Я вижу, как кто-то марширует по снегу, и без труда опознаю полковника. Я наблюдаю, как он проталкивается через сугробы, пролезает вдоль скал к нам через такие места, которые действительно ненадежны. Он залезает на выступ, на котором мы стоим, и на секунду замирает, приводя в порядок дыхание, после чего смотрит вниз на окопы.
— За сколько вы сможете предупредить меня? — спрашивает он Экула, оглядывая окрестности.
— Зависит от того, насколько быстро передвигаются орки, сэр, — пожав плечами, отвечает он, — плугфуты пробегут от пикетов к нам за пару часов, и, учитывая такую же облачность, мы сможете заметить армию такого размера примерно за десять километров.
— Значит около пяти, шести часов? — рассчитывает Полковник и гид кивает.
— А ты почему здесь, Кейдж? — внезапно спрашивает он.
— Я изучаю расположение окопов, сэр, — быстро отвечаю я. Это правда. Я предпринял этот непосильный подъем с Экулом, чтобы почувствовать окружающую местность.
— Ты же не пытаешься удрать, лейтенант, а? — мрачно спрашивает он.
— И уйти куда? — я не могу удержаться и отвечаю. — Пойти жить к оркам?
— И к какому выводу вы пришли, лейтенант? — спрашивает Полковник, в этот раз решительно игнорирую нарушение субординации.
— Нам нужно протянуть передние окопы к левому флангу, — отвечаю я, показывая на зону взмахом руки, — они должны перекрывать вторую линию на несколько сотен метров.
— И как вы стали столь ученым в теории ведения войны? — тихо спрашивает он, глядя прямо на меня.
— Потому что мы столкнулись с этим, когда вы вели нас на безнадежный штурм Касде Шорнигар на Харрифаксе, сэр, — не сдерживая горечи в голосе, отвечаю я.
— Я помню, — отвечает он, поворачиваясь ко мне спиной, — если мне не изменяет память, там был действительно смертоносный перекрестный огонь.
— Так и было, сэр, — соглашаюсь я, сохраняя тон. Триста восемнадцать мужчин и женщин полегли под этим перекрестным огнем, ты, кровавый ублюдок, мысленно добавляю я.
— Я переговорю с Полковником Гривсом о расширении работ, — кивнув, отвечает он, — спасибо, лейтенант.
Я думаю о Гривсе, главе другого штрафного полка, пока неуклюже спускаюсь вниз по склону. Он похож на быка, на пару сантиметров ниже меня, но грудь и плечи могут посрамить даже огрина. Он постоянно вздрючивает своих бойцов, орет и ругается на них, проклиная их языческие душонки. У него даже есть свое начальство — громилы из Адептус Арбитрес, которым нравится применять свои шоковые булавы. В отличие от «Последнего шанса», в этих бесплодных горах собрались гражданские, приговоренные служить в штрафном легионе судьями и магистрами.
Хотя их командир не сильно-то отличается от нашего. Я ни разу не видел, чтобы Шеффер ударил кого-нибудь, если тот не пытается атаковать первым. Было несколько таких смельчаков несколько лет тому назад, и я уверяю вас, каждый из них потом выплевывал свои зубы. Он принципиально презирает всех нас как преступников, но, кажется, не ненавидит нас как личностей. В отличие от Гривса, которому, кажется, приносит удовольствие вещать о недостатках своих подчиненных и о неадекватности всех остальных. Если подвести итоги, то это совершенно другая философия. Бедолаги Гривса должны выжить определенное время, и они свободны, так что он пытался сделать их жизни как можно более несчастными, пока мог. Шеффер, с другой стороны, думает, что у него есть высшая цель. Он не делает из себя нашего судью, он оставляет это Императору. А это, конечно же, значило, заставить нас умереть. Это все равно, что сравнивать Ложную Надежду и Крагмир. Одна — очень очевидная смертельная ловушка, полная возможностей мгновенно умереть. Вторая хитрее, медленно высасывает из тебя жизнь через серию из тысяч испытаний на силу и выносливость. Конечно же, обе достаточно смертоносные.
— МАТЕРЬ Долана, — выругался Пол, сидя на края окопа, — их тысячи.
