Перед Новым годом Леонид тяжело заболевает двухсторонним воспалением лёгких. Когда отец уезжал на пленум, состояние сына было критическим. Вернувшись через несколько дней из Москвы, Постышев сразу же идёт к сыну, ставит на тумбочку возле его постели маленькую ёлочку, включает вилку в розетку — и «засветилась десятком маленьких стеклянных свечек красивая искусственная ёлочка»: «Смотри, что я тебе привёз Москвы! Это подарок тебе и всем советским детям. С этого Нового года опять будет праздник ёлки!» Леонид моментально пошёл на поправку: подаренная отцом ёлочка способствовала его выздоровлению. В семье так и говорили, что вылечили его не врачи, а ёлка [333, 303-304].
В посвящённом Постышеву романе Валерия Исаева «Соратник Сталина», вышедшем в 1999 году и «написанном по недавно рассекреченным документам архива ФСБ», легенда о человеке, подарившем ёлку советским детям, получает дальнейшее развитие. Эпизод о ёлке развёрнут здесь в пространное повествование и оформлен как самостоятельная новелла. Материалом, помимо всё той же заметки в «Правде», послужили биографии и воспоминания о Постышеве, но главным её стержнем, судя по всему, явились мемуары сына, предоставившие автору почву для безудержной фантазии. Как пишет Исаев, незадолго до наступления 1936 года Павел Петрович устраивает со своими детьми домашний «партактив», на котором ставит «проблему государственной важности» — о возвращении ёлки советским детям. На вопрос, как они предпочитают встретить Новый год — с ёлкой или без ёлки, все дети, не задумываясь, дружно высказываются за ёлку, но тут же пугаются. Для оправдания своего крамольного желания они ссылаются на всё ту же «ёлку в Сокольниках»: «Почему так получается? Все мы помним знаменитую ёлку в Сокольниках — во всех газетах писали про неё, про то, как у московской детворы побывали на ёлке Владимир Ильич Ленин и Надежда Константиновна Крупская, а теперь про ёлку и говорить нельзя?» Вопрос о ёлке был задан и больному Леониду. Подросток реагирует на него весьма скептически: «А кто вам её разрешит, разбежались, она отменена, как буржуйская забава, чуждая нам…» Отец молча наблюдает за детьми, но «в душе» он уже знает: «ёлка в стране будет!»
Выслушав мнение детей, отец делится сними воспоминаниями о своём тяжёлом детстве. Сюжет «чужая ёлка» приобретает в этом рассказе особенный драматизм: оказывается, маленький Павлик вместе со своими сверстниками, с завистью глядя в окна на ёки в богатых домах, рисковал жизнью: «…в такую же новогоднюю пору, перебравшись через высоченную изгородь господской усадьбы», они, дети рабочих, «подбирались к ярко освещённым окнам, за которыми горела огнями чудо-ёлка. Она будила воображение, влекла к себе»; «мальчишки с рабочих прокопчённых окраин Иваново-Вознесенска уже ползли к ней… казалось, со всех концов города была видна ёлка, которая могла стоить им жизни». Здесь следует напомнить, что даже в самых трагических рассказах о бедных «малютках», глядящих через окно на чужую ёлку, никто и никогда не угрожал им. В худших случаях они просто замерзали тут же под окном.
Стремясь подчеркнуть, сколь сильно «дети рабочих» желали иметь ёлку, Постышев продолжает:
И кто-то, помню, сказал, что видел в доме у ёлки мальчика, который был недоволен праздником, сидел кислый и хмурый, мы даже остановились посреди улицы — это казалось невероятным. С какой горестью взирал я на своих оборванных братьев, какой жестокой и несправедливой виделась мне их жизнь, а ведь они такие же дети, как и те, за освещёнными окнами особняка, и им, конечно, хотелось бы такую же ёлку, а такие же подарки на ветках, такой же праздник, хоровод…
Вспомнил он и об обстановке «спального» рабочего района Иваново-Вознесенска, где прошли его детство и трудовая юность, те комнаты, в которых о ёлке детям и мечтать было нельзя:
Вот так мы жили тогда. И куда было деться с ёлкой — не принесёшь же её в нашу «спальню», да и мало кому принесла бы она в ту пору радости. Наработавшись за день в цехе, не то что ёлочку, а жить не захочешь…
Включение в роман о человеке, все предложения которого (как пишут о нём) «казались заимствованными из самой жизни, возвращёнными ей по справедливости», традиционного сюжета о «чужой ёлке», приуроченного к пролетарскому периоду борьбы с царизмом, весьма знаменательно. Постышев, как стремится показать Исаев, на себе познал, что значит быть лишённым ёлки, и через всю свою жизнь пронёс память о страстном желании ребёнка с окраины пролетарского городка иметь ёлку. Это и стало важнейшим стимулом к его хлопотам по восстановлению отвергнутого обычая. Домашний «партактив» единогласно принимает решение «о необходимости восстановления празднования Нового года с ёлкой».
