Свадьба состоялась 24 июня 1937 года в доме Хоуп Лоринг. Мэри спешно наряжалась в Пикфэре и опоздала на десять минут. По словам Гвин, которая помогала ей, «платье сидело на ней не так, как нужно, и его пришлось подкалывать булавками. Тетя все время топала ногой и кричала: «Я не хочу!» — совсем как маленькие девочки из ее фильмов». Но когда Пикфорд, усыпанная орхидеями, наконец-таки появилась в доме Лоринг, она выглядела очень помолодевшей. Они с Бадди опустились на колени и поклялись чтить и любить друга — но не подчиняться; своенравная невеста отредактировала текст клятвы. На свадьбе присутствовали тридцать гостей. Только двое из них представляли семью Пикфорд — Гвин и Верне, дочь Лиззи.
В течение последующих сорока лет Бадди подчеркнуто обращался к жене не иначе, как «миссис Роджерс». Некоторые полагали, что этим он утверждал свою победу не над Пикфорд, а над Фэрбенксом. Другие считали, что победителем из схватки вышел не Роджерс, а Дуг. Фэрбенкс-младший, любивший и Бадди, и Мэри, задавал себе вопрос в 1988 году: «Могла ли Мэри снова выйти замуж, чтобы отомстить отцу? Кто знает? Теперь никто не может сказать на этот счет ничего определенного». Г вин придерживалась большей суровости в оценках: «Она вышла замуж за Бадди со злости, из желания сделать наперекор».
Может, так оно и было. Разумеется, в мщении есть своя прелесть. Пикфорд просияла, когда, явившись на собрание «Юнайтед Артисте» в сопровождении Роджерса, услышала от Фэрбенкса следующую фразу: «У тебя хороший вкус, Мэри; он красивый парень». Он не хотел конфликтов между своей бывшей супругой и Сильвией. Однажды, когда Мэри хотела выйти из зала правления, Фэрбенкс мягко взял ее за локоть: «Не уходи сейчас, Хиппер; в коридоре ты наткнешься на мою жену» (Хиппер послушалась его совета). Спустя несколько недель, когда приносящая несчастья Глория Свенсон пригласила обеих женщин на голливудскую вечеринку, Фэрбенкс попытался воспрепятствовать этому. Но на этот раз Пикфорд взяла себя в руки и попросила своего бывшего мужа представить их друг другу. Когда он ответил отказом, Мэри пересекла комнату и подошла к Сильвии, окруженной всеобщим вниманием. Очень высокая, Сильвия села на стул и встретилась с Мэри взглядом. «Я слышала, что Пикфэр продается, — сказала леди Эшли (все называли ее именно так, хотя официально она уже лишилась этого титула). — Какой ужас». Мэри ответила, что Пикфэр отслужил свое.
Эти женщины встретились еще раз, к большому удивлению Мэри. Пикфорд летела на самолете в Вашингтон, держа на коленях большой футляр со своими драгоценностями. Вдруг новая миссис Фэрбенкс появилась в проходе и с фамильярным видом села рядом с Пикфорд, намереваясь завести женскую беседу.
«Дорогая Пики, — сказала Сильвия, — позволь мне посмотреть твои драгоценности».
Мэри вздрогнула. Никто не называл ее Пики. Перспектива интимной беседы с Сильвией ужаснула ее. Тем не менее она мило улыбнулась своей собеседнице. «Ну, разумеется, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты посмотрела их, ведь это подарки Дугласа». Затем она вынула все драгоценности камень за камнем: изумруды, сапфиры, бриллианты, в том числе и рубиновый гарнитур, достойный русской царицы. «Это подарок на мой день рождения, — рассеянно говорила она, — а это он подарил мне просто так». Потом она попросила Сильвию показать ее драгоценности. Но у той оказалась только небольшая булавка с камнем. Она объяснила, что недавно замужем.
К моменту прибытия в Вашингтон Мэри чувствовала себя на взводе после нескольких часов утомительного соревнования в остроумии с леди Эшли. Тем не менее она скрывала неловкость от того, что сидит рядом с ней. Невероятно устав, она забыла о драгоценностях. Но Сильвия не забыла о них. Встретившись с мужем в Нью-Йорке, она напомнила Фэрбенксу об этих подарках. Мэри представляла себе, какая сцена разыграется, когда Дуглас начнет уверять Сильвию, что чудесные серьги вовсе не его подарок и что Мэри сама платила за рубины. У брошенных жен тоже выпадают редкие минуты счастья.
