На ночной улице не было ни души. Где-нибудь на Невском сейчас полно народу, музыка, шум, веселье, а здесь, хоть и считается центр, кажется, что город просто вымер. Мои шаги гулко отдавались от мрачных каменных стен. Хорошо хоть не холодно, разогретый асфальт отдает накопленное за день тепло, да и достаточно светло, летом у нас в городе всю ночь без света читать можно, но все равно как-то неуютно. А самое главное — непонятно, что делать дальше, куда теперь податься. После скандала с благоверным и его мамочкой, вылитой жабой, я вылетела из дома на всех парусах, злость меня подгоняла, и никаких мыслей в голове не осталось... Впрочем, тетя Галя говорит, что я всегда так — сначала сделаю, а потом подумаю. Кроме того, у меня в руках был ключ от

той квартиры,

и я решила, что смогу там переночевать.

Но с

той квартирой

случился облом, еле ноги оттуда унесла, и теперь совершенно непонятно, куда идти.

Впереди показались башенки Калинкина моста. В этом районе я выросла, помню каждую подворотню, но от этого нисколько не легче. За сегодняшний день столько всего произошло, начиная со ссоры с заведующей аптекой, где я работаю... точнее, где я работала, потому что после нашего душевного разговора Лариса Ивановна заявила, чтобы больше моей ноги в аптеке не было. И я, честно говоря, этому даже обрадовалась. Осточертел этот тошнотворный запах лекарств, злобные старухи, норовящие сказать какую-нибудь гадость, алкаши, выклянчивающие настойку боярышника и опрокидывающие пузырек в глотку прямо тут же, перед прилавком, наркоманы с трясущимися руками и пустыми глазами...

Так что, если бы дело было только в аптеке, я бы не слишком переживала. Но потом муженек подкинул мне подлянку, а когда я не выдержала и начала разговор, влезла его драгоценная мамаша...

В итоге к концу дня у меня не осталось ни семьи, ни жилья, ни работы.

Я прислушалась. Уже несколько минут за моей спиной раздавались чьи-то шаги — тихие, неровные, крадущиеся. Я остановилась — затихли и эти шаги, снова пошла — и шаги за спиной зазвучали опять. Только этого не хватало!

Я вспомнила всякие жуткие истории, которые рассказывали девчонки в той же аптеке, и прибавила шагу. Хоть бы добраться до какого-нибудь более оживленного места...

Шаги за спиной тоже ускорились. Я украдкой оглянулась и заметила краем глаза какое-то движение, прижавшуюся к стене дома тень, пытающуюся слиться с этой стеной...

Только не впадать в панику! Эти сволочи, подстерегающие на ночных улицах свою жертву, чувствуют твой страх и бегут на него, как охотничьи собаки бегут по следу раненого зверя.

Как я уже говорила, я выросла в этом районе, знала здесь все переулки, все подворотни, все проходные дворы и надеялась, что это мне поможет. Свернув к знакомой арке, хотела пробежать двором на Старо-Петергофский проспект, где могли еще попасться поздние прохожие, но навстречу мне выскочил тощий отвратительный тип с прилипшими к шишковатому черепу жидкими сальными волосами. Я разглядела в полутьме подворотни его пустые стеклянные глаза и поняла, что дело плохо. Это наркоман, я таких в аптеке немало навидалась, ему за дозу ничего не стоит человека убить...

Шарахнувшись от него, бросилась назад, и тут мне заступил дорогу второй, тот самый, который крался следом. Такой же тощий, с впалыми щеками и серым безжизненным лицом.

— Стой! — прошипел он, задыхаясь от быстрой ходьбы. — Стой, стерва, все равно не уйдешь!

Меня вдруг охватила злость, и еще презрение. Жалкие, исколотые, до времени состарившиеся, полуживые... да неужели я не справлюсь с такими? После всего, что мне пришлось пережить за сегодняшний день, двое наркоманов показались не заслуживающими внимания.

Я вспомнила бурные подростковые годы, прошедшие на этих же улицах, подскочила к запыхавшемуся уроду, сделала обманное движение и изо всех сил пнула его между ног.

