ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРЕНИЕ 303

вившиеся доводы самых реакционных органов нашей печати (напр., «Московских Ведомостей»). Прослеживать и отмечать в каждом отдельном случае эту солидарность правительства с «Моск. Ведомостями» было бы, на наш взгляд, небесполезной (и не совсем недоступной даже и для легальных деятелей) работой. В рассматриваемом циркуляре, напр., мы встречаем повторение самых гнусных обвинений, исходивших от самых «диких помещиков», — что преждевременное составление списков нуждающихся возбуждает «стремление некоторых состоятельных домохозяев привести свое хозяйство в вид обедневшего путем продажи запасов и излишков и инвентаря». Министр говорит, что это «доказал опыт предшествующих продовольственных кампаний». Следовательно? Следовательно, министр почерпает свой политический опыт из назиданий наиболее заядлых крепостников, которые так шумели в прежние голодные годы и шумят теперь об обманах крестьян и которые так возмущены «шумом» по поводу эпидемий голодного тифа.

У тех же крепостников научился г. Сипягин говорить о деморализации: «весьма важно, — пишет он, — чтобы... местные учреждения... содействовали сбережению ассигнованных средств, а главное (sic!! ) — предотвратили имеющие вредное деморализующее влияние случаи неосновательной выдачи правительственного пособия лицам обеспеченным». И это беззастенчивое предписание содействовать сбережению средств подкрепляется следующим принципиальным наставлением: «... широкая раздача продовольственных пособий могущим обойтись без оных семействам» (могущим обойтись 24-мя пудами хлеба в год на семью?) «независимо от непроизводительности (!) расходов казны в этих случаях имеет по пагубным последствиям такой системы в будущем не менее вредное с точки зрения польз и нужд государственных значение, чем оставление без надлежащей помощи истинно нуждающихся». В старину расчувствовавшиеся монархи говорили: «лучше десять

- так!! Ред.

304 В. И. ЛЕНИН

виновных оправдать, нежели одного невинного осудить». А теперь ближайший помощник царя заявляет: не менее вредно дать пособие семейству, которое может обойтись и 24-мя пудами хлеба в год, чем оставить без пособия «истинно» нуждающегося. Как жаль, что эта великолепная по своей откровенности «точка зрения» на «пользы и нужды государственные» прикрыта от широкой публики длиннейшим и скучнейшим циркуляром! Одна надежда: может быть, социал-демократическая печать и социал-демократическая устная агитация поближе познакомит народ с содержанием министерского циркуляра.

* * *

Но с особенной решительностью «нападает» циркуляр на частных благотворителей: по всему видно, что ведущие войну против голодающих администраторы наиболее важной позицией «неприятеля» считают частные кружки помощи, частные столовые и проч. Г-н Сипягин с прямотой, заслуживающей полной признательности, объясняет, почему эта частная благотворительность давно уже не давала спать министерству внутренних дел. «Начиная с недорода 1891 и 1892 гг. и при всех последующих подобных же бедствиях, — гласит циркуляр, — нередко обнаруживалось, что иные благотворители наряду с оказанием материальной помощи жителям неблагополучных местностей стараются возбудить в их среде недовольство существующим порядком и ничем не оправдываемую требовательность по отношению к правительству. При этом не в полной мере удовлетворенная нужда, неизбежные при этом болезни и расстройства хозяйства создают весьма благоприятную почву для противоправительственной агитации, и такой почвой охотно пользуются неблагонадежные в политическом смысле лица для своих преступных целей под личиной помощи ближнему. Обыкновенно при первых же известиях о значительном недороде в пострадавшую местность стекаются отовсюду лица с небезупречным политическим прошлым, стараются вступить

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРЕНИЕ 305

в сношение с приезжающими из столиц уполномоченными благотворительных обществ и учреждений и принимаются ими по неведению в сотрудники на места, чем создаются немаловажные затруднения интересам порядка и управления».

Однако тесно же становится на русской земле русскому правительству. Было время, когда особо охраняемой средой считалась только учащаяся молодежь: за ней учрежден был особо строгий надзор, сношения с ней со стороны каких-либо лиц с небезупречным политическим прошлым вменялись в большую вину, всякие кружки и общества, хотя бы и преследовавшие только цели материальной помощи, заподозривались в противоправительственных целях и проч. В те времена — и очень недавние времена — другого слоя,тем менее класса населения, представлявшего в глазах правительства «весьма благоприятную почву для противоправительственной агитации», не было. Но с половины 90-х годов вы встретите уже в официальных правительственных сообщениях указание на другой, неизмеримо более многочисленный класс населения, требующий особой охраны: фабрично-заводских рабочих. Рост рабочего движения заставил создать целые системы учреждений для надзора за новым буйным элементом; в списке местностей, запрещенных для жительства сомнительным в политическом отношении лицам, стали появляться наряду с столицами и университетскими городами фабричные центры, поселки, уезды и целые губернии . Особо охраняемыми от неблагонадежных оказались две трети Европейской России, а оставшуюся треть до того переполняет масса «лиц с небезупречным политическим прошлым», что даже самая глухая провинция становится неспокойной .

Ср., напр., напечатанный в № 6 «Искры» секретный циркуляр о высылаемых из С.-Петербурга лицах, главным образом литераторах, многие из которых никогда ни никаким политическим делам вообще и ни к каким «рабочим» делам в частности не привлекались. Тем не менее им запрещены для жительства не только университетские города, но и «фабричные местности», а некоторым даже толькофабричные местности.

См., напр., корреспонденции в «Искре» №№ 6 и 7 о том, как общественное возбуждение и противоправительственные «оказательства» проникли даже в богоспасаемые грады вроде Пензы, Симферополя, Курска и т. п. ¹²⁴

306 В. И. ЛЕНИН

Теперь оказывается, что по авторитетному суждению такого компетентного лица, как г. министр внутренних дел, «благоприятную почву» для противоправительственной агитации представляет из себя и самая глухая деревня,поскольку в ней имеют место случаи не вполне удовлетворенной нужды, болезней и расстройства хозяйства. А много ли таких русских деревень, где этого рода «случаи» не постоянны? И не следует ли нам, русским социал-демократам, немедленно воспользоваться этим поучительным указанием г. Сипягина на «благоприятную» почву? Именно теперь, с одной стороны, деревня заинтересована доходившими кое-когда и кое-как слухами о февральских и мартовских стычках городского пролетариата и интеллигентной молодежи с правительственной опричниной, а, с другой стороны, разве любая такая фраза о «ничем не оправдываемой требовательности» мужика и т. п. не дает богатейшей программы для самой широкой и всесторонней агитации?

Полезным указанием г. Сипягина мы должны воспользоваться, а над наивностью его стоит посмеяться. Это, действительно, забавная наивность воображать, что подчинение частной благотворительности надзору и контролю губернатора затруднит возможность влияния «неблагонадежных» лиц на деревню. Настоящие благотворители никогда политическими целями не задавались, так что новые меры пресечения и обуздания падут всего больше на тех, кто для правительства наименее опасен. Люди же, которые захотят открыть глаза крестьянам на значение новых мер и отношение правительства к голоду вообще, наверное уже не встретят надобности в том, чтобы входить в сношения с уполномоченными Красного креста или представляться гг. губернаторам. Ведь вот, напр., раз оказалось, что фабрично-заводская среда есть «благоприятная почва», — те, кто хотели сблизиться с этой средой, не входили в сношения с управляющими фабрик для того, чтобы разузнать про фабричные порядки, и не представлялись гг. фабричным инспекторам для того, чтобы получить разрешение на устройство собраний