И в этот раз взвод, составленный из чеченцев, должен был выполнить такую команду. Но тридцать восемь человек, не сговариваясь, продолжили свое движение прямо, не обращая внимания на тревожные выкрики своего сержанта. Они шли прямо на взвод Алексея, не сбавляя шаг, и было ясно, что сворачивать они не намерены. Еще бы чеченцы кому-нибудь уступили!

– В сторону, суки! – негромко сказал кто-то в первой шеренге.

Алексей шел во второй шеренге своего взвода. Кровь бросилась ему в лицо. То, что он услышал, было обращение к русским и остальным, кто не был чеченцем. Стиснув зубы, он пошел прямо. Кулаки его сжались, дыхание участилось, глаза застлало пеленой. В глубине души он понимал, что делает глупость, проще было уступить – было понятно, что драки не миновать и что в этот раз его изобьют весьма качественно, – и спиной ощущал, как мгновенно распался его взвод, солдаты шарахнулись влево и вправо, не желая ввязываться в драку из-за ерунды и уступая дорогу. Вот ему осталось три шага, два, один... Он уже видел полные злобы глаза – чеченцы заводились моментально – и, автоматически вскинув кулаки к подбородку, шагнул на расстояние удара. За секунду до этого раздался выкрик на чеченском, но Чижов уже ничего не слышал, уши заложило, тело дрожало от напряжения, и он выбросил вперед правый кулак, целя в подбородок ближайшего к нему противника, но не попал. Чтобы хорошо ударить прямой правой с ходу, надо вложить в удар вес своего тела и еще подшагнуть ногой, совмещая в одном движении скорость выброшенной руки и движение бедра. Но на плацу, хоть и ежедневно очищаемом от снега, было скользко, и нога Алексея просто пробуксовала, так хорошо и не оттолкнувшись. Он нелепо взмахнул руками, потерял равновесие и упал на бок. «Ну вот и все, – мелькнула мысль. – Сейчас забьют ногами. Идиот...» Невероятно быстро подогнув ноги под себя, он оттолкнулся руками от промороженного бетона, выпрямился и снова упал, на этот раз сбитый умелой подсечкой. Лиц вокруг себя он уже не различал, единственной его мыслью было удержаться на ногах и хотя бы пару раз кого то ударить... Перекатившись вперед через голову, он попытался подняться, использую инерцию движения, вскочил, но кто-то бросился на него сзади, навалился всем телом, сбил на землю и взял руку на болевой прием. Замерший от боли, прижатый лицом к бетону, Алексей обреченно дернулся пару раз, но руку подвернули еще сильнее, и он в отчаянии и ярости закрыл глаза, ожидая безжалостных ударов ногами. Но никто его не бил, и к нему после всплеска адреналина вернулся слух. Вокруг громко смеялись, что-то кричали на чеченском. Кто-то громко сказал по-русски:

– Ну все, хватит, отпусти его, офицеры увидят.

Алексея грубо взяли за подвернутую руку и сильно потянули вверх. Он невольно выпрямился, стиснув зубы от боли, и огляделся. Его окружили чеченцы, что-то говорили, кто-то смеялся, их резкие голоса громко звучали в морозном воздухе. Рядом суетились сержанты, пытаясь навести порядок, а на расстоянии десятка метров столпились солдаты его взвода и испуганно смотрели на него.

Опять раздался резкий гортанный голос, произносивший слова на чужом языке, и Чижова освободили от захвата, резко толкнув вперед.

Он хмуро огляделся, морщась и разминая поврежденную руку. К нему сквозь кольцо чеченцев, которые окружили его, протолкался Рамазан. Сначала Алексей не узнал его. Одинаковая форма делала всех похожими друг на друга, и они давно не виделись.

– Алексей! – проговорил, улыбаясь, чеченец. – Ну сколько я могу защищать тебя? Почему ты все время лезешь с нами драться? Не мог в сторону отойти, как вот эти? – и Рамазан презрительно мотнул в сторону разбежавшегося по сторонам взвода Алексея.

– Не мог, – угрюмо произнес Чижов. – Я не сука.

Рамазан усмехнулся.

– Ты? – громко спросил другой крупный плотный чеченец, стоявший рядом с Рамазаном.

Алексей присмотрелся. Он узнал того парня, который отдал ему теплые вещи, когда он так отчаянно мерз в кузове «Урала».

