Плаваніе наше было благополучно; жаль только, что я не могъ пользоваться тѣми выгодами, которыя надѣялся имѣть отъ обращенія съ учеными людьми, находившимися на корабляхъ съ Посольствомъ. Мы догнали ихъ подлѣ Суматры; тогда то я почувствовалъ всю важность своей потери! Любопытство не давало мнѣ покоя, когда разсказывали о сдѣланныхъ разныхъ наблюденіяхъ въ продолженіе плаванія. Болѣе всего жаль было мнѣ рѣдкихъ предметовъ Натуральной Исторіи, которыми можно бы украсить будущее мое сочиненіе; однакожь я утѣшалъ себя надеждою, что въ столь славной Имперіи, какова Китайская, найду множество предметовъ, которые съ избыткомъ вознаградятъ мою потерю.
Наконецъ мы достигли пристани. Тутъ большую половину ночи я провелъ за работою надъ сочиненіемъ краснорѣчиваго предисловія къ будущей книгѣ. Когда ложился спать у голова моя наполнена была великими мыслями; мнѣ приснилось, будто Китайской Императоръ, увѣдомясь объ отличныхъ моихъ талантахъ, поручилъ мнѣ воспитывать Принцевъ. Звонъ гонгу разбудилъ меня поутру, что значило, что барки, на которыхъ велѣно везти насъ, отчалили отъ берега. Я поспѣшно одѣлся, выбѣжалъ на бортъ корабля въ самое то время, когда свита сходила на барки — и былъ весьма доволенъ своею исправностію. Когда уже проплыли около двухъ миль, мнѣ вспало на мысль, что было бы очень хорошо срисовать Китайскіе берега; въ тужъ минуту я бросился за карандашемъ и бумагою — но, увы! карандашь и бумага остались въ кораблѣ на постелѣ. Желая всегда имѣть ихъ при себѣ, я держалъ то и другое въ чемоданѣ. На канунѣ ввечеру для памяти положилъ связку въ головахъ; по утру, спѣша одѣваться, забылъ ее, а слуги, ничего не зная о бумагѣ, взяли только чемоданъ. По крайней мѣрѣ я постарался сдѣлать нѣкоторыя замѣчанія на бумажныхъ лоскуткахъ, не сомнѣваясь, что послѣ можно будетъ весьма легко составить нѣчто полное, а рисунки сдѣлать наизусть. — Мы приѣхали въ Пекинъ, гдѣ помѣстились въ великолѣпномъ домѣ, однакожь намъ не дозволяли выходить со двора ни на одинъ шагъ. Насъ посѣщали Мандарины, о которыхъ совсѣмъ нечего писать. Они безпрестанно дѣлали намъ однѣ и тѣже привѣтствія, такъ что даже переводчикамъ надоѣло повторять, что уже много разъ говорено было. Довольно сказать, какъ одинъ изъ Мандариновъ входитъ въ комнату, какъ поздравляетъ, какъ машетъ опахаломъ, пьетъ чай; всѣ одинъ на другаго совершенно походятъ. Я началъ уже думать, что не стоило труда ѣздить такъ далеко, чтобъ увидѣть то, о чемъ можно имѣть достаточное понятіе, посмотрѣвши нѣсколько разъ Китайскія тѣни? Одинъ только человѣкъ, котораго я видѣлъ, заслуживаетъ вниманіе: онъ говорилъ по французски, и не походилъ на Мандариновъ. Это былъ Экс-Эзуитъ, прежній Миссіонарій, которой, отправляя свою должность, умѣлъ понравиться Двору, и вступилъ въ службу. Сколько этотъ казался занимательнымъ, столько прочіе были несносны. Мнѣ удалось разспросить его о свойствахъ и нравахъ китайцевъ. Я не могъ насытишься его бесѣдою; столь была она пріятна и поучительна!
Наконецъ намъ объявлено, что Императоръ ожидаетъ Посольства въ Еголѣ. Мысль объ описаніи садовъ сего очаровательнаго жилища пробудила мои таланты. Я вознамѣрился описать ихъ слогомъ піитическимъ, но такъ, чтобы въ немъ свѣтились историческія, философическія и моральныя картины Китайскаго Государства.
Приѣхали въ Еголъ. Тутъ занялись приготовленіями къ аудіенціи; къ тому еще не было удобнаго мѣста для писанья, и я не могъ разложить дорожныхъ своихъ замѣчаній. Карманы мои были наполнены бумажными лоскутками, на которыхъ я сокращенно записывалъ свои наблюденія. Не одинъ разъ раждалась во мнѣ охота привести ихъ въ порядокъ — но никогда не удалось того сдѣлать. Написанное карандашемъ большею частію стерлось. Не смотря на то, я собралъ, что можно было, и все спряталъ съ подушками въ чемоданъ; казалось, что записки мои долженствовали быть сбережены въ цѣлости.
Спустя нѣсколько дней, Посольству велѣно обратно ѣхать въ Пекинъ. Прибывши въ сію столицу, мы тотчасъ получили другое повелѣніе немедленно выѣхать изъ Китайскаго Государства. Насилу удалось намъ выпросить себѣ двудневную отсрочку.
