– Сенька на калитке сидит, – засмеялся Андрей Андреевич, прошел к столу и сел на стул перед сыном. – Что бледный такой? Устал?

Егоров потер виски. Всплыла дилемма: говорить отцу о беременности дочери и отказе Самсонова жениться или нет? Отец знал, что Машка собиралась замуж за поэта. Видя возбужденное, радостное лицо отца, Геннадий решил пока не говорить – сначала изобьет того подонка, а потом…

– Работа, отец, сам понимаешь.

– Да, да, Гена. А я с хорошей новостью. Вот. – Андрей Андреевич суетливо полез в карман пиджака и вытащил две купюры – пятьдесят и сто долларов. – Возьми.

– Сто пятьдесят зеленых! Откуда? – удивился Егоров. В последнее время у него был постоянный напряг с деньгами из-за взятых кредитов. Когда кредиты оформлялись, он рассчитывал и на зарплату жены, но супругу неожиданно сократили…

– Откуда я могу взять деньги?! Веду переговоры об издании своей книги. Пока аванс дали, три сотенных бумажки. По дороге к тебе зашел, разменял. Напополам.

– Папа!

– Перестань, мы одна семья. Из всех нас только я один могу быстро и много заработать. Я же все понимаю.

– Отец, спасибо! Мне так неудобно…

– Перестань. Подпишу договор – я роман еще не закончил, – оплатят полностью.

– Поздравляю! Здорово! – Егоров взял деньги, спрятал в карман. – Ты мне классно помог, отец.

– Ерунда. Вот выплатят гонорар, весь его отдам Машке на приданое. А то поэт ее накормит… А ей еще учиться надо! Я ведь был против всего этого, а потом подумал, подумал – для Машки нашей ведь счастье ублажать этого кабана… Пусть радуется. Ну… не получится, что ж, мы же рядом, в конце концов… вытянем, чтобы ни случилось…

Геннадий помрачнел. Отец словно все чувствовал. Но пока он ему ничего не скажет. Может, все еще наладится. Этот кабан (как говорит отец) перебесится и одумается. Машка-то ведь не замухрышка – мисс Вселенная, не меньше, высокая, красивая…

А Андрей Андреевич подумал, что сын загрустил из-за своего тугого положения с деньгами, что сам не в состоянии устроить свадьбу и помочь молодым, поэтому тут же решил уйти, чтобы дальше не расстраивать его.

– Я пойду, Гена. Торопят. Быстрее, говорят. Ох, прямо камень с души…

– Было бы хорошо, папа… Ты бы нам здорово помог с Машкиной свадьбой.

– Помогу, Гена.

– Я сегодня позвоню тебе, а завтра или послезавтра зайду обязательно.

После ухода отца, еще раз взглянув на свалившееся с неба «богатство» (сто пятьдесят баксов – минуту назад и мечтать о них не смел!), Егоров решил немедленно наказать Самсонова – душа кипела обидой за дочь, за себя, за все накопившееся…

Мамонт упоенно работал. Ему недавно ассоциация народных целителей заказала поэму о нерадивых работниках медицины – врачах и медсестрах. Целители нападали на медиков, чтобы отбить клиентуру.

Мамонт пошел по проторенному пути – старый поэтический материал по теме переработал на новый лад. Он решил, что детский стиль охватит тему полнее, поэтому взял в оборот «Доктора Айболита». По-новому поэма именовалась коротко, но хлестко, как пощечина: «Ветеринар».

Для невежественных слушателей (а Мамонт знал, что народные целители, в основной массе своей, бывшие троечники с неполным средним образованием, не говоря о медицинском) – так вот, для невежественных слушателей к поэме прилагалась таблица с пояснением значения «трудных» слов. Гидропирит Мамонт вписал в таблицу как химическое токсичное вещество, в быту используемое для осветления волос.

Дальше следовало объяснить, почему в походной аптечке Доктора оказался пресловутый осветлитель. На свет божий выплыла молодая дерзкая ассистентка – старичка Айболита потянуло на «сладенькое». Ассистентка дни напролет красила ногти, осветляла волосы гидропиритом и втихушку потягивала из мензурок медицинский спирт.

Мамонт оторвался от печатания – на мониторе компьютера поэма выстраивалась аккуратными типографскими четверостишиями – и счастливо вздохнул, сто тысяч за «Ветеринара» он с целителей снимет, это факт!

