«К сожалению, Издательство отклонило присланный от Вас текст. Издательство и далее готово рассматривать другие Ваши предложения. С уважением, главный редактор Издательства…»

Привычным движением задвинув доску с клавиатурой вглубь стола, Федор повалился вперед, опуская лоб на прохладный пластик. Опять. В который раз. Что-то новое? Нет…

Он выпустил воздух сквозь сжатые зубы. Сколько раз он убеждал себя не волноваться, открывая письма из издательств, но все равно никак не мог привыкнуть. Сердце колотилось, отбивая нехитрый ритм. А привыкнуть он не мог только по одной причине — каждый раз, открывая заветные электронные конверты, ждал чуда. Скрещивал пальцы. Не дышал. Верил в лучшее. Баран…

Восстанавливая дыхание, он выпрямился на стуле, вновь и вновь пробегаясь глазами по скупым строчкам ответа. Отказ. Новый отказ. Как приговор, гвоздь в гроб очередного романа, отклоненного очередным главным редактором. Комья земли на этот гроб. Гвоздички на могилку.

В ванной комнате перестала шуметь вода, и Федор закрыл почтовую программу. Отодвинулся от компьютера, прислушиваясь. Она не должна увидеть, что ему в очередной раз дали по щекам. Этого вообще никто не должен увидеть, если уж на то пошло. Переварится, ничего. Не впервой, как говорится. Справимся.

Она вышла из ванной комнаты, закручивая полотенце на голове. Его полотенце. Небрежно, бесконечно небрежно, будь она проклята, запахнула халат (его халат), легким шагом направилась в дальнюю комнату. Его собственную спальню, теперь отведенную под ее апартаменты.

— Настя, у тебя сотовый звонил…

— О, спасибо, дорогой…

Дорогой…. Лицемерка.

Федор поднялся со стула, разминая онемевшие ноги. И когда успел отсидеть? Это все напряжение. Необходимо его снять, пусть и на время. Может, сегодня к друзьям рвануть, выпить? Вариант, хотя лучше завтра…

Нашарив под столом тапочки, он побрел следом за Анастасией, остановился в дверях комнаты, рассматривая, как та разворачивает шнур фена. Сидела на пуфике у зеркала, изящно сложив свои шикарные длинные ноги так, чтобы короткий халат почти ничего не скрывал.

— Знаешь, Настя, а ведь ничего не изменилось.

— Что? — она с притворным удивлением обернулась.

Все притворно. И интонации, и взгляд, и поза. Словно издевается, хотя он знал, что это не так — это всего лишь ее непростая натура.

— Я все еще люблю тебя, — выдавил Федор, пугаясь собственной смелости.

Ну да, в конце концов, об этом стоит поговорить. Хотя бы просто для того, чтобы расставить точки.

— О, Боже, — выдохнула она, он в голосе не слышалось ни капли эмоций. — Федя, ты в порядке?

Настя поднялась со стула, подходя ближе. Запах ее шампуня ударил в ноздри. Все тот же запах…

— Да, это правда, — он не отшатнулся, когда она осторожно прижалась к нему всем телом, опуская фен, свободной рукой приобнимая за плечо. — Есть вещи, которые в нашей жизни не меняются.

Какое-то время они молчали, а он тоже обнял ее, наслаждаясь теплом.

— Федор, — сказала она через короткую вечность. Сказала твердо, как любила. Словно делала заказ в ресторане. — Прошло почти пять лет, ты же понимаешь. Пять лет. Я думала, мы прошли этот этап.

— Прошли, — покорно согласился он.

Возможно, отвечать на ее просьбу было ошибкой, но он не смог себя удержать. Всего на пару недель, сказала она. Командировка, сказала она, после чего я уеду обратно. Можно, поживу у тебя? Можно, ответил он. Живи. Он не мог отказать. Впустил, перемалывая себя на мясорубке душевных терзаний. Обзвонил всех подруг и предупредил, что потеряется дней на пятнадцать. Он надеялся. Как с письмами в издательства…

— Думал, все в прошлом, но как увидел тебя…

— Милый, не нужно… — она уткнулась ему в плечо. — От этого нам обоим станет лишь тяжелее.

Его руки скользнули по телу Анастасии, и та не отстранилась.

— Но ведь…

— Т-с-с… — Настя взглянула ему в лицо, близко-близко. — Не нужно, я прошу. Послушай, Федор…

На этот раз она попробовала выскользнуть из его рук. Он не отпустил.