– Ты не сука, это точно! – громко подтвердил тот и улыбнулся. – Я первый раз такого дерзкого русского вижу, а, Рамазан?

– Я тоже, – ответил Рамазан и похлопал Алексея по плечу. – Ладно, как-нибудь увидимся еще. Ты бы зашел ко мне, что ли...

Его темные глаза смотрели на Алексея и улыбались. Чижов невольно улыбнулся в ответ.

– Строиться, строиться! – громко прозвучало в морозном воздухе. Это сержанты торопились развести учебные команды в стороны, пока на плацу не появились офицеры.

– Иди, ты пока свободен, русский, – сказали ему в ухо.

Алексей обернулся. Его враг, Арби, парень с неприятными глазами, в упор смотрел на него.

– Я всегда свободен, – морщась и растирая поврежденную руку, ответил Алексей, развернулся и пошел к своим ребятам.

Через три месяца пятьдесят два человека из Ныробской бригады внутренних войск МВД СССР по Северному Уралу отправились в сержантскую учебную школу, которая располагалась в Астрахани. В который раз Чижов подивился расточительности государства. Зачем везти так далеко солдат с Урала, если можно организовать «учебку» в собственном военном округе? Но у командования были свои расчеты, и теперь Алексей с удовольствием часами глядел на менявшийся пейзаж за окном вагона. Постепенно заканчивались огромные лесные таежные массивы, уступая место березе, лиственнице и другим видам флоры, более привычным глазу человека, выросшему на юге России. За время пребывания на Урале, в резко континентальном климате, у него начались проблемы со здоровьем. Нет, он ничем не болел, только на коже стали появляться долго не заживающие гнойные ранки. Они причиняли мучительную боль, особенно если находились на местах сгибов. «Это климат здесь такой, – равнодушно объяснил ему врач в военной форме, когда Алексей, встревоженный непонятными болячками, пришел к нему на прием. – Вот тебе мазь и пластырь, смазывай два раза в день». – «И пройдет?» – обрадованно спросил Алексей, ничуть не сомневаясь в ответе. «Ну конечно! – заверил его врач. – Но только после «дембеля». Следующий!»

Теперь молодой солдат надеялся, что все-таки в более теплом климате эти неприятности исчезнут.

Вместе с Чижовым в «учебку» ехали Рамазан, Кюри и тот самый неприятный Арби. С остальными солдатами в вагоне Алексей как-то не сошелся, он не поддерживал их разговоры, все время крутившиеся вокруг выпивки и бесконечных воспоминаний о том, как кто-то кого-то когда-то трахал. Чижов, который вообще не пил до армии и редко курил, никак не мог понять эту ностальгию по «хорошим» временам. Во время пути делать было нечего, и солдаты бесконечно трепались о прежней жизни. Алексей в основном общался с Рамазаном и Кюри. Арби он старался не замечать и не разговаривать с ним. Тот платил ему тем же.

Ближе познакомившись с чеченцами, Алексей начал менять свое мнение о них. Эти двое оказались вполне обычными и нормальными ребятами, веселые, с юмором, но одновременно жестокие и равнодушные к чужой боли. Это проглядывало в их поведении и отношении к другим солдатам. Со всеми остальными чеченцы обращались надменно и всегда в приказном тоне («сходи туда, быстро принеси это...»). Все прекрасно помнили об их характере и привычке все решать кулаками и поэтому нехотя повиновались. Имея от природы аналитический склад ума, Алексей пришел к выводу, что такие черты характера свойственны маленькому народу, который отчаянно боролся за свое выживание. «Хотя тогда почему чукчи не такие воинственные, как эти?.. Тоже вроде немногочисленные...» В конце концов он запутался и махнул рукой на эти размышления. Как-то спросил об этом у Рамазана (Арби в это время спал на верхней полке, без его присутствия Алексей чувствовал себя гораздо свободнее):

– Вот скажи, Рамазан, только честно...

– Говори, Алексей, – Рамазан нарезал маленьким ножиком колбасу и хлеб к чаю. Это была невиданная роскошь для солдата, но у чеченцев деньги были всегда.

– Я вот смотрю на вас...

– И мы на тебя тоже смотрим! – засмеялся Кюри, раскладывая хорошие шоколадные конфеты на маленьком столике. Краем глаза Чижов заметил несколько голодных взглядов, брошенных на это угощение, но попросить конфеты никто не решался. Чеченцы, казалось, ничего не замечали; им даже в голову не пришло угостить еще кого-то.