— Сдохнешь ты сегодня, гад! — выплюнул он. — Вот зачем!
Максим неодобрительно покачал головой, убирая куртку в пакет.
— Вид голого мужчины тебя не сильно смутит? В наше время приходится быть бережливым и осторожным, — поучительно произнес он, расстегивая рубашку.
Николай вскинул обрез, целясь в голову. Макс улыбнулся и отвел взгляд, возясь с пуговицами.
— Еще пара минут, и я так и не узнаю, как ты догадался, башковитый… — Рубаха тоже отправилась в пакет. — А ведь прохладно, не находишь?
Николай дрожащим пальцем взвел курки. Максим расстегнул ширинку.
— Ты что, дурачок, на самом деле не понял? — Он скинул кроссовки и быстро стянул штаны вместе с плавками. — Беги, дурень, последний шанс даю. Ты, видать, не за того меня принимаешь… Что я тебе — маньяк какой-нибудь, что ли? Беги… — добавил он более низким голосом, засовывая джинсы в пакет.
Николай почувствовал, как его начинает бить дрожь, и обеими руками стиснул ружье, не спуская голого парня с прицела. Макс вдруг запрокинул голову, его повело, словно схватила судорога, и он вскинул скрюченные пальцы к лицу.
— Теперь понял? — Максим опустил лицо, и Коля взглянул в багрово-красные, отражающие луну зрачки.
Зверь улыбнулся, проведя языком по клыкам.
— А ты, сука, понял?! — неожиданно для себя прошипел Николай. — Ты если такой умный, в стволы загляни!
Максим, тело которого теперь менялось прямо на глазах, вдруг замер, пристально глядя на обрез. Затем пронзительно взвизгнул, клацнув клыками, и мгновенно исчез в темноте.
Коля нажал на левый спуск. Обрез выплюнул пулю, и подъездную площадку окутало облако дыма. Николай бросился бежать, лихорадочно оглядываясь по сторонам, запинаясь о бордюры и путаясь в кустах. Голос Максима, искаженный до неузнаваемости, бежал наперегонки с ним, прилетая со всех сторон:
— Убить меня захотел?! Беги, человек, беги!
Огромный собачий силуэт мелькал то здесь, то там, и Николай заметался, во все стороны размахивая обрезом. По его лицу катились слезы, перемешиваясь с ледяным потом. За спиной когти заскребли асфальт, тяжелое горячее дыхание обожгло затылок, и Николай стремительно обернулся, левой рукой закрывая голову, а с правой выпуская последний заряд в подкатившуюся смертельную темноту.
Выстрел прогремел оглушительно, парня отбросило отдачей, все снова окутало дымом, а затем раздались два крика — полный боли вопль Николая и дикий рев подстреленного зверя, в агонии пытающегося лапами разодрать себе живот и достать пулю.
Николай вскочил, прижимая изодранную руку к груди, и машинально вскинул разряженное оружие, огромными от ужаса глазами вглядываясь в катающегося при смерти огромного волка.
Через пару минут зверь замер, широко раскинув метровые лапы в луже черной крови. Николай посмотрел вниз, на собственную кровь, заливающую штаны, и опустил обрез. Волк еще раз дернулся и неожиданно начал меняться.
Заткнув ружье за пояс, Николай ухватил Максима за ледяную лодыжку и с трудом потянул в темноту.
Вот жалеете вы парня, Макса-то. Пузо из обреза издырявили, а после еще и надругались — сожгли труп, значит. Человека вам жалко, получается, парня молодого, крепкого и красивого. А что бы вы сказали, если бы Максим не совсем человеком был? Говорите, и котенка жалко? Верно… Только вот у котенка нет злобы такой, чтобы по ночам лунным людей резать да по кусочкам поедать. А ведь тем вечером Наталья не одна из Академгородка возвращалась. С парнем со своим, с любимым, в котором души не чаяла… Так вот и было. А люди до сих пор озираются, через лес только компаниями ходят.
Вот услышишь вещи такие, только призадуматься и остается. Да вы сюда сядьте, тут нагрело солнышком, тепло, а я вот здесь… Ага. Так почти все и рассказал уже. Ну, еще последнее, пожалуй.
