Голос у нее был слегка трескучий, будто в глубине горла перекатывались камушки. Когда Литума был на севере, в Пьюре или Таларе, он никогда не принимал всерьез рассказы о колдунах и колдовстве, но здесь, в сьерре, он уже ни в чем не был уверен. Почему ему было так не по себе в присутствии этой женщины? Какие мерзости вытворяли она и Дионисио с пьяными пеонами по ночам в кабаке, когда он и его помощник уходили спать?
– Говорят, ему не понравилось то, что вы нагадали по листьям коки, – сказал Томас.
– По руке, – поправила женщина. – Я ведь гадаю еще по руке и по звездам, просто эти индейцы не верят ни в карты, ни в звезды, ни даже в собственные руки. Только в коку – и больше ни во что. – Она сглотнула слюну. – А листья коки не всегда говорят ясно.
Низкое солнце светило ей прямо в лицо, но она смотрела, не моргая, как лунатик. Ее большие глаза не умещались в орбитах, и Литума подумал, что ее взгляд красноречивее слов. Если по ночам она занималась именно тем, в чем они с Томасом ее подозревали, то, значит, те, кто ложился на нее, встречались со взглядом этих глазищ. Он бы не смог.
– А что вы узнали у него по руке, сеньора?
– То и узнала, что с ним потом случилось, – ответила она совершенно спокойно.
– Вы прочитали у него по руке, что его похитят? – Литума внимательно посмотрел на нее. Стоявший за ним Томасито вытянул шею.
Женщина невозмутимо кивнула. Помолчав, сказала:
– Немного устала, пока поднималась сюда. Пожалуй, присяду.
– Расскажите нам, что вы сказали Деметрио Чанке, – настойчиво повторил Литума.
Сеньора Адриана фыркнула. Она уже уселась на камень, сняла шляпу и теперь обмахивалась ею. У нее были гладкие, без седины, волосы, стянутые на затылке яркой лентой – такие ленты индейцы привязывают ламам к ушам.
– Что увидела, то ему и сказала: что его принесут в жертву, чтобы умилостивить злых духов, которые причинили здесь всем столько вреда. И что его выбрали потому, что он нечестивец.
– А можно узнать, почему он нечестивец, донья Адриана?
– Потому что он сменил свое имя, – объяснила женщина. – Только подонок может сменить имя, которое ему дали при рождении.
– Меня не удивляет, что Деметрио Чанка не захотел платить ей, – улыбнулся Томасито.
– А кто должен принести его в жертву? – спросил Литума.
Женщина не то с презрением, не то с досадой пожала плечами. Она все обмахивалась шляпой и отдувалась.
– Вы хотите, чтобы я вам ответила «терруки, сендеристы», ведь так? – Она шумно вздохнула. – Этого на его руке не было.
– И вы думаете, мне будет достаточно такого объяснения?
– Вы меня спрашиваете, я вам отвечаю, – невозмутимо сказала женщина. – Я говорю только то, что видела у него на руке. И что я по его руке прочитала – все исполнилось. Ведь он пропал? Пропал. Значит, его принесли в жертву.
Может, она не в своем уме, подумал Литума. А донья Адриана, все так же тяжело дыша, опустила полную руку, ухватилась за подол, поднесла его к лицу и высморкалась. На мгновенье обнажились тяжелые белые икры. Она шумно высморкалась еще раз, и капрал, хотя ему было не до смеха, не мог удержаться от улыбки: что за странная манера облегчать нос.
– А Педрито Тиноко и Альбиноса тоже принесли в жертву дьяволу?
– Им я не гадала ни по ладони, ни по картам, ни по астрологическим таблицам. Я могу идти?
– Минуточку, – остановил ее Литума.
Он снял фуражку и вытер со лба пот. Раскаленное, искрящееся солнце поднялось почти к середине неба. Но не пройдет и четырех часов, как заметно посвежеет, а часам к десяти вечера начнет пробирать до костей холод. Нелегко приспособиться к этому климату, такому же непонятному, как здешние люди. Снова вспомнился Педрито Тиноко: кончив стирать, он обычно садился на камень и застывал в неподвижности, глядя прямо перед собой отсутствующим взглядом. И так сидел, погруженный в себя, думая Бог весть о чем, пока не высыхало белье. А когда высыхало, он его аккуратно складывал, шел к дому и, поклонившись, отдавал капралу. Эх, будь оно все проклято. Внизу, в поселке, среди серебристо сверкавших крыш, сновали пеоны. Муравьи. Те, кто не работал с динамитом на прокладке туннеля и не махал лопатой, сейчас отдыхали, занимались своими делами, закусывали.
