Рота противника спешно окапывалась в каменистой земле, устраивая свои позиции поперек прохода. Капитан Кондратьев опустил бинокль, стараясь не подставить линзы под капли дождя. Нет, здесь тоже не пройти, не хватило каких-нибудь двух-трех часов! Придется все имущество, с таким трудом доставленное по единственной железной дороге, сжечь вместе с повозками, а людей с лошадьми уводить в горы, авось удастся проскочить к своим. Приказ об эвакуации дивизионных складов был отдан еще четвертого марта, но долго ходил по канцеляриям и до командиров корпусов дошел только девятого. В результате обозы смешались с отступающей пехотой, что сильно затрудняло движение, а пути отхода были перехвачены начавшим преследование противником.

Война была проиграна, это понимали все, от главнокомандующего до последнего солдата. К войне, как всегда, оказались не готовы, солдаты не понимали цели этой войны, офицеры показали слабую тактическую подготовку, а командование было слишком громоздким и безынициативным. Не хватало всего: орудий, пулеметов, шанцевого инструмента, колючей проволоки… Долго можно перечислять.

Окончивший Николаевскую академию Генерального штаба по второму разряду в 1904 году, штабс-капитан Кондратьев был направлен в действующую армию в составе группы выпускников Академии. Сначала состоял при штабе наместника Дальнего Востока, затем при штабе главнокомандующего генерала Куропаткина. В начале 1905 года был прикомандирован к штабу 4-го Сибирского корпуса, чуть позже его произвели в капитаны.

Посланный в Мукден за предметами снабжения для своего корпуса, Кондратьев, неожиданно для себя, оказался во главе обоза 8-го Томского полка, состоящего из полусотни повозок. Как старший по званию, он просто вынужден был принять обозных под свое командование. За ночь к ним прибилось около сотни солдат из разных частей и несколько казаков-забайкальцев. С двумя из них капитан и отправился в разведку в надежде найти путь выхода из окружения.

Часть солдат из-за «уничтожения запасов спиртного» была до сих пор пьяна, из офицеров, кроме самого капитана, в наличии был только один подпоручик Клейнбург – командир полуроты из бригады Ребиндера. Только он и три десятка его солдат сохранили подобие дисциплины, остальные были просто деморализованы. Идти с такими силами на прорыв было чистым безумием. Между тем на позициях японцев наметилось оживление, и Кондратьев поднял к глазам бинокль, пытаясь увидеть его причины.

– Ваше благородие…

Казак, бывший при капитане, второй остался с лошадьми, осторожно подергал Кондратьева за рукав шинели.

– Чего тебе? – Недовольный офицер обернулся к казаку.

– Слышите, Ваше благородие?

Кондратьев прислушался. Со стороны японцев действительно доносился странный грохот, как будто кто-то катил по дороге железную бочку, наполненную булыжниками. Сыпанула винтовочная трескотня, на позициях врага вырос дымный куст, за ним второй, спустя три секунды докатился грохот взрывов, застрочили пулеметы. Похоже, кто-то атаковал противника с тыла, да еще и с применением артиллерии и новомодных пулеметов. Внезапно японцы брызнули со своих позиций, как тараканы от занесенной над ними тапки, а в проходе появилась странная угловатая машина, затем вторая, третья… Послышался жуткий рев, добавивший японцам резвости, но, к их несчастью, машины оказались намного быстрее людей. Капитан хорошо видел, как одна из них, передвигавшихся на странных блестящих лентах, догнала и подмяла под себя двоих бегущих, одного за другим. Кондратьев оторвался от бинокля, стараясь не думать об ужасной смерти, настигшей этих несчастных, а когда вновь поймал одну из машин в поле зрения своей оптики, то с удивлением увидел сидящих на ней людей. Люди эти жались к броне, стараясь укрыться от японских пуль, а машины между тем быстро приближались.