За спиной вдруг кто-то тяжело задышал, и Мамонт испуганно дернулся.

Егоров что есть силы всадил поэту кулаком между глаз. Кабан опрокинулся на пол, зацепив своим телом компьютер. Монитор лопнул. Хищно улыбаясь, Егоров встал ботинком на клавиатуру и хлестко врезал Самсонову пинком в лицо.

Мамонт хрюкнул, блеванув кровью.

– Пидор! – рявкнул оскорбленный отец, он еще раз пнул кабана в брюхо и, брезгливо кривясь, пошел прочь. Что еще взять с подонка? Придется Машку на аборт тащить. Прерывать первую беременность очень нежелательно. Если что с ней случится, он уроет кучерявого гада – удавит по-тихому.

Мамонт, сплевывая кровь и кривясь от боли, привстал на руках – сука, как он вошел? Неужели дверь была не заперта?

С сожалением обозрев угробленный монитор и держась за разбитую переносицу, Мамонт вытащил флеш-карту из проема компьютера, достал из ящика стола ноутбук, вставил в него – на экране ноутбука высветилась поэма. Целая. Мамонт не раз бывал в передрягах и, когда «творил», немедленно все сохранял для верности.

Сука, Егоров, и дочь его сука. Но он отплатит за унижение. Не такой он человек, чтобы позволять каждому козлу…

Умывшись, Самсонов стал названивать своему другу-бандиту. На днях у крутого авторитета намечалось торжество – сорокапятилетний юбилей, и он сочинял оду о правильном разводиле и боссе суровых ребят. Попросит вместо гонорара за оду наказать Егорова – избить до крови. При этой мысли Самсонов заулыбался, глядя в зеркало на свою вспухшую физиономию, – изобьют до крови, он ведь не зверь, не хочет смерти отца своей бывшей невесты…

Геннадий вернулся домой мрачнее тучи – расправа над Мамонтом нисколько не удовлетворила его. Почему Машка выбрала такого идиота? Вокруг тысячи прекрасных молодых людей, красивых, по-спортивному подтянутых, умных и умеющих ценить любовь достойных женщин! Нет, надо было подсесть на никчемного, значительно старшего по возрасту дурака…

У порога квартиры взволнованная жена пристально посмотрела ему в глаза. Геннадий понял: опять что-то неладное в семье. Ох, как достала его Машка! А ведь еще одна красавица подрастает – Наташке уже пятнадцать, скоро тоже начнет вычебучивать, тогда держитесь, родители! С одной девахой тяжело, а когда две начнут выкидывать коленца, тогда все – полная амба…

– Ну, что? – напряженно спросил он.

Жена отвела взгляд.

Геннадий торопливо полез в нагрудный карман джинсовой куртки, вытащил деньги, полученные от отца, – сто долларов (пятьдесят пока придержал).

– Возьми.

– Что это? – удивилась жена. – Доллары? – И тут же ухмыльнулась. – Взятки стал брать?

– Ага, взятки… Кто бы дал! Отец что-то комбинирует по своему писательскому делу; вот, подкинул немного. Я сам не стал менять в обменнике, не стал «светиться».

Забрав сотенную купюру, жена закатила глаза:

– Боже, он боится светиться! Великие деньги побоялся обменять – сто долларов! Геннадий Егоров – великий коррупционер…

– Ира, мне не нравятся такие шутки.

– А мне не нравится, что ты все время на службе, а я одна… – взъярилась вдруг жена. А их двое! Я уже не в состоянии сдерживать… Ты отец или приходящий дядя?

Геннадий понял, что его подозрения обоснованны – дома что-то случилось, опять Машка из-за своего кучерявого урода матери нервы мотала! Господи, почему у всех все нормально, и только в их семье вечные разборки и скандалы?

– Что опять? Скажи! Объясни путно. – Он снял джинсовую куртку, повесил на вешалку, стянул туфли и снова обратил взгляд на жену: – Говори! Что молчишь?

В это время дверь спальни дочерей приоткрылась, и послышался какой-то шумный говор. Гости!

В прихожую вышли три высоких худых парня лет шестнадцати, все в черном, крашеные длинные волосы, сережки в ушах, на цепях замысловатые каббалистические амулеты. И с ними – дочь Наташка, такая же раскрашенная, словно ведьма из фильма ужасов, в таких же побрякушках.