– Не надо, – с трудом вымолвила пленница. – Пожалуйста… Не надо. Я никому ничего не скажу…

Захир-Наим рельефно изогнул одну бровь. Его рука остановилась.

– А ты, оказывается, не глухонемая.

– Нет…

– Почему же тогда не отвечаешь, когда тебе задают вопрос?

– Я… Я испугалась. Пожалуйста…

– Так что ты слышала?

С восточной стороны ветер донес несколько одиночных выстрелов. Ибтихаж слегка дернулся, но Захир-Наим на внезапный огонь никак не отреагировал. В Хуле встречались партизаны, поддерживавшие израильские власти, но особых хлопот они никому не доставляли.

– Я никому ничего не скажу… – еще раз повторила рыжеволосая. Одна слеза, скатившись по левой щеке, повисла на подбородке, на мгновение замерла, а затем, сорвавшись, упала девушке под ноги. Ее место тут же заняла следующая. Захир-Наим смахнул каплю кончиком ножа.

– Я должен тебе верить? – саркастически поинтересовался он.

– Да… Пожалуйста…

– Почему? Почему я должен тебе верить?

Ответа на этот вопрос не последовало. Впрочем, Захир-Наим и не ждал его. Он уже принял решение, от которого не собирался отступать. Девушка должна умереть. Других способов борьбы со шпионажем среди ливанского населения опытный боевик не видел. Их просто не было…

Араб молниеносно дернул рукой, и остро отточенное лезвие его армейского ножа вспороло платье на груди девушки. Ткань разъехалась в стороны. Под платьем ничего не было. Взору араба предстала аккуратная обнаженная грудь с двумя темно-красными сосками и гладкий живот, на котором чуть выше пупка красовалась едва заметная родинка. На востоке Хулы щелкнуло еще три одиночных выстрела, а затем их заглушила короткая автоматная очередь.

– Нет…

На этот раз девушка дернулась, но Латиф и Ибтихаж еще сильнее завернули ей руки за спину.

– Я хочу тебе верить, – Захир-Наим опустил нож, и его вторая ладонь легла на левую грудь пленницы, до боли стиснула ее. Девушка поморщилась. – Но для этого нужно очень постараться. Ты готова? Как тебя зовут?

Рыжеволосая сдавленно произнесла что-то, но араб не расслышал.

– Громче! – потребовал он.

– Салима…

– Очень хорошо, – губы Захир-Наима чуть дрогнули в улыбке. Отпустив левую грудь девушки, он стиснул правую, зажал сосок между пальцами. – Так ты готова купить себе жизнь, Салима?

– Я не…

– Боюсь, у тебя нет другого выбора, – араб бросил взгляд за спину Салимы и встретился глазами с Ибтихажем. – Хочешь ее, брат?

– А разве можно ее не хотеть?

– Ты прав, – рука Захир-Наима поползла вниз, на мгновение остановилась возле родинки на животе пленницы, а затем спустилась ниже, туда, где смуглую кожу покрывали редкие золотистые волосы. Девушка уже не сдерживала своих рыданий, но ни один из мужчин не обратил на них внимания. – Готов поспорить, что к ней еще не прикасался ни один мужчина. Ты будешь первым, Ибтихаж. Я дарую тебе это право, мой верный друг.

Захир-Наим дернул пленницу на себя, коротко ударил ее в живот, а затем швырнул на пол. Салима завалилась на бок. Ее разрезанное на груди платье расползлось еще больше, обнажая упругие стройные бедра. Она истошно закричала. Девушка хотела было отползти к двери, но Захир-Наим не позволил ей этого сделать. Ударом ноги опрокинув девушку на спину, он припечатал босую пятку к ее горлу. Салима в отчаянии ухватилась двумя руками за щиколотку араба, но оторвать тяжелую ногу боевика от своей шеи ей не удалось.

– Действуй, Ибтихаж! – скомандовал Захир-Наим. – Потом ты, Латиф. За тобой Малак. Я буду последним.

Ибтихаж не заставил себя ждать. Мгновенно спустив штаны до колен, он кинулся на пленницу сверху, уверенно раздвинул ей ноги. Кричать Салима уже не могла. Стоящая на ее горле могучая нога Захир-Наима позволяла девушке только сдавленно хрипеть. Она извивалась всем телом, однако для Ибтихажа это не было помехой. Напротив, сопротивление девушки распаляло его еще больше.

