Появление нового рассказа Тургенева было встречено сочувственно также и «Современником». В «Заметках Нового поэта» (И. И. Панаева) говорилось о том, что, создавая «Якова Пасынкова», «г. Тургенев имел счастливую мысль вступиться за романтизм. Вступаться за невинно угнетенных и притесненных — всегда подвиг, и уже одна эта мысль заслуживает полного сочувствия и одобрения». Сказав далее о насущной необходимости разоблачения «торжествующего положительного человека», Новый поэт писал, что «такой подвиг может совершить только такой талант, каким владеет, например, автор „Записок охотника“, ибо для этого подвига необходим, кроме тонкого анализа внутренних ощущений и глубокого поэтического чувства, еще собственный жизненный опыт… Только тот, кто сам поэт, кто пережил все эти романтические порывания, стремления и верования, — только тот может вступиться за них горячо и с успехом».
Приветствуя появление «Якова Пасынкова», критик «Современника» считал, однако, что этот рассказ — «только намек на такой подвиг; это небольшой эскиз, набросанный для будущей картины, эскиз бойкий, но в котором мысль автора еще можно только угадывать» (Совр,1855, № 5, отд. V, с. 121). В художественной незавершенности «Якова Пасынкова» Тургенева, очевидно, обвиняли и в личной беседе его литературные друзья. Учтя критические замечания, Тургенев при подготовке «Якова Пасынкова» к изданию в сборнике «Повестей и рассказов» (1856) дописал несколько страниц, посвященных главному герою.
В прибавленном тексте (см. с. 63–65: «Бывало он придет — к моему рассказу») говорилось о том, что Пасынков любил читать вслух новинки литературы для молодых людей, в обществе которых он бывал, что он любил музыку и особенно романтические «Созвездия» Шуберта, что он застенчив и неловок в обществе. Таким образом, новые штрихи, добавленные Тургеневым к облику Якова Пасынкова, сделали его еще более похожим на Белинского.
Вставленная глава важна также и тем, что в ней содержится несколько намеков на возможность романтического характера отношения к герою Варвары Злотницкой, о преданной любви которой читатель узнавал в первопечатном тексте только в конце рассказа.
Все эти дополнения сделали образ Якова Пасынкова более определенным и художественно завершенным, а композиции рассказа в целом придали стройность и логическую обоснованность.
Во всех последующих прижизненных изданиях, «Яков Пасынков» печатался без существенных поправок, исключение представляет лишь текст этого рассказа во французском издании 1858, Scènes.В этом издании, принимая во внимание, что его читателями будут французы, плохо осведомленные в русской литературе, Тургенев сделал некоторые незначительные изменения и дополнения.
Вместо: «Мечта, мечта… Что такое мечта? Мужик Собакевича — вот мечта. Ох!» (с. 79, строки 7–8) — во французском переводе напечатано: «Ah! les rêves!.. les rêves… Rien de pareil aux rêves… Le mari de Sophie… C’est aussi un rêve» («Ах! мечты, мечты… ничего нет равного мечтам… Муж Софьи… И это тоже мечта…», с. 109). Кроме того, к тому месту рассказа (1858, Scènes,р. 105), где речь идет о стихотворении Лермонтова «Завещание», во французском тексте сделано примечание, в котором приведен полный прозаический перевод этого стихотворения.
После выхода в свет «Повестей и рассказов» (1856) Тургенева рассказ «Яков Пасынков» еще раз привлек внимание критиков.
С. С. Дудышкин в статье, посвященной «Повестям и рассказам» Тургенева, рассматривал образ Якова Пасынкова с точки зрения своего буржуазного идеала «честного труженика», которому этот герой не соответствовал. Дудышкин считал, что романтизм в русской жизни «был случайностью, эпизодом литературным и не относился к жизни народа никогда как ее здоровая часть» (Отеч Зап,1857, № 1, отд. II, с. 20). А раз так, то и в изображении образа романтика критик не видел никакого смысла. Яков Пасынков, по мнению Дудышкина, не может быть ни для кого примером, тем более что его вера «во всё прекрасное» автором «не вознаграждена». «Да, Пасынков верил в любовь, остался ей навсегда верен… следовательно, Пасынков может быть примером кому-нибудь? Но, боже! кто любил Пасынкова: Варвара Николаевна и Маша. И эту награду ему приготовил автор! Так зачем же выведен Пасынков?» (там же).
