– Куда, Зорька! – закричал я, стараясь поставить коня на все четыре конечности.

Наконец это удалось, но время было безнадежно потеряно – грандиры в буквальном смысле дышали в спину. Я натянул поводья и с силой ткнул животное под ребра. Конь захрипел, чуть ли не исходя пеной, и бросился вперед. Тут же по лицу захлестали ветви, как будто нарочито стараясь залезть в глаза. Я мчался, не выбирая дороги, хотя сейчас даже глаза нельзя открыть, не то чтобы разглядеть куда несусь. Сзади все еще были слышны голоса. ''Не уж-то преследуют?'' -мелькнула мысль, но скоро все стихло и только было слышно, как надсадно хрипит конь, пробираясь через очередной бурелом, грозясь сломать себе ноги, а мне шею.

– Тпру! – закричал я, судорожно ища правой ногой педаль тормоза. Не нашел. – Стоять! – надрывался, стараясь затормозить, а то несемся как на болиде, рискуя каждую минуту врезаться во что-то неподвижно-деревянное.

Впервые секунды думал, что оторву коню голову – так натянул поводья, – но ничего, он выдержал… и остановился. Бока раздуваются как кузнечные меха, на губах пена и чувствую, как начинают подкашиваться ноги. Хорошо успел выпасть из седла, нормально слезть не позволяла слабость во всех конечностях.

Конь рухнул… Я рухнул следом. Оба дышим тяжело, словно скакали друг на друге попеременно. Над головой смыкают свои высокие головы деревья, переплетаются ветвями, словно обнимаются старые друзья, а где-то между ними виднеется чистое небо и яркими лучами, отражающимися от листвы, блестит солнце.

– Ты как? – склонилась, загораживая яркий шарик, Свея. – Ничего не сломал? – лицо было обеспокоенным.

Вместо ответа поднял большой палец и чуть поморщился. Дыхание, постепенно возвращалось в норму, кровь тоже начала приливать к нужным членам, так что можно было сесть.

– А грандиры где? – первое, что спросил, придя в норму.

– Вик, сюда никто в здравом уме и светлой памяти не полезет, – укоризненно произнесла девушка, присаживаясь рядом. – Они остались у самой кромки, но внутрь вряд ли ринуться. Свои шкуры дороже, а нас уже вычеркнули из списка живых.

– Так все плохо? – не то чтобы это было неожиданно, но все равно, неприятно, когда тебя заочно считают трупом. Да еще и Свея утвердительно кивнула, чем вызвала у меня тяжелый вздох.

А ну и ладно. Пускай считают кем угодно, мы живы и тот, кто попробует это исправить, получит мечом промеж рогов и по спине вдобавок.

– Вот мы и в лесу, – как-то неуверенно произнесла Свея.

– Угу, – подтвердил я ее ''догадку''. – И что? Даже если здесь и есть какие-то… чудища, то они выползут не раньше, чем солнце сядет. Логично? – моя спутница утвердительно кивнула. – А, учитывая, что сейчас только начало дня, часов десять у нас есть.

– Тогда хватит сидеть, пора двигаться, – чуть ли не взвилась девушка. – В седле отсидишься, – безапелляционно заявила она.

Я то в седле отсижусь, но вот конь… Пусть и не дышит, как загнанная лошадь (извините за каламбур), но вставать категорически отказывается – притворяется смертельно уставшим: глаза закатил, язык вывалил, ногой задней чуть подрыгивает – полная симуляции.

– Артист, – восхищенно заявил я. – Вставая, Смоктуновский, ехать пора.

Конь явно с неохотой поднялся, что-то сказал по своему, словно указал направление… Куда, стало ясно, когда он развернулся темным крупом.

– Ха, ну ты и гад, – усмехнулся я. – Все же придется потерпеть.

Терпеть ему пришлось недолго, так как пришлось обратно слезать – в лесу не особо поездишь верхом. Пока искали хоть какую-то тропку, лошади отдыхали, ведомые под уздцы.

Наконец нам удалось обнаружить нечто, что могло бы сойти за лесную дорогу: узкая, заросшая травой так, что еле просматривалась, – но это была единственный путь, который мы смогли отыскать.

