Ну кто же не знает этот голос! И кто может забыть его – даже если капитан оказался прав и катастрофы не случилось?
У этого особого голоса может быть легкий южный или юго-западный акцент; но происходит он с Аппалачей. Он появился в горах Западной Виргинии, в краю угольных шахт, в округе Линкольн, где в горных ложбинах было так темно, что местные жители вынуждены были загонять туда солнечный свет. В конце сороковых – начале пятидесятых этот горский голос спускался все ниже, ниже, ниже и из верхних слоев братства проник во все круги американской авиации. Это было поразительно – «Пигмалион» наоборот. Военные, а затем гражданские пилоты, пилоты из Мэна, Массачусетса, из обеих Дакот и Орегона – словом, отовсюду, – начали говорить с протяжным западновиргинским акцентом или, по крайней мере, подражать ему, насколько можно. Это был говор самого праведного из всех обладателей нужной вещи– Чака Йегера.
Йегер был во Вторую мировую войну тем же, кем и легендарный Фрэнк Люк из 27-й авиационной эскадрильи в Первую, да и начинал он так же. То есть Чак был паренек из глуши, окончивший только среднюю школу, без рекомендаций, лишенный всякого лоска и изящества. Он сменил комбинезон приказчика в лавке на униформу, забрался в самолет и взлетел над Европой.
Йегер вырос в Хэмлине, штат Западная Виргиния, в городе на реке Мад, недалеко от городков Нитро, Харрикан-Велвинд, Солт-Рок, Мад, Сод, Крам, Лит, Долли, Рут и Альюм-Крик. Его отец был бурильщиком – добывал природный газ, его старший брат тоже был бурильщиком, и сам он стал бы бурильщиком, если бы в 1941 году, в восемнадцать лет, не завербовался в военно-воздушные силы. В 1943 году, когда Чаку исполнилось двадцать, он стал летным офицером, то есть сержантом, которому разрешалось летать, и отправился в Англию, чтобы летать на истребителях над Францией и Германией. Даже в суматохе и путанице войны Йегер оставался своего рода загадкой для большинства пилотов. Невысокий, гибкий, но мускулистый парень с черными вьющимися волосами и хулиганским выражением лица, которое, как казалось посторонним, говорило: «Лучше не смотри мне в глаза дятел, а то я проделаю в твоем носу четыре лишние дырки». Но. удивляло не это, а то, как Йегер разговаривал В его речи встречались староанглийские обороты, синтаксис и спряжение – все это сохранилось в верховьях Аппалачей.
За свои первые восемь вылетов двадцатилетний Йегер сбил два немецких истребителя. Во время девятого вылета он был сбит зенитным огнем над территорией оккупированной немцами Франции и получил тяжелые ранения. Чак выпрыгнул с парашютом, его подобрали французские подпольщики и, переодев крестьянином, тайно переправили через Пиренеи в Испанию. В Испании его ненадолго арестовали, затем выпустили, после чего он вернулся в Англию и участвовал в боях, которые вели союзнические войска во Франции. 12 октября 1944 года Йегер сбил пять немецких истребителей подряд, а 6 ноября на своем пропеллерном «Мустанге Р-51» он сбил один из новых немецких реактивных истребителей «Мессершмитт-262» и повредил еще два. Ну а 20 ноября Йегер сбил четыре истребителя FW-190. Это было настоящее проявление воинской ярости и личной доблести в стиле Фрэнка Люка. К концу войны на счету Йегера числилось уже больше дюжины сбитых самолетов. Ему было двадцать два года.
В 1946–1947 годах Йегер обучался на летчика-испытателя на базе Райтфилд, в Дейтоне. Он поражал инструкторов умением проделывать фигуры высшего пилотажа, не говоря уже о запрещенном развлечении – «возне». Благодаря этому да еще его тягучему горскому говорку все считали, что Йегер «просто родился за рулем и с тягучим выговором». И вот этот молодой пилот, практически не имеющий опыта испытательных полетов, оказался среди тех, кого отобрали для участия в проекте «XS-1» в Мьюрок-Фидц, штат Калифорния.