За спиной Захир-Наима хлопнула дверь. Боевик резко обернулся. В проеме стоял сухонький старичок со спутанными седыми волосами. В его руках была вскинутая двустволка. Оба черных смертоносных зрачка безмолвно буравили спину лежащего на Салиме Ибтихажа. Старичок был полон решимости. Захир-Наим определил это с первого взгляда. Он также успел заметить и маячившего позади вооруженного аборигена голого по пояс мальчугана лет десяти.

– Отпусти ее! – потребовал старичок и угрожающе качнул двустволкой.

Малак потянулся к висевшему на поясе пистолету, но в ту же секунду оба зрачка переместились в его сторону. Ливанец замер, так и не завершив начатого движения. Старичок имел возможность держать в поле зрения каждого из боевиков. Захир-Наим шагнул в его направлении.

– Стой где стоишь, собака! – Голос аборигена сорвался на предательский фальцет. – И скажи своему человеку, чтобы он отпустил мою внучку.

Кривой шрам, тянувшийся через левый глаз Захир-Наима, заметно побагровел. Так случалось всегда, когда араба охватывало чувство неконтролируемого гнева. Никто не имел права угрожать ему оружием. И уж тем более Захир-Наим не мог позволить этого какому-то дышащему на ладан старику.

Рука с ножом была опущена вдоль тела, но профессиональному боевику потребовались считанные доли секунды на то, чтобы выбросить ее вперед и прицельно метнуть нож в грудь вооруженному двустволкой человеку. Старичок не успел спустить курок. Со свистом взрезав воздух, клинок молниеносно пересек расстояние в пару метров и глубоко погрузился между ребер под самым сердцем выбранной жертвы. Старичок охнул и выронил двустволку. Оружие с глухим стуком приземлилось у его ног. Под торчащим из груди армейским ножом на белоснежной рубашке стремительно растекалось кровавое пятно. У старика не достало сил даже на то, чтобы схватиться за рукоятку. Он покачнулся, словно осина под налетевшим порывом ветра, а затем рухнул лицом вниз, накрыв сухоньким телом оброненную за секунду до этого двустволку.

Маячивший в дверном проеме мальчишка кинулся наутек. Захир-Наим быстро подобрал с топчана свой пистолет, передернул затвор и двинулся к выходу. Пальцы намертво стиснули рифленую рукоятку. Боевик успел выйти на улицу раньше, чем пацан достиг плетеной изгороди, тянувшейся вдоль территории дома. Беглец схватился двумя руками за ограждение, подтянулся и перебросил одну ногу на противоположную сторону. Его глаза затравленно поймали в фокус остановившегося на пороге Захир-Наима. По телу мальчугана пробежала дрожь. Араб вскинул пистолет и выстрелил.

Попасть в живую мишень было еще проще, чем в пустую пивную банку. Пуля вошла мальчишке в ухо. Он кулем свалился на землю и замер. Захир-Наим опустил пистолет. Выстрелов с востока больше не доносилось. Партизаны ушли ни с чем. Выставленные по периметру Хулы патрули Карам-Фатхи успешно справились с поставленной перед ними задачей. Лагерь находился в полной боевой готовности в преддверии грядущей схватки с израильскими войсками…

Захир-Наим вошел в дом, равнодушно перешагнул через мертвого старика, лежащего в луже собственной крови, и остановился в центре комнаты. Ибтихаж вопросительно взглянул на него, и тот коротко кивнул в ответ. Малак сосредоточенно наблюдал за тем, как его товарищ по оружию со спущенными до колен штанами возится между ног извивающейся рыжеволосой пленницы. Из раскрытого рта Ибтихажа вырывалось нечеловеческое утробное рычание. Он был во власти охватившей его похоти.

Захир-Наим приблизился. Нижняя губа Салимы была разбита в кровь. Она умоляюще взглянула на замершего рядом с ней боевика. Захир-Наим на мгновение прикрыл глаза, потом навел ствол своего пистолета на лоб девушки и плавно спустил курок. Салима прекратила извиваться. Ее взгляд застыл.

– Эй! – Ибтихаж недовольно поднял голову. – Что ты делаешь, брат? Я же только начал…

– Черт с ней, – устало бросил Захир-Наим. – Она того не стоит, Ибтихаж. Никто из них ничего не стоит, – он сунул оружие за пояс. – Сожгите эту хибару. Мы найдем себе другое жилье. В деревне еще полно таких домов. А другим будет наука…