Дудышкин пришел к выводу, что Яков Пасынков так же, как и все тургеневские «лишние люди», не соответствовал идеалу «народности», проявление которого он сам видел в рабском примирении с русской действительностью, в «постепенности и умеренности».
Критик «Библиотеки для чтения» А. В. Дружинин, в противоположность Дудышкину, видел заслугу Тургенева именно в том, что он создал образ романтика. По его словам: «Новый герой новой тургеневской повести будто сам просился в свет. Он был нужен после Вязовниных, Астаховых и Веретьевых; в нем имела сказаться нам оправдательная милая сторона той среды, из которой вышли лишние люди нашего времени, с их пороками и страданиями. Тургенев должен был вывести на сцену одного из тихих, благородных идеалистов, может быть, последнего из идеалистов в нашем обществе» (Б-ка Чт,1857, № 5, отд. V, с. 23).
Однако, с точки зрения Дружинина, при всем благородстве идеи, которую Тургенев стремился воплотить в своем новом произведении, рассказ этот лишен художественной убедительности и цельности. Композицию «Якова Пасынкова» Дружинин считал не только «слабой и неполной, но, вдобавок еще, как бы распавшейся на две груды». Он не находил в рассказе «ни интриги, ни характеров, ни анализа высоких духовных ощущений…» (там же, с. 27).
Заканчивая свою статью о «Повестях и рассказах» Тургенева, Дудышкин писал, что критики разных направлений согласились с автором «Рудина», утверждающим: «вне народности нет искусства, нет жизни, нет истины», но истолковали при этом понятие «народности» каждый по-своему (Отеч Зап,1857, № 4, отд. II, с. 72). И действительно, с точки зрения «народности» Дудышкин осудил образ романтика Пасынкова, а славянофил К. С. Аксаков, руководствуясь опять-таки требованием «народности», писал, что в рассказе «Яков Пасынков» «с сочувствием выставлен человек, вовсе не разочарованный, вовсе не гордый, а, напротив, кроткий и любящий. Недавно было у нас в моде смеяться над такими лицами; эта недостойная насмешка выходила из собственной бедности душевной насмехающихся, и потому тем с большим удовольствием встретили мы сочувствие автора к такому лицу, как Пасынков, — сочувствие, к какому способна лишь добросовестная любящая душа» (Рус беседа,1857, т. I, Обозрение современной литературы, с. 21).
Совершенно иную интерпретацию образ Якова Пасынкова получил в революционно-демократической критике. H. A Добролюбов в статье «Когда же придет настоящий день?» (1860) назвал Якова Пасынкова в числе тех героев Тургенева, для которых были характерными «сборы на борьбу». Эти герои, писал Добролюбов, «были вносители новых идей в известный круг, просветители, пропагандисты, — хоть для одной женской души, да пропагандист» (Добролюбов,т. II, с. 209).
О героине «Якова Пасынкова» Софье на страницах «Современника» писал А. Острогорский в статье «По поводу женских характеров в некоторых повестях» (1862). Автор статьи отметил в характере Софьи «много задатков к доброму влиянию», но причину ее страданий объяснил слишком прямолинейно. Он считал, что героиня имела все задатки для того, чтобы оказать благотворное влияние на Асанова. По мнению А. Острогорского, Софья потерпела крах в «перевоспитании» Асанова только потому, «что она, руководясь воспоминаниями о том, как ее маменька учила ее благонравию и приличию, думала, что перед нею стоит такой же ребенок, каким сама была некогда, что он так же обязан любить ее и слушаться, как некогда она была обязана питать эти похвальные чувства к своей маменьке <…>. Потерпев неудачу, она стала в обществе в положение невинно гонимого существа, она возбуждала сожаление к себе и, кажется, мало-помалу привыкла смотреть на себя с этой же точки зрения, нисколько не подозревая унизительности этих сожалений» (Совр,1862, № 5, отд. VIII, с. 23–24).
