– Иф юу нэ протива гоу ин дзэ кафе, – на русско-английской смеси втолковывал он, – юу мей кам к эйт часы вэтчер…
Пообещав подумать, Валентин во время ужина сообщил своей бригаде о завтрашних посиделках в здешнем кафе. И если кое-кто сразу же засомневался – стоит ли туда идти, то большинство, включая летчиков, высказалось «за».
Вся суббота прошла под знаком предстоящего мероприятия. Его горячо обсуждали, распаковывая ящики, начав предварительную подгонку к фюзеляжу плоскостей крыльев, тестируя аккумуляторы и генераторы питания, а к концу рабочего дня пойти в кафе настроились даже категоричные противники «культпохода».
Ровно в семь тридцать пять по местному времени бригада российских летчиков, инженеров и техников в полном составе загрузилась в предоставленный Раджем Пантоу служебный автобус, а уже в восемь выгрузилась на ярко освещенной улице у призывно сияющего неоновыми огнями кафе современной европейской архитектуры со стеклянным вестибюлем, большими окнами, из которых доносилась – надо же! – песня в исполнении какой-то российской рок-группы. Самые молодые тут же заметили маячившие в тени пальм вызывающе разодетые женские фигуры, но заранее предупрежденные Валентином, что «дурака валять – ни-ни!», мужественно проигнорировали самых настырных красоток, хватавших их за рукава:
– Сэр, тэйк ми! Тэйк ми! Тванты долло…
Появление бригады россиян в кафе, уже довольно плотно заполненном весьма разношерстной публикой с преобладанием европейских лиц, было встречено дружным хором приветственных междометий. Чуть смущенно раскланявшись, авиатехники расселись за специально выделенными для них тремя столиками и наконец-то смогли оглядеться.
Интерьер кафе типично европейского стиля, разбавленный деталями местной экзотики, был дополнен и некоторыми элементами, напоминающими о России, – на одной из стен висели репродукции картин русских художников, среди которых выделялись «Утро в сосновом лесу» Шишкина, «Девятый вал» Айвазовского и «Бурлаки на Волге» Репина. Последняя вызвала оживление среди авиатехников, увидевших в бурлаках некое подобие самих себя.
В программе вечера предусматривалось выступление некоего «шансонье Макса», заезжей российской «знаменитости», конкурс бардовского искусства для тех из посетителей, кто считал себя бардом, и состязание на скорость поедания гамбургеров. Кроме того, намечалось выступление местного фокусника, а также исполнителя народных песен с аккомпанементом на ребабе.
Сделав заказ официантке в строгом одеянии, – все же Индонезия мусульманская страна, – к счастью, немного владеющей английским, авиатехники с огорчением обнаружили, что халяльные принципы ислама распространяются и на здешнее общепитовское меню. В нем не нашлось ничего спиртосодержащего, в том числе и пива. Впрочем, чуть позже Валентину удалось раздобыть у некоего торговца контрабандным товаром по паре банок пива на каждого из членов бригады. Индонезийский «бутлегер» сам пробрался к столикам русских и, незаметно показав из-под полы средней величины алюминиевую банку пива, тихо уведомил на ломаном английском:
– Ту долло… – Что означало «два доллара» за банку.
Быстренько скинувшись, авиатехники заказали доброхоту от контрабандного ремесла двадцать с лишним банок, и моментально под их столиками оказались три наполненных банками пакета. Теперь пребывание в кафе стало куда более приятным и радующим душу.
Вскоре началась и намеченная программа. Хозяйка кафе, большей частью по-английски, но ухитрившись вставить и несколько русских слов, поприветствовала гостей и объявила выход «шансонье Макса».
На небольшой эстраде появился длинноволосый молодой человек субтильного телосложения с гитарой на ремне. Вопреки опасениям авиатехников, он оказался вполне одаренным исполнителем, спев несколько песен на русском и английском языках.
Затем начался конкурс бардовского мастерства. Под гитару и даже без музыкального сопровождения соискатели вокальных лавров с той или иной степенью одаренности (или, напротив, бездарности) пели с эстрады, каждый на своем языке. Почуяв в себе после незаметно опорожненной банки пива тягу к прекрасному, на эстраду вышел и один из авиатехников, бывший ВВСник Алексей Камовой. Выпросив у одного из местных «бардов» гитару, он немного подкрутил колки, после чего в индонезийском кафе зазвучало нечто невероятное – типичный «дембельский хит на все времена»:
«Покидают чужие края дембеля, дембеля, дембеля… И куда ни взгляни, в эти майские дни всюду пьяные бродят они!..»
