Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Три письма*

Впервые напечатано в «Отечественных записках», 1878, № 3 и № 4, с подзаголовком «Из воспоминаний Долбежникова (см. „Не воскрес“)».

В рассказе (в лице рассказчика и его друга) противопоставлены два типа интеллигентов-разночинцев 70-х годов. Если рассказчик, переживший в молодости под влиянием революционного возбуждения «61 и 62 года» период увлечения передовыми идеями, кончил службой в провинциальном банке, то его друг (названный в рассказе «иностранцем») сделал живое, конкретное дело для людей, пожертвовал собой для того, чтобы возродить к нормальной, трудовой жизни трех брошенных на произвол судьбы детей. Сравнивая между собой жизненный путь обоих героев, Успенский отдает предпочтение «иностранцу», так как жизнь его — в отличие от жизни его друга — принесла реальные положительные плоды. Но вместе с тем путь, избранный «иностранцем», также не удовлетворяет писателя. Призывая интеллигенцию к служению народу, Успенский требует от нее не стихийных, разрозненных действий, а борьбы за общий подъем жизни и благосостояния народных масс, освещенной сознательной общественной программой. Скептическое освещение писателем практических результатов «подвига» «иностранца» в конце очерка отражает критическое отношение Успенского к проповедовавшимся П.Л. Лавровым методам медленного, постепенного прогресса.

Прототипом «иностранца», как указал В. Г. Короленко, явился товарищ Успенского по тульской гимназии Н. Е. Битмит (1842–1886), сын обрусевшего англичанина. Его воспитанниками были дети разорившегося оренбургского помещика Качки. В конце 1870-х годов Битмит сблизился с революционно-народническими кругами, был арестован и выслан за границу. В. Г. Короленко, который в молодые годы был знаком с воспитанниками Битмита, писал о них, что это были «молодые люди, производившие очень приятное впечатление. Оба были хорошими рабочими-слесарями» (В. Г. Короленко. История моего современника, кн. 2. Гослитиздат, М., 1935, стр. 302–306).

В изображении семьи рассказчика и его юношеских стремлений нашли отражение воспоминания самого писателя о своей семье и своих настроениях в начале 60-х годов.

Живодерка — улица в Москве.

«Полицейские ведомости» — газета «Ведомости московской городской полиции», в которой печатались объявления.

И тут же шла речь о «подводных камнях» — намек на роман М. В. Авдеева «Подводный камень» (1860), героиня которого, по выражению Щедрина, «не ищет никакой другой свободы, кроме свободы любви».

Вефур — парижский ресторатор.

Из контуар (франц. comptoir) — из конторы.

О-буа (франц. aux bois) — в лес. Здесь имеется в виду Булонский лес, см. прим. к стр. 38.

Гарсон (франц. garcon) — мальчик, слуга в ресторане.

Больная совесть*

Впервые напечатано в «Отечественных записках», 1873, № 2 и № 4, в качестве начала непродолженной впоследствии серии «Очерки, рассказы, наблюдения и другого рода отрывки из одних записок».

В очерке отразились впечатления, вызванные первой поездкой Успенского за границу в 1872 году. Успенский поехал за границу как корреспондент «Отечественных записок», для которых он собирался написать в результате поездки серию «Парижских записок». Эта серия, однако, не была осуществлена.

Свои заграничные впечатления Успенский изложил в ряде писем к жене от апреля — июня 1872 года. В этих письмах намечены, а иногда и развернуты более широко те же картины западноевропейской жизни, что и в настоящем очерке, в котором Успенский подвел итоги своим раздумьям, вызванным поездкой.

Успенский выехал за границу вскоре после окончания франко-прусской войны и разгрома Парижской Коммуны. В Германии он наблюдал разгул торжествующей военщины после провозглашения германской империи, в Бельгии — нищету рабочих каменноугольных районов, в Париже писатель оказался свидетелем чудовищной расправы победившей буржуазии над участниками Коммуны и французскими рабочими. Все эти впечатления дали писателю материал для той параллели между западноевропейской буржуазной действительностью и русской жизнью пореформенной поры, которая составляет основную тему очерка.

На Западе Успенский увидел большую, чем в России, обнаженность классовых противоречий, ясное сознание рабочим классом и буржуазией противоположности своих классовых интересов. В России классовые противоречия в 70-х годах еще не выступали с такой же ясностью, как на Западе, в условиях победившего и упрочившегося капитализма. В то время как европейский рабочий эпохи Парижской Коммуны, по выражению писателя, уже знал, «кто его согнул», и это заставляло буржуазию в борьбе с пролетариатом открыто защищать свое классовое господство, в России народ еще не обладал ясным сознанием причин своего порабощения и путей выхода из него, а господствующие классы прикрывали свою хищническую практику «общечеловеческими» фразами. Противоречивость русской общественной жизни порождала то моральное состояние, характерное для различных слоев русского общества, и прежде всего для интеллигенции, которое писатель назвал «больной совестью», — ощущение несправедливости существующего порядка вещей, приводившее, однако, лишь к болезненному самоанализу, к внутреннему разладу и колебаниям, а не к действиям, освещенным сознательной передовой мыслью.

В очерке отчетливо проявился реализм Успенского. Писатель сумел понять противоречивость капиталистического развития и в то же время остаться свободным от идеализации патриархальных пережитков, от свойственного народникам отрицания исторической прогрессивности капитализма по сравнению с крепостничеством.

Мысли, изложенные в «Больной совести», получили дальнейшее развитие в печатающихся в настоящем томе очерках «Из памятной книжки» (1875) и «Заграничный дневник провинциала» (1876). Во всех этих очерках о западноевропейской жизни Успенский во многом предвосхитил направление той революционно-демократической критики экономического строя и политической жизни буржуазных стран Запада, которую через несколько лет после Успенского дал Щедрин в очерках «За рубежом» (1881). Однако Щедрин сумел гораздо более трезво, чем Успенский, описать и те явления, которые сближали западноевропейскую и русскую действительность и свидетельствовали о повороте России после реформы на капиталистический путь развития.

Нэй — Ней Мишель (1769–1815) — наполеоновский маршал, изменивший Наполеону I, а затем во время «Ста дней» снова перешедший на его сторону. Памятник Нею был поставлен Наполеоном III.

Мы с героем — дети славы… — солдатская песня.

Луи-Филипп — французский король (1830–1848) из династии Орлеанов, ставленник финансистов и крупной буржуазии.

Шарль-дис — Карл X, французский король (1824–1830), младший брат Людовиков XVI и XVIII, до вступления на трон носил титул графа д'Артуа. Крайний реакционер, свергнутый Июльской революцией 1830 года.

Кроме Наполеона четвертого — никто не будет! — Реакционная бонапартистская клика провозгласила в 1874 году претендентом на престол сына Наполеона III под именем Наполеона IV.

…бесчисленные следы пуль — от кровавой борьбы на улицах Парижа в 1871 году, при жестоком подавлении правительством Тьера Парижской Коммуны.

…одним отделением одной канцелярии. — Подразумевается «III отделение собственной его величества канцелярии», то есть жандармское управление.

Шармер — модная портновская фирма в Петербурге.

Рассказы и очерки*

Рассказы и очерки Успенского 1873–1877 годов, не вошедшие в цикл «Новые времена, новые заботы», по своей тематике тесно с ним связаны. Часть из них (см. ниже примечание к очеркам «Из памятной книжки») по первоначальному замыслу должна была и в композиционном отношении составить единое целое с очерками, вошедшими в состав цикла.

98
{"b":"179964","o":1}