Проклятый туман! Танки осторожно, буквально со скоростью пешехода, ползли по каменистой горной дороге. Сидевшие на броне десантники закутались в плащ-палатки, стараясь укрыться от всепроникающей сырости. Командир танкового взвода лейтенант Иванов взглянул на светящиеся стрелки часов, подобранных в разбитой витрине часового магазина еще в Вене: до рассвета к Таудятуню выйти не получится. Вообще-то данные авиаразведки должны проверять разведчики, но своего разведбата в корпусе не было. Комкор спустил задачу комбригу, тот командиру батальона, батальонный – ротному, а ротный выделил взвод лейтенанта Иванова и отделение из мотобатальона. Задача – проверить, что там за шевеление у японцев. Разведать и доложить.

Только месяц назад на погоны младшего лейтенанта Сергея Николаевича Иванова упали вторые звезды, и обращение «товарищ лейтенант» со стороны подчиненных перестало напоминать подхалимаж. А почему, собственно говоря, упали? Заслужил! И хоть в бригаде он был всего с февраля, пришел в самом конце Будапештской операции, но уже мог считаться настоящим ветераном – имел право. После Будапешта корпус месяц отдыхал и пополнялся. Тогда и получил младший лейтенант Иванов свой первый танк – пришедшую из ремонта «тридцатьчетверку» с башней-гайкой и первый экипаж.

С ним он прошел бои с танкистами из 6-й танковой армии СС, прорыв к Рабе и обход Вены. После попадания немецкого снаряда выжили только он и заряжающий. Заряжающий отправился в госпиталь, а Иванов получил новую машину, на этот раз с восьмидесятипятимиллиметровой пушкой. Прежний командир неосторожно высунулся из люка, пытаясь оценить обстановку, и получил пулю точно в переносицу. Со вторым экипажем Сергей подбил первого и пока единственного врага – противотанковую самоходку «Хетцер». Через день «тридцатьчетверка» сгорела вместе со стрелком-радистом. Обгоревшего механика-водителя они с заряжающим успели выдернуть из люка, наводчик выбрался сам. Так что в Прагу лейтенант вошел «безлошадным».

Восток уже явственно светлел, туман тоже вроде начал рассеиваться вместе с темнотой. Сначала пятидесятиградусная жара Гоби, потом горы Большого Хингана, а тут, как назло, туман. Сергей попытался вызвать батальон по рации, но тот не ответил – горы мешали прохождению волн.

– Ерофеев, добавь газу!

Механик-водитель не отозвался, но танк, взревев дизелем и скрежетнув коробкой передач, пошел быстрее. Остальные тоже прибавили, но теперь колонна растянулась. Повышение в звании, должности, орден Красной Звезды и медаль «За взятие Вены» догнали его уже здесь, на маньчжурской границе. Корпус получил новенькие, только с завода машины, старые оставили в Австрии. Только его взводу досталась видавшая виды «тридцатьчетверка» с семидесятишестимиллиметровой пушкой, хранившая на броне следы прежних боев. Танк прошел капитальный ремонт, на нем стояли новые дизель, коробка передач, главный и бортовые фрикционы, но сомнения в его надежности у лейтенанта все равно были. Хотя после семисоткилометрового марша по каменистой пустыне и горным дорогам все танки взвода нуждались в выполнении регламентных работ и мелком ремонте. Планировали быстрее выйти к Мукдену и там подремонтироваться, но горы и грязь помешали. Все равно лейтенант мог гордиться собой, людьми и техникой: они испытания горами и пустыней выдержали, хотя передовая группа корпуса сократилась до восьми десятков машин, а некоторые взводы отстали из-за поломок в полном составе.

До Таудятуня оставалось километров пять, и было уже почти светло, но небо продолжало быть затянутым тучами, а потом пошел дождь, такой мерзкий и холодный, как будто на дворе не конец августа, а октябрь. Сергей поднял руку, чтобы стереть капли, норовящие попасть в глаза, когда их обстреляли. Пуля ударила по броне башни, решение пришло мгновенно. Закрывая люк, он скомандовал взводу:

– Вперед!

И переключившись на ТПУ:

– Васюков – осколочный!

На всякий случай Сергей сунул под нос заряжающему растопыренную пятерню. Уловив лязг затвора, указал цель.