Голос Тинкина стал чужим, скрипучим. Слепой взгляд буравил потолок, тщась прозреть его и увидеть хоровод звезд над Паромом.

— Слышу их шаги, — хрипел Тинкин. — Они идут на восход, на восход черной звезды. Она указывает им путь, вечно голодная пожирательница миров. Они уже рядом, я слышу их шаги за стеной.

— Ты что, дружище, — увещевал Тинкина Дан. — Это ты деда Ойона разбудил, он за стенкой шаркает.

Тинкин его не слышал. Он застыл в каменной неподвижности. Жили только пальцы, перебирая узор зарубок на посохе.

— В проклятой земле спит сердце стража небес и спят исчадия разрушения. Мертвый властелин ждет наследника ледяной короны. И он дождется.

«Это не простой бред, — подумал Миха. — Я видел в снах то, о чем он говорит».

— Я вижу троих. Безликий наследник проклятия, однорукий король и человек с ледяным сердцем — они то-же близко. Я вижу…

Что здесь происходит? — раздался голос деда Ойона.

— У нашего парня лихорадка, — Дерих недружелюбно глядел на старого тангу.

Дед Сова вошел в комнату, потянул воздух крючковатым носом.

— Не похоже, — усомнился он.

— А на что похоже, по-твоему? — набычился карлик.

— Похоже, что он говорит с духами.

Дед Ойон подошел к кровати. Наклонился над бормочущим Тинкином, вгляделся в лицо сквайра.

— У него есть дар, — сказал тангу. — Ваш друг от рождения отмечен. Его душа — душа шамана. Но тело — тело совсем не готово.

— Слушай, старик, завязывай, — начал Дерих, но Дан прервал его, положив руку на плечо.

— Говори дальше, лесовик, — сказал великан.

— Его тело — тело воина и охотника, но не шамана. Воину нельзя говорить с духами. Духи заберут у него разум, выманят душу из тела и поселятся в нем. Хорошо, если на время, а могут и навсегда.

— И что нам делать?

Дед Ойон на секунду задумался.

— Для начала забрать его палку. Он нащупывает ею дорогу в мир духов.

— Ха, — Дерих усмехнулся. — Забери, попробуй. Когда на Тинкина находит, даже мы с Даном не можем вырвать у него Осу.

Дед Ойон взял тряпицу, которой Дерих обтирал лоб Тинкина. Обернул ею руку и осторожно взялся за палку сквайра. Словно почувствовав его прикосновение, Тинкин в бреду сжал Осу так, что костяшки посинели.

Не отпуская посох, дед Ойон наклонился к самому уху Тинкина и прошептал несколько слов.

Руки Тинкина неуверенно разжались. Он выпустил Осу. В то же мгновение с ним произошла удивительная перемена. Все тело расслабилось, глаза закрылись. Он задышал глубоко и ровно.

Миха едва не прыснул, глядя на одинаково изумленные лица Дериха и Дана. В этот момент они были действительно похожи на братьев.

— Что ты ему сказал? — выдавил Дерих.

Дед Сова подобрал упавшее на пол одеяло и тщательно завернул в него посох Тинкина.

— Я позвал его к нам, — просто объяснил он. — Позвал именем, которое дала ему мать. Он был всего лишь на полдороге в мир духов, имени хватило сил указать ему обратный путь. Еще немного, и я бы опоздал. Вокруг нас лежит тайга. В ней много древних и могучих йоро — духов, которые бы охотно поселились в теле молодого воина. Изгнать их было бы непросто. Да и разум вашего друга вряд ли пережил бы схватку за тело.

— Ты айоро-хатыр, — сказал оправившийся Дерих. — Шаман-духоборец. Не думал, что встречу одного из вас.

Дед Ойон скосил желтый глаз на Миху.

— Я усталый старик, — сказал он. — Старик, которого лишили сладкого утреннего сна.

Тангу порылся в поясной торбе, протянул Михе ладонь с пригоршней медяков.

— Сходи на площадь, — сказал Ойон. — Там сегодня будет интересно.

Миха собрался было спорить, но, как часто бывало в разговоре с дедом Ойоном, слова застряли у него в глотке. Он безропотно взял монеты, ссыпал в карман и вышел из комнаты.

