— Доброго здоровья!.. Да я было хотел…

— Вы вот что скажите прежде всего, — перебил его Иван Иваныч: — бросили вы пить или нет и принимаете ли железо?

— Бросаю…

— Бросаете? Прекрасно… А железо?

— Да вот я об этом и хочу с вами потолковать.

— Что же такое?

— Да вступает ли?

— Что вступает ли?

Как ни прискорбно, а надо сказать, что приятель мой, попав в такую непроходимую глушь, как этот несчастный городок, и видя постоянную бедность и невежество самые поразительные, стал чувствовать себя и по своим знаниям и по средствам неизмеримо выше всего этого люда и усвоил себе некоторую покровительственную развязность в обращении со всем этим народом. Не знаю, виноват ли он в этом.

— Что такое, — продолжал он, усаживаясь у окна: — что такое «вступает»? Что вы тут толкуете? Куда «вступает»?

— Да железо-то… Точно ли, мол, вступает в это… как его?..

— В кровь, что ли? В организм?

— Вот-вот… в это самое… Точно ли, мол?..

— Ах, отец Аркадий, или как там вас, отец вы или кто, уж не знаю… Сколько раз я вам говорил — да! да! вступает! И именно вступает в кровь! За каким же чортом, спрашивается, я вам его прописывал? Ну, скажите ради бога, за каким чортом?

Отец дьякон кашлянул.

— Вы, — продолжал доктор, отделяя каждое слово, — вы пили, кровь у вас теперь — не кровь, а сусло… Понимаете?.. Сусло, а не кровь!..

— Позвольте, — перебил дьякон. — Господи помилуй! Да разве я об этом? Конечно, пьешь… Да нешто я об этом? Сусло! Я и сам знаю, что сусло.

— Ну так что же тут, о чем же тут разговаривать? Принимайте железо — и все!

— И, то есть, уж в самый корень вступит?

— Я не знаю, что это за корень… Вам куда надо-то?

— Да по мне бы в самую настоящую точку…

— Еще куда?.. В корень, в точку, еще куда?

— То есть чтоб в самую, например, в жилу?..

Дьякон ждал ответа.

— Знаете, что я вам скажу, отец дьякон, — довольно строгим тоном заговорил доктор. — Так говорить нельзя… Помилуйте! Да этакого разговора сам чорт не разберет… Что это значит — в самую точку? Где самая жила, а где не самая? Ведь это — просто чорт знает что такое! Что такое вы говорите?..

Дьякон и сам засмеялся.

— Чорт ее знает в самом деле, плетешь языком невесть что!..

— Ей-богу, ведь это невозможно!.. В точку да в жилу…

— Ха-ха-ха!.. — хохотал дьякон.

— Ей-богу, невозможно!..

После незначительного молчания, во время которого доктор, надо думать, смягчился, разговор возобновился вновь.

— Я вам говорю, — начал доктор спокойно и категорически: — железо вступает в кровь! раз!

— Так!

— Поправляет и укрепляет нервы!

— Два! — тоже категорически отчеканивал дьякон. — Далее?

— Да чего ж вам еще?

— А в душу?

— Что в душу?

— Да в душу-то вступает ли?

Этот вопрос снова как будто встревожил доктора.

— Знаете, батюшка, что я вам скажу… Мне кажется, что вы — большой охотник разговаривать! Вы сначала попробуйте — перестаньте пить да полечитесь, а потом и увидите, что будет с душой…

— И возобновляет?

— Нет, отец Аркадий, это невозможно! Это… Это… Так вы хотите, чтоб я вам душу возобновил, что ли? Так? Да?..

Доктор, очевидно, озлился.

— Да какой же мне, помилуйте, — тоже, по-видимому, ощетинившись, заговорил дьякон, — какой мне расчет там нервы эти самые, ежели оно не попадает в самую точку?

Доктор бегал по комнате в очевидном гневе и молчал.

— Никакого мне нет расчету его пить, ежели оно только обапола болезни ходит, там, в эти в нервы в разные, а в самую, значит, суть-то — и нет!..

— Нет! Ради бога, оставьте! Я не могу. Я не могу больше разговаривать так… Делайте, что хотите.

Дьякон замолк и кашлянул. Взволнованный приятель мой, большими шагами ходивший по комнате, вдруг повернул в мою и проговорил:

— Как тебе нравится такого рода разговор? Слышал?

— Да, — отвечал я. — Кто это такой?