После чего выскакивает из окопа и встает рядом с ним. Воздух немного прочистился, часть разрастающегося Гнева Императора варится на юге, и я понимаю, что он имеет в виду. У входа в долину, примерно в двух километрах на юг, на нас несется орда орков. Кажется, они мало организованны, просто сплошная масса зеленокожих дьяволов упорно марширует через снега. Среди орды несколько танков, так называемых «баивых фур». С этого расстояния сложно разглядеть какие-либо детали, просто темная масса на фоне снега.
Более чем в километре, я смог разглядеть очертания дредноутов среди толп орков-воинов. Эти гиганты, шагающие махины войны, в два-три раза выше человека, вооружены диким набором тяжелых пушек, клинков ближнего боя, пил и кулаков. Стены долины начинают отдавать эхом от их приближения. Словно глухой рокот грома, басовые нотки боевых кличей и выкрики, все это сплетается в один неблагозвучный рев. Когда орда подошла ближе, я замечаю, что они по большей части облачены в темные меха, в середине трепещут на ветру черные и белые в клетку знамена, их машины раскрашены в те же цвета, густой выхлоп бьет из шумных двигателей, что добавляет грохота и сумрака.
Орки не глупы; увидев окопы, армия начинает медленно подниматься на склон, продвигаясь вдоль него по диагонали, уменьшая угол наклона. Отделения первой линии открывают огонь из тяжелых пушек, когда остается примерно восемьсот метров, рокот автопушек отражается от стен долины. Я вижу периодические вспышки из орудийных окопов, вырытых в траншеях, примерно в трех сотнях метров дальше вниз по склону от меня. Орки отвечают, начав тихо скандировать, по мере их приближения громкость возрастает, пока все не тонет в шуме от стрельбы тяжелых болтеров и лазпушек.
— Вааа-орк! Вааа-орк! Вааа-орк! Вааа-орк! Вааа-орк! — ревут они, склоны гор эхом разносят боевой клич, пока они убыстряют шаг и готовятся к финальному рывку.
Их крики соединяются с сериями приглушенных взрывов. Огромные фонтаны снега появляются справа, прямо над армией орков. Словно единой массой, полумесяцем вздыбилась лавина снега. Склон начинает съезжать вниз на ксеносов, среди волны белизны катятся валуны, редкие деревья вырваны с корнем, когда лавина убыстряется, стремительно набирая скорость. Встревоженные крики орков тонут в реве тонн снега и камней, которые летят на них, каскад льда превращает склон в смертельную ловушку.
Марш орков немедленно рассыпается, и армия пытается рассеяться, пока на них не обрушился снежный обвал. Земля дико трясется, словно во время бомбардировки, и я нервно бросаю взгляд на склон выше, чтобы убедиться, что эффект не распространится дальше, чем было запланировано. Должен признать, что выдыхаю с облегчением, когда совсем не вижу там движения, сверкающий лед простирается до гор совершенно не потревоженный. Экул и его скауты отлично потрудились. Стрелки из передней траншеи продолжают стрелять в паникующую орду, даже когда лавина врезается в орков. В эту секунду там находится разбегающаяся орочья орда, в следующую — просто сплошная белизна, испещренная темными пятнами, где орков и машины подбрасывало вверх, потом их поглощает и они исчезают из вида.
Вторичные лавины сваливаются на гору снега, которая теперь устилает дно долины, накладывая еще больший слой на погребенных под плотным снегом орков. Бойцы Гривса радостно орут, их крики глушат грохот лавины. Я замечаю, что никто из штрафников «Последнего шанса» не присоединился к ним, они все наблюдают за дном долины с решительным выражением на лицах. Я знаю, о чем они думают. Все будет не так просто — одна быстрая лавина и орки мертвы. «Последний шанс» никогда не отделывался так легко. Конечно же, как только вихри поднятого снега начинают опускаться, я вижу значительную часть оставшейся армии орков. В данный момент они оглушены и ошеломлены, но все еще их более чем достаточно, чтобы сломить нашу оборону, как только они придут в себя. И теперь они еще безумнее будет рваться в бой, разгоряченные, даже не смотря на потери.
В передней траншее Гривс заставляет своих бедолаг продолжать обстрел орков, не давая им перерыва. Умная тактика, но меня не отпускает мысль, что Гривс просто хочет чуть больше поорать на своих штрафников. Яркий оранжевый взрыв расцветает в центре толпы орков, когда топливо дредноута детонирует от выстрела лазпушки. Пара дредноутов и единственная баивая фура пережили лавину, но Гривс хорошо командует своими бойцами и вскоре лазпушки и автопушки оставляют от них только горящие останки.