Павел Петрович едет на пленум, где, согласно автору романа, выступает с предложением об организации в стране новогодних детских ёлок. По возвращении домой он ставит у кровати больного сына, на выздоровление которого, по мнению врачей, уже не было никакой надежды, «крошечную искусственную ёлку, украшенную игрушками». Леонид перестаёт кашлять и встаёт с постели: ёлочка спасает его, вылечив от тяжёлой затяжной болезни, как это неоднократно бывало в традиционных рассказах о ёлке-спасительнице и избавительнице:
Всем им казалось, что на всём белом свете рядом с ёлкой никто никогда болеть не будет, потому что счастьем тоже можно лечиться, оно сильнее профессоров и лекарств.
[166, 296-301]
Как нетрудно заметить, текст этой новеллы опирается на штампы традиционных рождественских произведений о ёлке, начиная от страстного желания детей иметь ёлку и кончая самыми популярными и избитыми сюжетами о рождественском дереве — «чужой ёлке» и «чуде исцеления», свершающемся в его присутствии. Так на основе небольшой заметки, опубликованной в «Правде», была создана легенда о человеке, подарившем ёлку советским детям. В этой этиологической легенде, объясняющей существующий порядок, Постышеву приписывается роль «творца», «культурного героя», возвратившего людям утраченный ритуальный объект. Текст конструируется на основе определенного набора штампов и весьма ограниченной документальной информации. Процесс создания этой легенды показывает, каким образом происходит активизация архетипической структуры: вместо восстановления причинно-следственного процесса (почему ёлка была разрешена) создаётся повествование о «начале», «происхождении», «восстановлении» явления и о герое, который явился его «творцом» [см.: 253, 23-40].
Как сказал Пушкин, бывают странные сближения. Задолго до появления заметки Постышева, в 1919 году, А.И. Куприн напечатал в выходившей в Гельсингфорсе газете «Новая русская жизнь» юмористический святочный рассказ «Последний из буржуев», действие которого приурочено к концу 1935 года: накануне Рождества к единственному сохранившемуся в СССР «буржую» Рыбкину приходят «два комиссара», которые утешают его, просят не умирать и не переходить «на советскую платформу». А «буржуй» совсем раскис, бродит перед Рождеством по городу и с грустью вспоминает старые времена: «Вот, думаю, прежде у людей ёлка бывала… детишки… свечей много… золото сусальное блестит… бусы качаются… смолой пахнет. И так грустновато мне стало…» Вернувшись домой, он вдруг обнаружил у себя в гостиной небольшую ёлочку, «всю сияющую маленькими тёплыми огоньками»:
Золотые и серебряные украшения весело поблёскивали. Тут висели, подрагивая и чуть раскачиваясь, миниатюрные гильотинки, изящные модели виселиц, топоры и плахи, серпы и молоты и другие революционные игрушки и эмблемы.
Как оказалось, эту ёлочку в утешение «последнему буржую» устроили те самые «два комиссара». «“В борьбе обретёшь ты имя своё”, — пролепетал Рыбкин и заплакал. Заплакал от горя и умиления» [210, 77-78].
В обширной «детской» лениниане, которая на протяжении нескольких десятилетий создавалась советскими писателями, специализировавшимися на конструировании канонического образа В.И. Ленина, два сюжета имеют прямое отношение к нашей теме: «Ёлка в Сокольниках» и «Ёлка в Горках». Нескольким поколениям советских людей рассказы о Ленине, присутствовавшем на детских ёлках, были известны едва ли не с младенчества: их читали в детских садах, они включались в буквари, в школьные учебники и хрестоматии, они миллионными тиражами издавались в сборниках «Ленин и дети» (в 1983 году, например, тираж одной из таких книжек составил два миллиона шестьсот тысяч экземпляров [52]). Создание и тщательная обработка произведений, в которых вождь мирового пролетариата и основатель советского государства организует для детей ёлку, беспечно веселится и водит с ними хоровод вокруг разукрашенного дерева, вызывались необходимостью не только утвердить, но и постоянно поддерживать в детях культ «дедушки Ленина». У маленьких читателей или — чаще — слушателей этих произведений должно было возникать ощущение абсолютной естественности и правомерности описываемого события: ведь Ленин, как им постоянно внушалось, очень сильно любил детей.