Мьюрок находился в высокогорных районах пустыни Моджейв. Это место казалось окаменелым первобытным ландшафтом, который не затронул процесс эволюции Земли. Здесь было полно огромных высохших озер, и самое крупное из них – Роджерс. Кроме полыни единственной растительностью в Мьюроке были деревья Джошуа – скрюченные уродцы, нечто среднее между кактусом и японским бонсай, с темно-зелеными стволами и невероятно уродливыми ветками. В сумерках силуэты деревьев Джошуа на фоне ископаемой пустыни казались искалеченными артритом. Летом температура обычно поднималась до сорока трех градусов, высохшие озера заносило песком, а песчаные бури и ураганы были совсем как в фильмах об Иностранном легионе. Ночью температура падала ниже нуля. В декабре начинались дожди, сухие озера всего на несколько сантиметров наполнялись водой, из ила выползали какие-то омерзительные доисторические креветки, а из-за гор, с океана, прилетали чайки, чтобы полакомиться этими маленькими атавизмами. Это нужно было видеть: стаи чаек кружат в воздухе посреди горной пустыни, в разгар зимы, и кидаются на допотопных рачков, выползающих из первобытной тины.
Ветер гонял воду взад-вперед, и дно озера становилось гладким и ровным. А когда весной вода испарялась и солнце прогревало почву, высохшее озеро превращалось в превосходнейшее естественное летное поле – и, главное, такое огромное: в запасе всегда оставалась площадь для исправления ошибок. А это было крайне желательно, учитывая характер того, чем занимались в Мьюроке.
Кроме ветра, песка, перекати-поля и деревьев Джошуа в Мьюроке имелись еще два стоявших бок о бок ангара из гофрированного железа, пара бензонасосов, бетонная взлетно-посадочная полоса, несколько толевых будок и палаток. Офицеры жили в будках, называвшихся «казармами», а низшие чины – в палатках, где они замерзали ночью и погибали от жары днем. На каждой дороге, ведущей сюда, была установлена сторожевая застава с солдатами. В этом забытом богом и людьми месте армия разрабатывала сверхзвуковые реактивные и ракетные самолеты.
К концу войны выяснилось, что у немцев есть не только первый в мире реактивный истребитель, но и самолет с ракетным двигателем, который на испытаниях развивал скорость 596 миль в час. Сразу после окончания войны британский реактивный истребитель «Глостер Метеор» развил 606 миль в час, побив тем самым официальный мировой рекорд скорости, составлявший 469 миль в час. Следующей крупной вехой должна была стать скорость звука – 1 Мах, и именно на этом в первую очередь сосредоточилось армейское командование.
Скорость звука, как известно из работ физика Эрнста Маха, меняется в зависимости от высоты, температуры и скорости ветра В ясный день при температуре 15,6 градуса на уровне моря скорость звука составляла примерно 760 миль в час, а на высоте сорок тысяч футов при температуре поверхности 15,6 градуса – примерно 660 миль в час. Трудности и неприятности происходили в околозвуковой зоне, начинавшейся примерно с 0,7 Маха. На таких скоростях затыкались аэродинамические трубы. Пилоты, приближавшиеся к скорости звука в пикировании, докладывали, что рычаги управления блокировались, «замерзали» или даже начинали выполнять совершенно непривычные для них функции. Пилоты разбивались и погибали из-за того, что им не удавалось сдвинуть с места рукоятку рычага. Как раз в прошлом году Джеффри де Хавилланд, сын известного британского конструктора и дизайнера самолетов, попытался преодолеть предел 1 Мах на DH-108, самолете своего отца. Началась аэродинамическая тряска, самолет рассыпался на куски, и Джеффри погиб. Это заставило инженеров предположить, что при скорости 1 Мах ударные волны настолько сильны и непредсказуемы, что ни один самолет их не выдержит. Начались разговоры о «звуковой стене» и «звуковом барьере».
Вот в чем заключалась задача, которую в Мьюроке решала кучка пилотов, инженеров и механиков. Место было крайне пустынным: ничего кроме каркасов, выцветшего брезента и гофрированной жести, просто-таки излучавшей тепловые волны. Самое подходящее место для честолюбивого молодого пилота! Мьюрок был словно аванпост на краю земного шара, доступный лишь для немногих праведников и закрытый для всего остального человечества, включая начальство из штаба округа, находившегося в Райтфилде. Командующий офицер в Мьюроке был по званию лишь полковником, а начальство из Райтфилда не слишком стремилось устраивать там вечеринки. Но для пилотов это доисторическое летное поле стало… креветочным раем! пустырями Олимпа!
