- Товарищ Тухачевский, они очень взволновались, когда узнали о готовящемся налете на Бургос. У них там могила...

   - Что еще за могила? - Михаил Николаевич начал раздражаться, как обычно легко. - Там кроме кладбища - еще и штаб Солчаги, если они не забыли...

   - Вы не понимаете, - Агирре наконец нашел слова. - В храме Бургоса могила нашего национального героя, - Сида Кампеадора! Понимаете, если вы станете бомбить Бургос, то собор может пострадать. Тогда вас возненавидит вся Испания! Подумайте, - он постарался заглянуть Тухачевскому в глаза, - если бы кто-то разбомбил самый священный храм у вас, в Москве? Что бы вы стали делать?..

   Тухачевский вспомнил взрыв одного такого "священного храма" и хмыкнул. Он, во всяком случае, ничего делать не собирался...

   - Это - могила их национального героя. И религия тут ни при чем, - веско сказал Мехлис. - Баски говорят, что уничтожение собора в Бургосе равносильно взрыву Мавзолея...

   Вот это было понятно. Взрыв мавзолея - дело серьезное. Михаил Николаевич задумался...

   - Ну, вот что, товарищи, - командующий недаром славился умением принимать быстрые решения, - Все понятно. Меняем цель налета. Ударим по Фэрролю...

   В этот летний день Бискайский залив решил дать отдых своему суровому нраву и словно сытый кот лениво разнежился под горячим ярким солнцем. И вместе с заливом разнежились корабли  на рейде военно-морской базы Фэрроль.

   Немецкий тяжелый крейсер "Адмирал граф фон Шпее" бункеровался у стенки, готовясь к походу. Вскоре он должен был сменить итальянский крейсер "Больцано": франкисты все еще пытались блокировать поставки оружия баскам.

   Чуть в стороне расположились торпедные катера, поставленные генералу Франко Италией и Германией. Рядом с ними стояли итальянские подводные лодки: "Этторе Фиерамоска", "Джиовани Баузан" и "Ди Дженевус" - "стальные акулы глубин", как высокопарно именовал их Муссолини.

   Дальше расположились гордость флота франкистов - тяжелый крейсер "Канариас" и эскадренный миноносец "Веласко" в окружении тральщиков и канонерок. У выхода из гавани нес боевое дежурство сторожевой корабль "Куидад де Пальма".

   Несмотря на то, что в гавани стояли военные корабли, картина была на удивление мирной. Тишину и покой не нарушали даже две зенитные батареи, прикрывавшие базу с воздуха. Словно и нет никакой войны...

   ... - Хельмут? - невысокий, жилистый матрос подошел к здоровяку, сосредоточенно тренировавшемуся в завязывании узлов. Получалось, откровенно говоря, не очень: толстые пальцы никак не желали правильно удерживать концы...

   - Что тебе, Пап? - недоверчиво поинтересовался здоровяк.

   Пап славился на весь "фон Шпее" как мастер на всякие розыгрыши, и неуклюжий тугодум Хельмут не без основания полагал, что может сейчас стать очередной жертвой. Но Пап вроде был настроен мирно...

   - Я сейчас у врача был, - сообщил он.

   - Ну?

   Остальные моряки, бывшие на палубе, заинтересованно подошли поближе. Уж они-то точно знали: просто так Пап ни к кому не подходит...

   - Врач велел спросить: у тебя волосы в носу есть?

   Хельмут озадаченно почесал затылок. Вопрос, конечно, странный, но от этих врачей всего ожидать можно...

   - Ну, есть... А что?

   - Да видишь, какое дело... - Пап доверительно нагнулся. - Врач сказал, что раз у меня под мышками волосы растут, а у тебя - в носу, то нужно устроить складчину!..

   Матросы захохотали, а Пап тут же отскочил подальше. Хельмут попытался его схватить, но куда там! Только запнулся и под общий хохот растянулся на палубе, пребольно стукнувшись затылком. В глазах заплясали искорки, какие-то темные черточки. Потом искорки пропали, но черточки почему-то остались...

   - Самолеты... - сообщил Хельмут лежа на палубе. - Интересно, куда это они?..