– Я стараюсь делать свою работу, донья Адриана, – неожиданно сказал он, сам удивляясь своему доверительному тону. – Пропали три человека. Родственники приходят ко мне и делают заявления. Возможно, их убили террористы. Или забрали силой в свою милицию. Все это надо выяснить. Для этого мы и находимся в Наккосе. Для этого здесь и установлен полицейский пост. Разве не так?
Томас поднимал с земли камни и, прицелившись, бросал их в мешки с песком, укреплявшие ограду вокруг дома. Камни ударялись о них с глухим стуком.
– Вы меня в чем-нибудь обвиняете? По-вашему, я виновата, что в Андах орудуют террористы?
– Вы одна из последних, кто видел Деметрио Чанку. У вас с ним произошла ссора. Из-за чего он изменил свое имя? Подскажите, как его найти. Это все, о чем мы вас просим.
– Я рассказала, что знаю. Но вы не верите ни одному моему слову. Все, что я говорю, для вас просто ведьминские выдумки. – Она поймала взгляд Литумы, и тот прочел в ее глазах негодование. – Разве вы верите тому, что я говорю?
– Стараюсь, сеньора. Некоторые верят в разные чудеса, а некоторые не верят. Сейчас это не важно. Сейчас я только хочу узнать судьбу этих троих пропавших людей. Мне важно выяснить, действует ли «Сендеро луминосо» в Наккосе. Ведь то, что случилось с этими тремя, в любой момент может произойти с каждым. Между прочим, и с вами, донья Адриана, и с вашим мужем тоже. Вы ведь знаете, что терруки наказывают за пороки? Секут пьяниц? Представьте тогда, что они сделают с Дионисио и с вами, ведь вы живете за счет того, что спаиваете народ. А мы здесь для того и находимся, чтобы защитить людей. И вас в том числе.
Сеньора Адриана насмешливо улыбнулась.
– Если они захотят нас убить, им никто не помешает, – тихо сказала она. – И если захотят казнить вас – тоже. Вы это прекрасно знаете, капрал. Мы с вами в одинаковом положении, и просто чудо, что мы еще живы.
Томасито, собиравшийся швырнуть очередной камень, застыл при этих словах с поднятой рукой. Потом опустил ее и повернулся к женщине:
– Мы подготовили им встречу, сеньора. Начинили полгоры динамитом. Так что стоит какому-нибудь сендеристу сунуться к посту, начнется такой фейерверк, что все они взлетят на воздух, прямо над Наккосом. – Он подмигнул Литуме и снова повернулся к донье Адриане. – Капрал говорит с вами не как с подозреваемой, а, можно сказать, по-дружески. Постарайтесь не обмануть его доверия.
Женщина в очередной раз шумно вздохнула и принялась обмахиваться шляпой. Потом подняла руку и плавно повела ею, указывая на цепи горных вершин, подпиравших синий купол неба, – остроконечных и мягко закругленных, увенчанных снеговыми шапками и усеянных пятнами зелени, тесно сгрудившихся и стоявших обособленно.
– Эти горы полны вражьей силы. – Голос ее звучал ровно. – Враги живут там, внутри. И без конца замышляют козни. Вредят. От них все зло, в них причина всех бед. Из-за них останавливаются шахты, из-за них у грузовиков отказывают тормоза и они срываются в пропасть, из-за них взрываются ящики с динамитом и разлетаются во все стороны руки, ноги, головы людей.
Она говорила монотонно, как читают литанию во время крестного хода или как плакальщицы перечисляют добродетели покойного.
– Если все зло от дьявола, то в мире нет ничего случайного, – иронически заметил Литума. – Кстати, сеньора, этих молоденьких французов, что ехали в Андауайлас, забили камнями тоже черти? Ведь эти ваши враги в горах – черти, я вас правильно понял?
– А еще они спускают с гор уайко, – невозмутимо продолжала она, по-прежнему указывая рукой на вершины.
Уайко! Литума был наслышан о них. Здесь, к счастью, не бывает уайко. Он постарался представить себе эти обвалы, лавины снега, перемешанного с камнями и землей, зарождающиеся в вершинах Кордильеры и несущиеся вниз подобно смерчу, сметая все на своем пути, погребая пашни, дома, деревни, животных и людей. Поистине игры дьявола эти уайко!
