— Дай мне капуччино, — обратился Коста к бармену. — Похоже, ночка будет долгая и холодная.

Из-за стойки раздался протестующий вой.

— Бога ради, уже двенадцать часов! Что у меня здесь? Ночная столовка для копов?

— Мне тоже капуччино, — попросил Сандри, сидящий в противоположном конце бара, отодвигая в сторону остывший кофе. — Каждому по чашке. Я плачу.

Неожиданно фотограф встал, подошел к Перони, посмотрел ему прямо в глаза и протянул кассету с пленкой:

— Извини. Мне не следовало этого делать. Просто…

Перони подождал объяснений. И, не дождавшись, поинтересовался:

— Просто что?

— Я знал, что ты будешь против. Извини меня, ладно? Я не прав. Но пойми, если такой человек, как я, будет каждый раз спрашивать, можно ли ему сделать снимок, в мире больше не появится ни одной фотографии. Нормальной, какая бы надолго запоминалась. Значительной. Их делает парень с фотоаппаратом, который наводит объектив, когда никто ничего не замечает, а затем… бац! Импровизация. Скорость. Вот в чем заключается вся суть нашего дела. Мы крадем у людей их мгновения.

Перони осмотрел фотографа с головы до ног и задумался над его словами.

— Похоже на вашу работу, не так ли? — продолжал Сандри.

Бармен пустил три чашки капуччино по стойке. Они скользили, брызгая молоком и пеной.

— Слушайте, придурки, это в последний раз! — прорычал он. — Платите и убирайтесь куда-нибудь в другое место. А я хочу лечь в постель и подсчитать заработанные сегодня денежки. Завтра мне открывать заведение в шесть тридцать, только не думаю, что кто-нибудь захочет посетить его.

Коста успел сделать глоток горячего пенистого кофе еще до того, как заработала рация. Перони пристально смотрел на напарника, принимающего вызов. Надо срочно покинуть бар и найти себе занятие. Если задержаться еще на какое-то время, уже не уйдешь отсюда до утра.

— Ограбление, — сказал Коста, выслушав сообщение из диспетчерской. — В Пантеоне сработала сигнализация. Мы ближе всех.

— О-о-о, — проворковал Перони. — Ограбление. Ты слышал, Мауро? Появилась возможность порезвиться. Не исключено, что все эти бродяги, которые вечно ошиваются там и грабят туристов, забрались в Пантеон, чтобы спрятаться от холода.

— Чертовски глупо с их стороны, если они пошли на такое, — немедленно отреагировал Сандри, всем своим видом выражая недоумение.

— В такую погоду? — спросил Перони.

— В крыше дыра величиной с бассейн, — отвечал Сандри. — Отверстие в вершине купола. Помните? Внутри Пантеона так же холодно, как и снаружи. Даже холоднее. Словно в холодильнике. А красть там абсолютно нечего, разве что незаметно унести пару надгробий.

Перони дружелюбно похлопал его по плечу. На сей раз не слишком сильно.

— Знаешь, Мауро, ты хоть и разбираешься в искусстве, а парень неплохой. Можешь фотографировать меня где угодно. Только не в туалете. — Потом недовольно посмотрел на Косту: — Мы должны связаться с боссом? Он, кажется, в дурном настроении.

Коста подумал о Лео Фальконе. Шеф велел, чтобы сегодня ему сообщали обо всем.

— По поводу ограбления?

Перони кивнул.

— Лео не стал бы требовать этого без причины. Он не слишком хочет оставаться на вечеринке с начальством.

— Думаю, ты прав. — Коста вынул телефон и направился к двери, за которой открывался белый мир. Лео Фальконе терпеть не мог праздновать Рождество в компании старших по званию. И в то же время Ник не переставал думать о словах Мауро Сандри.

Кому придет в голову проникнуть в Пантеон? Абсолютно никому.

Лео Фальконе слушал гул голосов, эхом доносящийся до отдельного кабинета в «Аль-Помпире» — дорогом старомодном одноэтажном ресторане в городском гетто, где по традиции они встречались раз в год перед Рождеством. Затем взглянул на тяжелые деловые пиджаки, висевшие в ряд на вешалках у стены подобно черным шкурам убитых животных, и отвернулся к окну. Ему хотелось быть в другом месте… в любом… только не здесь.