Судя по карте, которую я все еще тайком от Свеи просматривал, нахожусь в самом начале лесного массива – это и так понятно. Однако в моих планах не покидать спасительные деревья пока не пройдем вторую деревню. Значит, придется брать понемногу вправо, чтобы оставаться в середине леса.

– Вик, а ты откуда? – неожиданно поинтересовалась Свея.

Мы ехали уже с полчаса, и все это время она молчала, что, насколько я понимаю, для нее необычно. Со всех сторон окружала зелень, даже сверху: тут и стройные березки, и атланты сосны, матроны ели распушили хвойные юбки, старцы дубы раскидали кроны, освобождая для себя пространство. Тут и там кусты, кустики, травка, птички надрываются, живность снует туда-сюда, чуть ли не под ноги лезет. Вот что мы зря не купили, так этот лук или арбалет – правда, я ими пользоваться не умею. Ничего, научился бы, ведь немного времени прошло, прежде чем понял, как управлять конем.

– Да как тебе сказать, – неуверенно начал я. Ведь действительно, что ей говорить: о том, что с другой планеты, из другого мира, даже другого времени. – Я из большой деревни, далеко-далеко отсюда.

– А как она называется? Может, я там была.

– Ну это вряд ли, – улыбнулся я. – Называется Москва.

– Мо-о-с-ква, – по слогам произнесла девушка. – Нет, не знаю такой. А она очень большой?

– Очень. Много-много там живет человек. Все разные, говорят на разных языках, бегают, суетятся, работают как заведенные, – нормальный город, – вспомнил я родную улицу.

Двухкомнатная квартира с окнами на небольшой дворик с детской площадкой. Три одиноких деревца, что как-то приютились между стоящими машинами и гаражами. Детский смех днем и, порой надрывный крик, гуляющей молодежи по вечерам. Ночной угрозы Дарьи Михайловны – наша бабушка-активистка – обещающий вызвать участкового… в который раз. Кажется, что все это далеко в прошлом, хотя минула всего пара дней, как я оказался здесь. Все же человек такое существо, что начинает ценить, что-то дорогое, но столь банальное сердцу и душе, только когда это ''что-то'' у него отнимут.

– Скучаешь? – участливо спросила она.

– Есть немного. Все же надеюсь в скором времени выбраться отсюда.

– А ты откуда?

Было видно, как девушка замялась: то ли что-то скрывает, то ли говорить не хочет.

– Если не хочешь, можешь…

– Я из Боргана – это маленькая деревня на востоке Диких земель… Они действительно дикие, – ответила она на мой немой вопрос. – Когда-то туда ссылали всех больных, падучих, убийц и прочих извергов. Те земли повидали много зла и впитали слишком много крови, чтобы суметь вырастить на ней что-то хорошее.

– А как же?…

– Все, когда-то кончается, – грустно ответила она. – На тех местах поставили несколько домов, потом еще и еще. Через несколько лет образовалась деревня.

– Боргана, – угадал я.

– Да. Все шло хорошо, даже многие из стариков стали забывать, что здесь когда-то было, а их внуки и правнуки совсем не знали. Им было невдомек, что кроме маленьких тщедушных деревьев, у которых вместо сока кровь течет по жилам, есть большие и просто огромные деревья. Что трава имеет разный цвет в зависимости от времени года: зимой скрытая под снегом – блекло-желтая; весной, когда земля начинает просыпаться – коричнево-зеленая; летом она становиться изумрудно-зеленной и остается такой до осени. В период дождей она все такая же красивая, но просто зеленая.

Но мы не знаем об этом. Для нас трава имеет только один цвет – красный. Даже зимой, когда все должно покрываться белым пушистым снегом, у нас идут серые хлопья, ложащиеся на землю грязным ковром. А для нас это было счастьем: бесцветные снежки, грязно-тусклые крепости, горки, которые никогда не замерзали. И люди… такие же серые, грязные, тусклые.

Я родилась в семье простого пахаря – до сих пор удивляюсь, как что-то могло вырасти на нашей земле. Три сестры, два брата, казалось бы, все идет хорошо, – тут она замолчала, и мы несколько минут ехали в полной тишине.

Нет, действительно в полной, куда-то исчезли все звуки, что должны населять лес: ни шороха, ни писка, ни даже дуновения ветерка. Казалось, что все вокруг прислушивается к рассказу девушки, внимания каждому слову.