Уже ступив на лестницу, он слышал, как дед Ойон говорит Дану с Дерихом:

— Отнесите палку в подвал и в ближайшие дни не давайте ему к ней прикасаться. Уж очень непростая у вашего друга палка.

— Прогнал меня, — бушевал Миха по дороге на площадь. — Медяками откупился. Секретики свои прячет шаманские. Будто я не знаю…

Тут Миха осекся. Он и вправду не знал никаких секретов Деда Совы. Был ли Ойон шаманом — об этом напрямую не говорил ни отец, ни учителя. Сверстники Михи, как и он сам, считали колдунами скопом всех тангу с их умениями говорить с собаками, предсказывать погоду и видеть в кромешной темноте.

Об Ойоне ходили разные слухи, но большинство поселенцев считали его безобидным старым чудаком. В таежном же слове «айоро-хатыр», которым Дерих назвал деда Ойона, слышалось что-то истинное, грозное.

«Духоборец», — повторил Миха другое слово, оброненное карликом-механиком.

Борется, стало быть, с духами. Как борется? Чем? Руками? Клюкой их своей колотит? Миха задался целью разузнать как можно больше про айоро-духоборцев. С мыслью начать узнавать прямо сейчас он дошагал до площади. Где и застыл с открытым ртом. Мысли про Ойона-хатыра, лихорадку Тинкина, про все на свете высыпались из Михиной головы.

Вместе с Михой стояла и глазела добрая половина населения Парома. Благо поглазеть было на что.

Из улицы, ведущей к городским воротам, выкатывался настоящий полоз. Как выглядит полоз, Миха помнил из саманского детства, это было одним из немногих четких воспоминаний. Только «Серебряный лось», курсировавший между крайней северной станцией — Ключами и Саманом, нуждался в рельсах, а полоз, навестивший Паром, громыхал прямо по обледенелой мостовой.

Перед паровоза, тащившего состав из трех вагонов-шатров, был украшен огромной маской Арлекина. Когда паровоз подал гудок, распугивая зевак, глаза Арлекина вспыхнули, а из разинутого в хохоте рта вырвалась струя дыма.

Состав допыхтел до середины площади и остановился. С бортов паровоза и из вагонов-шатров посыпались проворные люди в разноцветных трико. Они принялись голосить во все горло, ходить колесом, глотать шпаги, дышать огнем, жонглировать булавами и передразнивать прохожих.

Мимо Михи пробежал горбун в фиолетовом плаще, расшитом хохочущими звездами и полумесяцами. Его ноги вдруг удлинились, вознося горбуна на высоту второго этажа. Прежде чем полы плаща размотались до земли, скрывая секрет, Миха увидел, что горбун ловко балансирует на складных ходулях.

Обернувшись к Михе, горбун важно кивнул и зашагал над толпой гигантским богомолом. Взмахивая рукой, он разбрасывал по сторонам маленькие листочки. Один из них Миха поймал на лету.

Миха разволновался. Всякий мечтает попасть на представление Королевского Театра. Всякий мечтает, а он, Миха, попадет. Повезло, что и говорить.

Нащупывая в кармане деньги, Миха принялся проталкиваться сквозь толпу к волшебному полозу.

Над шатрами-вагонами поднялись цветастые флаги. Между флагштоками натянулись тросы, увешанные фонариками. Второй шатер раскрылся, как раковина моллюска. Внутри обнаружился целый кукольный город! Среди домов высотой в локоть сновали крохотные жители, ездили кареты и повозки. Башенки подмигивали друг Другу гелиографами, отправляя «солнечные письма». Грозный паровоин в две ладони вышиной топтался у стены, пуская дым из наплечных труб. Дети вопили от восторга, тянули родителей поближе к шатру.

На пути Михи попалось особо плотное скопление народа. Потолкавшись с минуту, Миха понял, что дело гиблое, и решил идти в обход. Рядом с ним случился рослый господин в куртке из гладкой кожи с меховым воротником. Вся нижняя часть лица господина, чуть не по брови, была замотана черным шарфом. Его левый глаз скрывался под широкой черной повязкой. В каштановом ежике серебрились снежинки, шляпы он не носил.