозмутимо обронил эсэсовец.
Оказывается, он, как и все остальные, тоже наблюдал за охотой.
– Идиот! – Олег схватил немца за грудки. – Никакая это не птица! Сигнусы разумны! Стреляй, фашистская морда!
Дитмар неуловимым движением освободился от захвата.
– Дурак! Сопляк! – взорвался и он. – Да ты знаешь, куда нам сейчас? В ад! Пошёл вон, слюнтяй!!!
– Перун великий, Велеса победитель, – напевный голос принадлежал нововоскрешённой. – Ты Ярило, податель жизни, и Воин, податель смерти. К силе твоей взываю, и на помощь Топора твоего уповаю, и на четыре стороны света поклон кладу…
Тут чучело в кольчуге и вправду отвесило четыре низких поклона на все стороны света и замерло, выставив перед собой полусогнутые руки с нешироко разведёнными ладонями.
В небе всё было плохо. Сигнус металась из последних сил, обнаглевшие «вороны» бросались на неё всё чаще. А между ладоней Ефросиньи что-то сверкнуло, ещё раз сверкнуло, и возник тугой клубок света. Олег почувствовал, что волосы на голове встают дыбом. Не от страха. Статическое электричество, понял он. Вроде даже искры в волосах потрескивают. Невольно прикинул градиент и напряжённость электрического поля. Это ж сколько вольт на метр? Да какое там вольт – киловольт, если не мега… Она же нас убьёт! Замереть, не шевелиться…
Девица медленно завела руки за голову и плавным движением, словно баскетбольный мяч в корзину, отправила сотворённый сгусток плазмы в небеса. Астроном готов был поклясться, что видит эквипотенциальную поверхность, по которой шаровая молния скользнула ввысь и ударила в чёрную птицу.
Громыхнуло. Завоняло горелым пером. Рваные в клочья останки «ворона» ухнули в пропасть. Второй хищник не стал дожидаться продолжения банкета – сложив крылья, канул в черноту ущелья и затерялся где-то среди сосен.
Все взоры обратились к Ефросинье. Девица тяжело дышала, румянец куда-то испарился – лицо сделалось белее мела.
– Недостойно Посвящённой Перуну, – сообщила наконец она, – зрить, как навьи твари средь бела дня терзают райскую птицу Сирин.
Иоанн вздохнул и перекрестился. Девица удостоила его презрительным взором и фыркнула. Румянец понемногу возвращался на её тугие щёки.
– Сигнусадеи, сигнусадеи, – напевно донеслось откуда-то снизу.
Сигнус сидела за кромкой обрыва, на обломке скалы, видимо, служившей некогда опорой для беседки, и теперь Олег мог рассмотреть её. Голова, как у человека, прекрасное женское лицо, да что там лицо – лик, широко распахнутые прозрачно-голубые глаза, пышные золотые волосы, никогда не знавшие гребня. Точёные плечи, высокая девичья грудь поднимается в частом дыхании. И всё это как-то гармонично перетекает-переливается в белоснежное оперение. Огромные крылья сложены, отливают золотом кончики маховых перьев и роскошного хвоста. Продуманное совершенство. А на плече – глубокие порезы, и кровь сочится, течёт, пятная белоснежный подгрудок…
И снова знакомый речитатив:
Горе, о горе, пропали все истиннолюди,
Генноморфиды бессильны, бессильны их крепкие чары,
То, что незыблемым мнилось, тотчас же рассыпалось прахом.
Мор, разоренье и глад наступили повсюду,
Смерть на земле и на море, и нету спасенья от смерти.
Так предсказал нам Пророк, тот, кто не был услышан,
Но предсказанье сбылось, пробил час, горе сигнусадеи,
Призванный охранять, обернулся гонителем лютым,
Земли трясутся, и нету спасенья на небе.
Небо свернуло уж свиток, и ангел срывает печати,
Вышел из моря дракон о семи головах, и раздались пучины,
Рушатся тяжко на берег тяжёлые валы,
Суша разверзлась, повсюду дымы от пожарищ,
Пламя и лёд, лёд и пламя в стремительной битве,
Горе, о горе, спасения нету, о сигнусадеи!
Мощный Пророк, тот, кто не был услышан, сказал и иное:
Годы забвенья минут, и настанет година спасенья,
Явятся истиннолюди, восстанут из праха и пепла,
Ждите, живите, храните запретное Знанье!
Истиннолюди вернутся, возрадуйтесь, сигнусадеи!
Пение смолкло. Сигнус резким птичьим движением склонила голову, заглянув в глаза Олегу. И в душу. Взгляд её был безмятежен и лишён какого-либо намёка на мысль. Широко развела крылья – под ними обнаружились человеческие руки, от локтя переходящие в крыло. Сдвоенный сустав? Впечатление от изящной женской кисти несколько портили длинные, никогда не стриженные ногти… А вот рана… рана зарубцевалась, кровь не течёт. Ускоренная регенерация?
– Царевна, – позвал он. – Иди сюда, не бойся…
Сигнус глянула непонимающе, неуклюже развернулась и прыгнула со скалы, распластав прекрасные свои крылья.