История-то наша про любовь была, про молодых, значит, которых при всех наветах всем Шлюзом оплакивали и жалели. Померли, получается, наши любящие друг друга, вместе, как в сказках. Сердца у них, мол, остановились…
Сейчас уже говорить можно, не вернется баба-то, а первое время все как один крестились да отмалчивались. Светка их… сгубила. Тут сказать «убила» язык не повернется. Сгубила, и все тут. Отняла души, словно кости из тела выдернула, вот и обмякли молодые, жизнь потеряли. И я вам так скажу: дай-то бог им сейчас, после смерти, души свои обрести, чтобы на том свете успокоения найти да мира, а то ведь еще и не так бывает…
Ох ты, черт, прости меня, господи… Что ж я вам про подарок-то ведьмин не дорассказал? На свадьбу-то Светка молодым подарки сделала, это я говорил. Только вот что за подарки… Я вот думаю, не произойди того — и не было бы на Шлюзе столько бед. Хотя… как тут не произойти, когда ими все просчитано до последнего хода было? А спасибо и поклон до земли Николаю, что помешать хоть как-то смог. Да вот только не хуже ли сделал…
Что? Смерти их? Да, конечно, нужны были. Я так скажу — Светка потому молодых приговорила, что что-то ее из себя вывело. Прямо напрочь. Иначе она бы на такое не пошла. Квартира-то? Не-ет, это не Вадик был, точно. Люди говорят, помог им кто-то. Он же и ведьму на отчаянный шаг толкнул. Вот и кумекай теперь, хуже этот некто сделал, что молодых чужими руками умертвил, или освободил-таки их, избавил от мучений, существование совместное, небренное обеспечил. Где тут добро, скажите?
Подарок? Ах да… Подарила Светлана молодым на свадьбу амулеты. На шнурках, простенькие такие, но сразу видно — старые вещицы, не один десяток лет этим деревяшкам. Сами незамысловатые, одинаковые — дерева темного, отполированные словно на станке. Только вот не так на станке полировка выглядит, так только кожей да одеждой натереть за долгие годы можно. И еще я вам вот что скажу: подобное кто наденет, тот, считай, пропал. Уже самому не снять. Вот и наши надели. Светкин замысел был. Сработал. Так рабство и началось…
Да только и Светлана-то не о зле думала. Она сначала Иру, а следом и Вадима не просто мучила, на цепи держала — учила она их. Что сама знала, чему ее учили. Зачем? Наверное, не должны эти знания пропасть, вот и искала учеников. А как произошло что-то для нее страшное, так и убила обоих. Может, из мести…
После того, как на четвертый звонок никто не ответил, он быстро опустился на одно колено, вынимая из нагрудного кармана набор тоненьких отмычек. Бросил быстрый взгляд на лестницу, прислушался к гудению лифтовых моторов и принялся за работу.
Отодвинуть язычок, осторожно, придерживая только что смазанные петли, открыть дверь, бесшумной тенью проскользнуть внутрь, опуская на пол десятилитровую канистру.
Коридор, вешалка для одежды, шкаф для обуви. Зеркала нет. Привычным движением оттянул затвор пистолета, сделал шаг в квартиру и кончиками пальцев приоткрыл дверь в маленькую комнату. Мебель, вещи — никого.
Два шага на кухню, разглядывая логово через прицельную планку. Ванная, туалет. Все как у людей.
Зал. Большая комната, запах воска, благовоний и чего-то приторно-сладкого.
Дверь, отлично смазанная, открылась практически без скрипа, бросая в темную комнату полосу ослепительно-белого света.
Наступая на собственную тень, мужчина вошел и остановился за внешним кругом, внимательно разглядывая начерченную на линолеуме пентаграмму. Оплывшие свечи, курильницы. Мебели нет, нет даже люстры, только у заколоченного окна на двух табуретах — то, что и искал мужчина. Но мебелью это назвать сложно.
Он спрятал пистолет в кобуру и подошел к окну, остановившись у изголовья гроба.
Антон вздрогнул, ощутив чужое присутствие, но не проснулся. Мужчина решительно кивнул и расстегнул куртку.
Уже после того, как из поясной сумки был извлечен кол, а проникший в дом навинчивал на киянку набалдашник, Антон открыл глаза. Даже не пытаясь пошевелиться, он тихо спросил:
— Это ты?
Мужчина бросил на гроб быстрый взгляд и продолжил работу.
— Ты подловил меня в самый неудачный момент. — Речь Антона была вялой и сонной. Стараясь не закрывать глаз, он внимательно прислушивался к происходящему.