Пел Алексей задушевно, с некоторым даже надрывом, чистым, звучным тенором. И хотя большинство слушателей вообще не поняло, о чем эта песня, аплодисменты Камовой сорвал чуть ли не самые громкие.
После конкурсного «гамбургеропожирания», в котором россияне участвовать не рискнули, состоялось выступления фокусника. Тот глотал горящие предметы и извлекал из рукава то живую птичку, то полный до краев стакан воды и иную всякую всячину. Ну, а «под занавес» на эстраде появился пожилой индонезиец, который, водя смычком по двуструнному инструменту с гортанным, загадочным звуком, исполнил что-то патетически-эпическое.
Часов около одиннадцати, когда бригада снова загрузилась в автобус, Валентин внезапно обнаружил, что двоих членов бригады не хватает. На погрузку не пришли все тот же Камовой и Юрий Зызин. Вернувшись в кафе и не найдя там ни того, ни другого, Подгорин заподозрил, что те могли самовольно сорваться куда-нибудь за спиртным. Но, по словам одного из авиатехников – Николая Рогова, выходя из кафе, он заметил две тени, мелькнувшие в сторону красоток, подпиравших пальмы, хотя и подумать не мог, что это Леха с Юркой…
Матерно выругавшись, Валентин попросил шофера везти их на авиабазу. Всю дорогу он ворчал себе под нос, что таких несерьезных разгильдяев, как Леха с Юркой, нельзя не то что пускать в Индонезию, а даже у себя в Комсомольске надо водить на работу под конвоем.
– Блин горелый! Случись чего с этими двумя охламонами, что я их матерям и женам скажу?
Но, как видно, не судьба была Юрию и Алексею бесследно сгинуть на чужбине. К утру они обнаружились в своих комнатах, чрезвычайно усталые и довольные жизнью. Вызвав их в коридор, Валентин отчехвостил обоих за самодеятельность, напомнив, что они не у себя на Амуре, а в чужой стране, где можно исчезнуть как иголка в стоге сена.
– Вы чем оба думали, когда «снимали» здешних проституток? Вы в своем уме? – сурово внушал он обоим провинившимся. – Мало того, что подхватите какую-нибудь заразу, так еще и дипломатический скандал может вспыхнуть. Здесь «это дело» считается прелюбодеянием, которое наказывается тюремным сроком. Дошло?
– Валентин Романович, мы вообще в какое время живем? – язвительным тоном поинтересовался Зызин и, немного помолчав, неожиданно взорвался: – Помню, пацаном был – всем заправляли парткомы, месткомы, райкомы, обкомы… Как в песне у Высоцкого про поездку за границу. Сейчас вроде другое время, а все так и осталось. Я что, ребенок, чтобы меня водили за ручку? Я – взрослый человек и за себя отвечаю сам.
– Да, ты – взрослый человек, но рассуждаешь, как сопливый пацан, – укоризненно покачал головой Подгорин. – Если бы ты сюда приехал как турист, тогда мог бы рассуждать именно так. Но ты представляешь авиационное предприятие, которое заключило крупный контракт и – кровь из носу – обязано его выполнить. А ты знаешь, сколько конкурентов спит и видит, чтобы мы тут обделались со своими поставками, и, чтобы их сорвать, они могут пойти на все, что угодно? Если бы с вами что-то случилось, намеченные сроки пошли бы к чертям собачьим, и кто тогда захочет иметь с нами дело? Что, забыли времена, когда завод месяцами простаивал в ожидании заказов?
– Валентин Романович, – хмуро заговорил Камовой, – я хорошо тебя понимаю и полностью с тобой согласен. Но, если честно, лично я ехать сюда не хотел. А мне сказали: надо, Леха, надо! Вот и поехал. И теперь мне тут торчать целый год без нормальной человеческой жизни?.. Да я через месяц сдохну! Что я могу поделать, если прошла всего неделя, а у меня уже все из рук валится?! Ну, не гожусь я для монастырской жизни, не гожусь! Кстати, заразой пугать меня не стоит – на этот случай резиной запасся.