— Не в том дело, — перебил меня озлобленный друг, — но представь себе, какова пытка каждый божий день слушать объяснения в таком роде: «нельзя ли в самую жилу», «не пущает» и так далее. Извольте их лечить!.. У одного не пущает, у другого какой-то, изволите видеть, растет в сердце горох… Что такое? Что за чертовщина? а это — порок сердца… так в Москве сказали, — горох, говорят…

Нечего сказать, любит провинциальный деятель, поймав терпеливого слушателя, порассказать о своем самоотвержении, терпении и о множестве других достоинств, которых не видят и не ценят. Добрые четверть часа слушал я эту похвалу собственным достоинствам моего приятеля, излагаемую им в виде фактов невежества окружающих, — невежества, переносимого им вот уж пятый год и за такое ничтожное жалованье (и об этом была речь). Наконец он как будто устал, потому что остановился.

— Ты спрашивал кажется, кто это такой? — вспомнив мой вопрос, переспросил он и, принявшись возиться с своими карманными часами, заводить их, прикладывать к уху, продолжал: — это какой-то сельский дьякон. Теперь он под судом за что-то. Кажется, за пьянство — хорошенько не знаю. Когда мне с ними пускаться в откровенность? Н-ну, знаю, то есть по крайней мере слышал, что жена ушла от него и, кажется, где-то учится в родильном доме или что-то в этом роде. Потом отлично знаю, что пьянствует и поминутно лезет с разными нелепыми разговорами, с точками с разными да с жилами. Надоел он мне ужасно!

— Иван Иваныч! а Иван Иваныч! — робко послышался опять голос дьякона.

— Как? вы еще здесь? — совершенно утихнув и успокоившись, изумился доктор и пошел в залу. — Что вы тут делаете? Я думал — вы уже ушли.

— Не сердитесь бога ради, Иван Иваныч! Что ж такое! Мне надо разузнать, в чем дело…

— Я вовсе не сержусь, — мягко заговорил Иван Иваныч, — а повторяю вам, что так нельзя говорить, и всякий вам скажет то же.

— Ну, я больше не буду. Следовательно, на том дело стало — принимать?

— Что такое?

— То есть железо-то, принимать, стало быть?

— Конечно, принимать…

— Превосходно! Стало быть, так и будет. Только я вас еще хотел спросить об одном, — робко прибавил дьякон.

— Сделайте милость, спрашивайте.

— Изволите видеть, — тихо, убедительно заговорил дьякон. — Теперь вы говорите порошки там, нервы, например, органы и все этакое — ведь это физика?

— То есть как физика? Я не понимаю, что вы хотите сказать?

— То есть материя, но не дух, вот как я думаю?

— Порошки-то не дух?

— Не порошки, а, например, все прочее, весь состав?

— А-а, ну хорошо, ну материя.

— Изволите видеть… даже и в «Русском слове» не сказано прямо так, что, мол, это все одно… Ежели бы так, то взять палку — вот тебе хребет, обмотал бечевкой — нервы, еще чего-нибудь наддал — и хоть в мировые посредники выбирай: только шапку с красным околышем одеть…

— Ишь как у нас отец дьякон-то! Остроты отпускает!

— Да ей-богу, ежели так-то.

— Продолжайте! продолжайте… Н-ну материя? Ну?..

— Ну, а дух, я говорю, следовательно — часть особая, изволите видеть?

— Положим, особая. Далее?

— А далее, вот я и сомневаюсь, чтобы оно на пользу было… например, для духа…

— Это, кажется, вы опять начинаете старую песню? — перебил Иван Иваныч и, должно быть, так ясно выразил нежелание слушать эту песню, что собеседник его почти тотчас же и во всю мочь своего голоса заговорил:

— Нет! Ей-богу, нет! Иван Иваныч! Сделайте одолжение! не о порошках…

Он как будто останавливал этими торопливыми и крикливыми фразами намеревавшегося уйти доктора.

— Как не о порошках? Ведь опять договорились до того, что «вступает» и так далее?

— Перед богом, не об этом! Куплю, ей-ей куплю, сию минуту…

— Так об чем же в таком случае? Я, ей-богу, вас не понимаю.

— Два словечка! Позвольте, дайте мне досказать, я сию минуту объясню вам. Сделайте ваше одолжение!

Коротко и резко стукнул стул: доктор, очевидно, сел и решился слушать.

— Как материя, — с расстановкою и тоном отвечающего, на экзамене ученика начал дьякон, — как материя имеет на свою пользу разные специи, так равно и дух их имеет…