Рубаха Топор из раковины, древний Он сказал Нокомис старой: «Я иду к отцу, Нокомис, Я хочу его проведать В царстве Западного Ветра, У преддверия Заката». Из вигвама выходил он, Снарядившись в путь далекий, В рукавицах, Минджикэвон, И волшебных мокасинах. Весь наряд его богатый Из оленьей мягкой шкуры Зернью вампума украшен И щетиной дикобраза. Голова его – в орлиных Развевающихся перьях, За плечом его, в колчане, — Из дубовых веток стрелы, Оперенные искусно И оправленные в яшму, А в руках его – упругий Лук из ясеня, согнутый Тетивой из жил оленя. Осторожная Нокомис Говорила Гайавате: «Не ходи, о Гайавата, В царство Западного Ветра: Он убьет тебя коварством, Волшебством своим погубит». Но отважный Гайавата Не внимал ее советам, Уходил он от вигвама, С каждым шагом делал милю. Мрачным лес ему казался, Мрачным – свод небес над лесом, Воздух – душным и горячим, Полным дыма, полным гари, Как в пожар лесов и прерий: Словно уголь, разгоралось Гневом сердце Гайаваты. Головной убор Сумка для лука и колчан Так держал он путь далекий Все на запад и на запад, Легче быстрого оленя, Легче лани и бизона, Переплыл он Эсконабо, Переплыл он Миссисипи, Миновал Степные Горы, Миновал степные страны И Лисиц и Черноногих И пришел к Горам Скалистым, В царство Западного Ветра, В царство бурь, где на вершинах Восседал Владыка Ветров, Престарелый Мэджекивис. С тайным страхом Гайавата Пред отцом остановился: Дико в воздухе клубились, Облаками развевались Волоса его седые, Словно снег, они блестели, Словно пламенные косы Ишкуды, они сверкали. С тайной радостью увидел Мэджекивис Гайавату: Это молодости годы Перед ним воскресли к жизни, Это встала из могилы Красота Веноны нежной. «Будь здоров, о Гайавата! — Так промолвил Мэджекивис. — Долго ждал тебя я в гости В царство Западного Ветра! Годы старости – печальны, Годы юности – отрадны. Ты напомнил мне былое, Юность пылкую напомнил И прекрасную Венону!» Щит, колчан и доспехи Нож для скальпирования и ножны Много дней прошло в беседе, Долго мощный Мэджекивис Похвалялся Гайавате Прежней доблестью своею, Приключеньями былыми, Непреклонною отвагой; Говорил, что дивной силой Он от смерти заколдован. Молча слушал Гайавата, Как хвалился Мэджекивис, Терпеливо и с улыбкой Он сидел и молча слушал. Ни угрозой, ни укором, Ни одним суровым взглядом Он не выказал досады, Но, как уголь, разгоралось Гневом сердце Гайаваты. И сказал он: «Мэджекивис! Неужель ничто на свете Погубить тебя не может?» И могучий Мэджекивис Величаво, благосклонно Отвечал: «Ничто на свете, Кроме вон того утеса, Кроме Вавбика, утеса!» И, взглянув на Гайавату Взором мудрости спокойной, По-отечески любуясь Красотой его и мощью, Он сказал: «О Гайавата! Неужель ничто на свете Погубить тебя не может?» Доисторический индейский топор с моржовым клыком и наконечник стрелы из кремня Щит Помолчал одну минуту Осторожный Гайавата, Помолчал, как бы в сомненье, Помолчал, как бы в раздумье, И сказал: «Ничто на свете. Лишь один тростник, Эпоква, Лишь вон тот камыш высокий!» И как только Мэджекивис, Встав, простер к Эпокве руку, Гайавата в страхе крикнул, В лицемерном страхе крикнул: «Каго, каго! Не касайся!» «Полно! – молвил Мэджекивис. — Успокойся, – я не трону». И опять они беседу Продолжали; говорили И о Вебоне прекрасном, И о тучном Шавондази, И о злом Кабибонокке; Говорили о Веноне, О ее рожденье дивном, О ее кончине грустной — Обо всем, что рассказала Внуку старая Нокомис. И воскликнул Гайавата: «О коварный Мэджекивис! Это ты убил Венону, Ты сорвал цветок весенний, Растоптал его ногами! Признавайся! Признавайся!» И могучий Мэджекивис Тихо голову седую Опустил в тоске глубокой, В знак безмолвного согласья. |