   ...Водопьянов оторвался от приборной доски:

   - Штурман? Ну?

   - На месте, командир. Выходим на цель. На полградуса левее держим...

   Михаил Васильевич довернул штурвал. Повинуясь маневру командира бригады, весь строй из шести десятков ТБ-3 лег на боевой курс. На высоте шесть тысяч восемьсот метров бригада тяжелых бомбардировщиков заходила на цель.

   Бомбардир командирской машины капитан Евграшин считал секунды, методично отмахивая рукой на каждое слово:

   - Одна, две, три, четыре... - Тут он отвлекся от секундомера и скомандовал в микрофон, - Первая пошла!

   Водопьянов навалился всем весом на рычаг механического бомбосбрасывателя. Громадный ТБ-3 величаво качнулся и с подфюзеляжной подвески сорвалась первая пара шестисоткилограммовых бомб. Это послужило сигналом для остальных. К кораблям в гавани Фэрроля устремилась сжатая, запечатанная в сталь смерть...

   Эскадра Особого Назначения доставила в Испанию лишь по одной тяжелой авиабомбе на каждый самолет бригады Водопьянова. Тухачевский, вполне справедливо считая, что основой ударной силой тяжелых бомбардировщиков являются авиабомбы большой мощности, несколько самоуверенно, а для заместителя наркома обороны по вооружениям - и несколько безрассудно, предполагал развернуть их производство на месте. Но оказалось, что, несмотря на наличие взрывчатки, доставленной из СССР, у басков просто нет подходящих предприятий. Штаб АГОН лихорадочно искал выход из создавшейся ситуации: тяжелые бомбардировщики были нужны, но без крупных авиабомб их боевая ценность падала чуть ли не в два раза...

   Выход подсказали сами летчики. Громов и Каманин явились к Тухачевскому и, повергнув охрану штаба в состояние, близкое к помешательству, выложили на стол ошарашенного маршала авиабомбу.

   - Вот, - сообщил Громов, вытирая вспотевший лоб, - авиабомба ФАБ-50. Видите?

   Тухачевский внимательно осмотрел лежавшую на столе смертоносную чушку, но ничего не увидел. Кроме самой бомбы, разумеется. Он вопросительно поднял глаза на летчиков...

   - Это - бывший снаряд калибра сто пятьдесят два миллиметра, - сказал Каманин. - Стабилизатор приварили, бугель поставили и взрыватель поменяли...

   Михаил Николаевич пригляделся. На корпусе явственно просматривались выточки и ведущий поясок, характерные для снарядов. Маршал понял все и среагировал мгновенно. Уже к вечеру, несмотря на отчаянное сопротивление Галлера, с "Марата" выгрузили четыреста фугасных и сто шестьдесят бронебойных снарядов главного калибра. А на следующий день началась их переделка в авиабомбы. И вот теперь снаряды советского линкора падали на вражеские корабли...

   ...Первая же бомба рванула впритирку к борту "фон Шпее". Удар проломил борт, а взрывная волна снесла с палубы половину находившихся там людей. Через секунду только что тихая гавань огласилась воем сирен, отчаянными криками людей, а зенитные батареи выплюнули в голубое небо первые снаряды. В небе вспухли ватные облачка разрывов, но много ниже неспешно разворачивающихся на второй заход ТБ. Второй залп снова дал недолет. Бригада тяжелых бомбардировщиков вышла на боевой курс...

   Зенитчики Легиона "Кондор" пристрелялись с седьмого залпа. На пути советских машин выросла смертоносная завеса осколков. И в этот момент начался второй акт драмы...

   Над гаванью, озаренной отблесками пожара горящего "Канариаса", черными тенями пронеслись быстрые хищные силуэты. Это была бригада Громова, подкравшаяся на малой высоте и набросившаяся на зенитки.

   Взрыватели снарядов стояли на шесть с половиной тысяч метров, а СБ бомбили с высоты едва ли в две тысячи. Они безнаказанно расправились с батареями, прошлись над акваторией, высыпав десятки стокилограммовых фугасок, врезали из пулеметов по барахтавшимся в воде людям и, словно привидения, растворились в сияющем небе.