«Нью-Йорк Таймс» объявила цену, которую назначили за Пикфэр: пол миллиона долларов. Ходили слухи, что имение купит районная администрация Беверли-Хиллз, собиравшаяся превратить его в парк для туристов и музей кино. Когда Мэри и Бадди вернулись с Гавайев после медового месяца, они переехали к Роджерсу. Его дом стоял неподалеку от кантри-клуба. Роджерс хотел обновить особняк, но у него ничего не получилось. Пикфорд охватило беспокойство, и Бадди почувствовал это. Они не предпринимали никаких усилий, чтобы найти новый дом и начать новую жизнь. Однажды Мэри просто сказала мужу, что пора упаковывать вещи. После этого они отправились в Пикфэр.
Летом 1936 года «Юнайтед Артисте» избрала очередного президента, финансиста A. X. Джианнини. Банкирская цепкость уживалась в нем с нежной душой романтика. Он не скупился, субсидируя фильмы, и умел улаживать конфликты и ссоры между студиями.
После своего назначения Джианнини сказал: «Больше всего индустрия кино сейчас нуждается в мире. Многие сделки не заключаются только потому, что кто-то кому-то не нравится. И им плевать на результат. Корпорация «Юнайтед Артисте» не позволит своим членам и партнерам выяснять личные отношения в офисах, так как это помешает плодотворной работе». Но никто в «Юнайтед Артисте» не прислушался к его словам. «Всю свою жизнь я был авантюристом, — говорил впоследствии Джианнини, — и попадал во многие переделки. Но я должен сказать, что никогда не видел таких схваток, как на собраниях совета правления в «Юнайтед Артисте».
В 1937 году Сэм Голдвин на собрании директоров назвал партнеров — основателей компании «паразитами». Действительно, он один сделал больше фильмов, чем остальных три основателя вместе взятых. С почти маниакальной злостью Голдвин кричал, что основатели должны отказаться от своих акций в его пользу, и предлагал им по полмиллиона долларов каждому. Пикфорд, Фэрбенкс и Чаплин рассмеялись. После этого они вышли в соседнюю комнату обсудить условия, на которых они согласятся отдать Голдвину бразды правления «Юнайтед Артисте». В конце концов, они сообщили, что их устроит сумма в два миллиона долларов каждому. Разочарованный Голдвин попросил Корду помочь ему с деньгами, но им не удалось собрать нужную сумму.
В 1938 году Мэри писала для «Нью-Йорк Джорнал». Она брала интервью у разных знаменитостей, включая Бадди, и комментировала общественные проблемы. Но ее колонка в газете исчезла, когда Пикфорд с успехом занялась рекламой косметики. Она никогда не пошла бы на это, находясь на вершине славы, но теперь, в сорок шесть лет, у нее вдруг появилась некая цель и видимость движения вперед. На рекламных снимках актриса выглядела просто великолепно. Текст гласил: «Когда я покупала эти лаки и кремы лишь для себя, они обходились мне значительно дороже, чем они стоят вам». Но рекламная кампания оказалась дороже, чем планировалось, и поэтому производство губной помады и кремов вскоре прекратилось.
Пока Мэри занималась косметикой, Голдвин наращивал темп выпуска своих фильмов. В 1937 году он поразил партнеров тем, что потребовал сделать его единственным доверенным лицом в руководстве. При этом они по-прежнему оставались бы владельцами акций, но Голдвин выбирал бы свой собственный совет директоров и, в конце концов, превратил «Юнайтед Артисте» в свою вотчину. Пикфорд, Фэрбенкс и Корда не смогли вымолвить ни слова от удивления. Чаплин, который вообще не приходил на собрания, если знал, что там появится Голдвин, прислал своего поверенного, адвоката Чарльза Шварца. Собрание превратилось в схватку, когда Голдвин воспользовался правом вето на финансовые дела компании, клянясь, что не отступится, пока не добьется своего. В конце собрания Шварц не выдержал и негодующе заорал: «Убирайся отсюда, хулиган!», обращаясь к режиссеру, снявшему «Грозовой перевал».
Понадобилось два года, чтобы разрешить этот кризис. Переговоры зашли в тупик. Голдвин через суд добивался разрыва своего контракта на распространение фильмов, но «Юнайтед Артисте», которая нуждалась в его лентах, не сдавала позиций. Процесс затянулся, и все его участники понесли большие денежные затраты. Все закончилось тем, что жена Голдвина, Френсис, приехала в Пикфэр и, дрожа, упала Мэри в ноги. «Я прошу за Сэма и за нашего ребенка: отпустите моего мужа», — рыдала она. Страх перед бедностью, любовь к семье — все это подействовало на Пикфорд. «Встаньте, — в замешательстве пробормотала она. — Я все устрою. Прошу вас, Френсис, встаньте». С этой минуты дело ускорилось. 11 марта 1941 года Сэм Голдвин продал «Юнайтед Артисте» свои акции, прервал свой контракт и пошел искать драки в другом месте.