Наркоман вскрикнул, лицо его еще больше посерело, он согнулся и попятился, ловя ртом воздух. Я рассмеялась, настолько жалким он мне показался.

И это было моей ошибкой. Я забыла о втором, том, который остался у меня за спиной. Он, похоже, обладал неожиданной для наркомана прытью, потому что серое ночное небо вдруг стадо черным и упало на меня.

Мне ничего не снилось. И никто меня не будил. Просто что-то щелкнуло в мозгу, и я осознала, что лежу на узком продавленном диване. Пахло пылью и затхлостью, но, странное дело, запах этот не только не был противен, но даже ощущалось в нем нечто удивительно знакомое. Не открывая глаз, я прислушалась. Рядом со мной никого не было, а за стеной слышался ровный и мощный гул. И снова меня кольнуло смутное воспоминание — этот гул я уже слышала раньше. И много раз.

Голова была как чугунная. Я попыталась перевернуться на бок, все тело отозвалось глухой болью. Пора открывать глаза и определяться, где я нахожусь и как дошла до жизни такой.

Ничего не случилось. Глаза открылись довольно легко. Я лежала на спине, перед глазами был низкий, давно не крашенный потолок в желтых подтеках. Снова ожило неясное воспоминание — я уже видела этот потолок, только подтеков тогда было меньше.

Я пошевелила руками, подняла их к глазам. Руки мои, это точно. Надо вставать. С огромным трудом я села, и потолок сразу же резко качнуло. Губы отчего-то присохли друг к другу, как будто их склеили «Моментом». Я осторожно спустила ноги с дивана, что-то упало, и за дверью раздалось деликатное покашливание.

— Кто там? — спросила я.

Вернее, хотела спросить. Вместо этого сумела исторгнуть из себя странные звуки, какие в нашей старой коммунальной квартире издавал иногда унитаз, — шипенье и кваканье. И никакой воды. Дверь открылась, и в комнатку заглянул странного вида мужичок. Весь он был какой-то несуразный — жидкая клочковатая бороденка, волосы пегие от пробивающейся седины, глаза скрыты под очками.

— Оклемалась? — ласково спросил дядечка. — Давай встать помогу...

Но я чего-то испугалась и шарахнулась от него. Точнее, только попыталась это сделать, но вместо этого дернула резко головой, отчего перед глазами заплясали красные мухи.

— Ну-ну, ты не волнуйся, — дядечка отступил к двери. — Хочешь — полежи еще...

Мне безумно хотелось пить, но сказать об этом никак не получалось. Я подняла руку к лицу и коснулась губ. Дядечка пожал плечами, потом просветлел лицом и принес мне полкружки холодного несладкого чая. Кружка была большая, на пол-литра, с отбитой ручкой, с нарисованной на ней пестрой курицей с цыплятами. После питья стало чуть лучше. Неверной рукой я повернула кружку. Так и есть, три цыпленка отираются возле мамы-наседки, а четвертый все время убегает. Вон он загляделся на симпатичную мохнатую гусеницу. Определенно я уже видела эту кружку. И даже пила из нее чай. Хотя, говорят, после удара по голове у людей бывает такое состояние — кажется, что все это уже было... А меня, судя по всему, недавно ударили по голове, причем очень сильно.

— Кто вы? — спросила я дядечку, отдавая ему пустую кружку.

Голос был совершенно не мой — хриплый и больной, но слова понять можно.

— А сама-то ты кто? — обиделся он. — Я же тебя не спрашиваю, а ты сразу личность выяснять начинаешь!

— Как я сюда попала? — настаивала я.

— Ну, как попала, — вздохнул дядечка, — обыкновенно попала. Напали на тебя, ограбили, вещи-деньги отняли да по голове дали. Голова-то болит?

Я кивнула, и простое это движение отозвалось в голове сильнейшей болью.

— То-то, — снова вздохнул дядечка. — Поздно ходишь одна. Беспечные вы, девчонки. Хорошо, что не до смерти... Черепушка-то заживет.