— Послушай, Федор. Ты супер. Ты правда самый лучший. Но пойми, мы ничего не вернем… Я до сих пор не могу разобраться в себе. Ты… Мы можем жить вместе. Мы понимаем друг друга, и отлично дополняем. Но за эти годы, что мы прожили совместно, я так и не сумела понять себя…

— У тебя кто-то есть?

— Нет, сейчас нет.

— Тогда мы могли бы попробовать.

— Я же сказала, что не стоит! — она так и не научилась придавать своему голосу металлические оттенки, но прозвучало грозно. — Пойми, есть проблема. Я не могу спать с тобой.

Теперь он отпустил ее, рассматривая безвольно поникший шнур фена, волочащийся по ковру.

Настя равнодушно пожала плечиком.

— Я ни с кем не могу спать. За эти годы я многое перепробовала, но так и не нашла себя в постели. Бывал спортивный секс. Бывало, он являлся всего лишь логическим завершением вечера. Бывали и девушки. Ничего. Мне это не нужно. Совсем. И я не испытываю от этого ни капли дискомфорта.

Он рассматривал ее восхитительное тело, едва прикрытое халатом, высокую грудь, почти не спрятанную от взора, стройные ноги, красивое лицо. Рассматривал и ужасался брошенным словам. Интересно, это правда, или его пытаются корректно отшить?

— Значит, дело не во мне?

— Ой, дурачок. Ну конечно, не в тебе. Дело во мне. Исключительно. Извини.

Она вновь приникла к нему, оставила на щеке сухой, даже не приятельский поцелуй. Отошла, вернулась на пуфик, воткнула шнур в розетку. Чужая до бесконечности. Кукла.

Как бы он хотел делить с ней все. И обиды, как говорится, и радости. Как бы он хотел рассказать ей, что издательство вновь отклонило один из его романов, забыться на чудной груди и услышать, что она все равно гордится им. Но этого не произойдет. Потому что чужим людям в слабостях не признаются…

И, казалось бы, что сетовать-то не на что. И три книги вышло, причем не где-нибудь, а в крупных московских издательствах, и рассказы его брали призы на конкурсах. Романы были разными, совершенно по-разному принятые читателями. Получавшими совершенно различные оценки на форумах, от восхищенных до сравнивающих с землей. Но… Понять логику издателя, понять, по какому принципу слабенький роман брали, а его личного фаворита заворачивали — Федор так и не научился. Все сводя к элементарному отсутствию у себя таланта. И ни с кем не обсуждая. Ни с кем.

И с ней не будет.

— Я ложусь спать, — прозрачно намекнула она.

— А я?

Она вновь обернулась, все еще не торопясь включать фен. Внимательно посмотрела в глаза.

— Если приставать не будешь, то можешь спать со мной.

Он молча развернулся, аккуратно прикрывая дверь, и побрел к себе на диван.

Федор любил своих персонажей. Кого-то больше, кого-то меньше, но всех без исключения. Как тех, кто вышел в большой мир книгопечатанья, так и тех, кто ждал своей очереди в столе. Любил настолько, что подчас, ложась спать, видел их яркие образы, собирающиеся вокруг своего создателя на вершине высокой пыльной горы.

Там всегда был живописный вечер, ветер закручивал изящные спирали желтого тумана, а камни оставались теплыми, словно на них только что лежала кошка.

Прикрыв глаза и вслушиваясь в гудение фена в соседней комнате, Федор вновь вызвал их. Они явились немедленно, с разных сторон вступая на плоскую площадку на вершине. Кто-то поднимался по камням, беззлобно ругаясь, кто-то материализовался прямо из воздуха, проходя на привычные места. Спецназовцы и вампиры, маньяки и наивные девчонки, гунны и японские демоны, полицейские и князья. Рассаживались кругом, обменивались репликами, словно хорошие друзья. Опускали оружие, у кого было, закуривали, открывали фляжки и бутылки.

Собиратель пришел последним — это была прихоть Федора, до последнего момента не позволявшего своему сознанию сформировать образ. Высокий до ужаса, костлявый как сама смерть. В безупречном черном фраке, столь же элегантной шляпе-котелке. С мертвенно-бледным лицом, на котором горели два пожара глаз. Сцепив тощие пальцы, замер в сторонке, прислонившись к выступу скалы.