Снег шел ровным непрекращающимся потоком. Фальконе на минуту отвлекся от ужина и задумался о том, что сулит ему такая перемена погоды в ближайшие дни. Как большинство разведенных мужчин, по крайней мере тех, кто не имеет детей, он любил работать во время Рождества. Инспектор заметил быстро промелькнувшее на лице Джанни Перони выражение разочарования в начале недели, когда появилось новое расписание дежурств и стало ясно, что Перони и Коста дежурят на праздники. Перони надеялся съездить домой в Тоскану, чтобы недолго побыть с бывшей семьей. Фальконе прикинул, сможет ли он поспособствовать, но тотчас отбросил эту мысль. Перони сейчас обыкновенный полицейский. Он должен нести дежурство, как все остальные. Служба есть служба. А еще хуже ежегодные встречи с группой безликих, серых людей из спецслужб, которые никогда не говорят то, что думают.

Они усаживались согласно заведенным правилам: полицейский, агент, и так через одного вокруг стола, покрытого белой скатертью и уставленного отменно начищенной серебряной посудой. Фальконе сидел у окна, в самом конце длинного банкетного стола, рядом с Филиппо Виале, который теперь курил сигару и держал в руке бокал с выдержанной граппой, прозрачной как вода. Это уже его второй бокал за вечер. Фальконе слушал тихий настойчивый голос Виале и сосредоточенно ковырял вилкой в еде: сначала хорошо прожаренный артишок, потом тарелка ригатоне кон ла пайята, блюда из макарон с кишками теленка, еще пропитанными молоком матери, и далее на второе жареная баранина с косточкой вместе с головой, набитой анчоусами. Вот такой едой и славился ресторан «Помпире». Впрочем, Фальконе отличался гораздо более современными вкусами.

Виале являлся его контактом в министерстве безопасности с тех пор, как Фальконе десять лет назад стал инспектором. Теоретически это значит, что они могут время от времени на равных поддерживать связь друг с другом, когда двум службам необходимо обмениваться информацией. На деле Фальконе не мог вспомнить ни одного случая, когда Виале или еще кто-то из «серых личностей», как он называл их про себя, предложил реальную помощь. Виале нередко звонил ему, пытаясь выудить какие-нибудь сведения, или просил об услуге. Обычно Фальконе уступал, ибо знал, что в случае упорства его могут вызвать наверх к начальству и подвергнуть там суровому допросу, пытаясь выяснить суть проблемы. До повышения по службе, в начале девяностых, ему казалось, что власть «серых людей» убывает. «Холодная война» кончилась, наступило время оптимизма. Фальконе тогда еще был женат и полон надежд. Ему представлялось, что мир становится более приятным, разумным и безопасным местом.

Однако потом все вернулось на круги своя. Появился новый враг. На сей раз безликий и трудно поддающийся идеологическому определению. Да и возник он как бы из ничего. В то время как полиция и карабинеры старались изо всех сил сдержать новую волну преступности, имея в своем распоряжении, по обыкновению, жалкие ресурсы, обнаружением врага занялись «серые люди», проводя операции, которые никогда не становились достоянием гласности. Произошел некий сдвиг в отношении моральной точки опоры. Для некоторых членов правительства цель стала оправдывать средства. Фальконе понимал, в каком мире ему придется работать до конца своей профессиональной карьеры. Только такое знание не облегчало его положения. И очевидная вера «серых людей» в способности Лео Фальконе не льстила ему.

— Лео, — раздался тихий голос Виале, — мне нужно тебя кое о чем спросить. Мы уже касались этого вопроса. И тем не менее… я не могу тебя понять.

— Мне не нужна другая работа, — вздохнул Фальконе, ощущая в своем голосе ноты раздражительности. — Может быть, хватит об этом?

Они добрых четыре года стремятся переманить его к себе. Фальконе не знает наверняка, насколько искренним является предложение Виале. Министерство безопасности постоянно завлекает к себе людей из полиции. Это льстит полицейским, им кажется, что у них есть будущее в другом месте, если станет слишком уж тяжело работать в квестуре.