Во все время путешествія изъ Пекина въ Кантонъ, я былъ нездоровъ и чувствовалъ нужду въ отдыхѣ; сверхъ того пришла мнѣ охота ловить удою рыбу; въ хорошую погоду большую часть дня проводилъ я въ сей невинной забавѣ. Однакожь я не забывалъ и о томъ, что надлежало привеети въ порядокъ мои замѣчанія. Много разъ я принимался за чемоданъ; но можно ли на кораблѣ думать объ ученыхъ трудахъ, которые требуютъ тишины и спокойства? можно ли писать при безпрестанномъ крикѣ матросовъ, при частыхъ посѣщеніяхъ, и всегдашнихъ забавахъ пассажировъ? Наконецъ мы приплыли къ берегамъ Англіи, — а я не вынималъ ни разу своихъ лоскутковъ, на которыхъ большая часть письма уже стерлась.
Не смотря на то, я тѣшился мыслію, что приѣхавши домой, на досугѣ успѣю все сдѣлать. Въ первые дни не было ни минуты свободной; посѣщенія за посѣщеніями! множество любопытныхъ не давало мнѣ покоя; всѣмъ хотѣлось разговаривать съ человѣкомъ, приѣхавшимъ изъ Китая. Могъ ли я быть нечувствителенъ къ такимъ домогательствамъ? Мнѣ казалось, что не прилично сидѣть запершись тогда, какъ имѣю случай наслаждаться удовольствіемъ самолюбія, и пользоваться обстоятельствами, которыя заставляютъ людей просвѣщенныхъ и знатныхъ искать знакомства со мною. Отецъ мой безпрестанно напоминалъ о сочиненіи, потому особливо, что многіе молодые люди, бывшіе при Посольствѣ, готовились издавать описанія своихъ приключеній въ путешествіи. Мы знали, что кому прежде удастся выдать такое сочиненіе, тотъ болѣе всѣхъ получитъ прибыли.
Недѣли чрезъ двѣ послѣ нашего приѣзда, объявлено чрезъ Газеты, «что Описаніе путешествія Посольства въ Китай отдано уже въ печать. Оно содержитъ въ себѣ любопытныя подробности о дѣяніяхъ, нравахъ и обыкновеніяхъ Китайцевъ, о городахъ, зданіяхъ, садахъ и проч.» Отецъ мой поблѣднѣлъ отъ гнѣва, прочитавши сіе извѣстіе. «Вотъ несчастныя слѣдствія привычки откладывать все до завтра! — сказалъ онъ: къ чему служатъ способности, таланты! для чего потеряны издержки на воспитаніе! Проклятая лѣнь, ты всему причиною!»
Сей упрекъ сильно тронулъ меня; я увѣрилъ батюшку, что съ завтрашняго дня прилѣжно займусь работою, и окончу ее въ короткое время. Въ самомъ дѣлѣ на другой день я принялся выкладывать изъ чемодана бумаги. Но, увы! съ чемъ можно сравнить мое огорченіе, когда я увидѣлъ, что всѣ связки были замочены морскою водою! Бумага, заплѣснѣвшая и слѣпившаяся, при самомъ легкомъ прикосновеніи раздиралась, и весьма немного осталось на ней словъ написанныхъ. Не льзя было составить ни одной мысли; насилу, съ великимъ трудомъ удалось мнѣ добраться до нѣкоторыхъ значеній, которыя могли пригодиться. Часто случалось, что помучившись очень долго, отгадывалъ самую малость. Напримѣръ, полдня потеряно на открытіе, что значатъ слова: гоя — алла — гоя; наконецъ вспомнилъ я, что въ Китаѣ работники повторяли слова сіи, когда тянули по рѣкѣ нашу лодку. Я увидѣлъ, что можно было бы обойтись безъ сего замѣчанія. Много встрѣчалось и такихъ словъ, которыхъ значенія никакъ не вспомнилъ, а отъ того и прочее ни къ чему не служило. Такимъ образомъ матеріалы, которые могли бы составить большую книгу въ листъ, чрезвычайно уменьшились. Однакожь я рѣшился дополнишь недостатокъ собственными замѣчаніями, политическими и моральными. Въ Лондонѣ, казалось мнѣ, трудно работать, отъ того что безпрестанно мѣшаютъ; я вознамѣрился на нѣкоторое время отправишься къ своему дядѣ Лову, весьма доброму человѣку, которой жилъ въ провинціи, и держалъ поле на арендѣ. Я имѣлъ многія причины надѣяться, что прибытіемъ своимъ обрадую все его семейство; однакожь примѣтилъ великую перемѣну. Родственники приняли меня очень холодно. Люція, дочь моего дяди, которую прежде назначали мнѣ въ замужство, была въ великомъ замѣшательствѣ и смущенія; а это меня крайне обезпокоило.
На другой день поутру маленькіе мои братья — которые въ то время спали, когда я приѣхалъ — окружили меня съ разными требованіями. «Вы привезли мнѣ маленькую тросточку? — а мнѣ маленькой барабанъ? — а мнѣ Китайскую куклу?» — Я застыдился, и не зналъ, что отвѣчать имъ. — «Не безпокойте его! — сказалъ Г. Ловъ: кто въ семь лѣтъ не могъ найти свободной минуты написать нѣсколько строчекъ къ своему дядѣ; тому вѣрно недосугъ было думать о препорученіяхъ братьевъ.»
