— Хоть ты со мной, верно, Сабрина? — Она направила луч фонарика на кота, который уже успел вспрыгнуть на стол в поисках еды. Сабрина повернул голову и глянул на нее равнодушным, непроницаемым взором. В этих ярко-желтых глазах читалось какое-то непостижимое, неземное знание. Все еще глядя на нее, кот начал бешено чесаться. Клочья опаленной шерсти полетели на стол.

— Брысь, отвратительная скотина!

Сабрина метнул в нее злобный взгляд и тяжело спрыгнул на пол.

Еноты, бобры, Сабрина — все ополчились против нее. Все звериное царство. Посмотрим, что они запоют, если она продаст ферму Бигелоу. Он быстренько всех тут уморит.

— Идите вы все к черту! — завопила она и повалилась на кровать.

Утром стало ненамного лучше. Дождь падал стеной с тяжелого неба, но сквозь занавешенное струями дождя окно она все же видела, что происходит на улице. Заметила она и Лодочника, который крадучись огибал амбар. Зачем это он пришел? Уволочь бревно из жалкой кучи запасенных дров? Откачать немного дизельного топлива? Или… НЕ ЗНАЮ, ЧТО НА МЕНЯ НАШЛО, ВАША ЧЕСТЬ, НО ОНА ДОВЕЛА МЕНЯ ДО РУЧКИ, ШАСТАЯ ПО ОСТРОВУ В СВОЕЙ БЕССТЫДНОЙ ОДЕЖДЕ… Ханна настороженно следила за темной сгорбленной фигурой, которая воровато передвигалась под дождем, направляясь к навесу, где черным пятном выделялся Сабрина. Кот, наверное, охлаждал под дождем свою обожженную шкуру.

И вдруг все быстро изменилось. Лодочник вытянул вверх руку. Сабрина попятился, ускользая по коньку крыши. Лодочник стремительно кинулся к другому краю навеса. Сабрина вновь вернулся на прежнее место. И все повторилось сначала. Что происходит? Какую очередную гадость задумал Лодочник и что он имеет против Сабрины?

Она попыталась распахнуть окно спальни, но разбухшая от сырости рама подалась на какие-то полдюйма. Распластавшись и приложив рот к этой щели, она прокричала:

— Отойдите от кота, гадкий старик!

Голова Лодочника повернулась на крик. На нем была ветхая фетровая шляпа и изодранный плащ. Изможденное лицо и запавшие глаза делали его похожим на умирающего от голода. Он не мог ее видеть и замер на месте, смущенно озираясь вокруг. Ханна словно читала его мысли, и они показались ей ужасными.

Она попыталась встать, распрямиться, но затекшие мышцы не слушались. С неприятным треском суставов она плюхнулась на пол и, чертыхаясь от унизительности своего положения, просто поползла на четвереньках к кровати, где стояло прислоненное к стене заряженное и готовое к бою ружье двенадцатого калибра. Это было одно из многих чудачеств Чарльза. Я ВСЕГДА СПЛЮ С ЗАРЯЖЕННЫМ РУЖЬЕМ. ОНО МОЖЕТ ПОНАДОБИТЬСЯ В ЛЮБОЙ МОМЕНТ. Милый зануда Чарльз. Она просунула ствол в щель окна.

Но нацелить ружье на Лодочника не удавалось. Ханна видела, как он уходит, шлепая по лужам. Самый подходящий момент садануть в его отвратительный зад. Однако щель между оконными створками не позволяла наклонить ружье.

Она попыталась, орудуя прикладом как рычагом, растворить окно пошире. Оно поддалось так неожиданно, что коврик под ее ногами заскользил, и, потеряв равновесие, Ханна упала на пол. Раздался оглушительный грохот выстрела. В ушах зазвенело. Она с трудом поднялась. Лодочник, невредимый, как ни в чем не бывало продолжал свой путь через залитый водой луг. Она избавилась от врага, но он в любой момент мог вернуться.

Эймей Личфилд, упитанная, бодро семенящая сорокалетняя дамочка, спрыгнула на пристань:

— Ханна!

— Эймей!

— Ты нисколечко не изменилась! — Она обняла Ханну, вперившись в нее своими круглыми глазами. Нед, не любивший этой слюнявой показухи, раздраженно зашвырнул на борт швартовый канат, и «ЗОЛОТАЯ ЛАНЬ» стала медленно отчаливать. Фрэнк что-то крикнул на прощание, и судно тронулось в обратный путь.

Объятия наконец прекратились, чему Ханна была искренне рада. Ее чувства к Эймей оказались не столь глубокими.

— Давай я возьму твои вещи. Вон мой дом.

— Я понесу сама. Ой, тут прямо потоп. — Дом казался стоящим на крохотном островке посреди безбрежного озера, рябого от дождя. Из воды кое-где торчали пучки травы.

— Всего-навсего небольшое наводнение. Скоро высохнет. Меня эта ерунда не беспокоит.

Выпученные глаза зажглись фонарями.

— Э, нет, ты БЕСПОКОИШЬСЯ. И я тебя понимаю. Фрэнк говорил мне о бобрах и экскаваторе.

— Я бы предпочла не вспоминать об экскаваторах. Ужасные машины.

— Ничего, я здесь, чтобы вытащить тебя из болота одиночества. Вот этими сильными руками и открытым сердцем.

— Да?

— Скоро мы все здесь приведем в порядок, — сказала Эймей, войдя в дом.

Это начало ничего хорошего не сулило, и Ханна почувствовала, как по позвоночнику пробежал холодок. Эймей просто вибрировала от пульсирующей в ней энергии, которая явно требовала применения. Ханна усадила ее за стол и сунула в руку чашку кофе, но это было лишь временной отсрочкой. Эймей в один глоток поглотила кофе, и начался страшный переворот. К концу дня несколько комнат были вывернуты наизнанку, а на крыльце высилась обреченная на сожжение куча пожитков Ханны. Видеть это было непереносимо. Оказалась в этой куче даже подшивка журнала «Нэшнл джиогрэфик», лежавшего желтой стопкой среди старой одежды, которую Ханна все собиралась залатать, сломанной мебели, которую еще можно было починить, и среди прочих милых сердцу вещей. Всего того, что ожидало ее добрых рук, что делало жилище родным домом.

— Так-то лучше, — удовлетворенно произнесла Эймей. — А теперь давай выпьем чайку и обсудим, чем займемся завтра. Ничто так не ставит женщину на ноги, как тяжелая работа.

— Но… — С чего это она вдруг решила ставить ее на ноги? Что ей порассказал Фрэнк? — Но я как раз собиралась перечитать эти номера «Нэшнл джиогрэфик».

— Вот еще, перечитывать всякое старье. Возьми себя в руки, Ханна. И первым делом откажись от подписки на него. Неудивительно, что ты расползаешься по швам. А кто бы не раскис, читая только о китах, пигмеях и сезонах дождей? Выкинь их, они на тебя плохо действуют. Завтра мы выйдем на свежий воздух, очистим двор и вытащим из грязи трактор, и уже до конца недели все здесь будет сверкать, вот увидишь.

Это было началом тоталитарного правления, какому остров Гарсия не подвергался со времен творения. Эймей изо дня в день безжалостно теребила Ханну, и к концу ее двухнедельного пребывания была починена прохудившаяся крыша, прочищена печная труба, сломан курятник, вновь навешены двери амбара, его содержимое перебрано и сложено в аккуратные кучки, впервые со дня смерти Чарльза надежно заработал генератор, а вся земля вокруг была распахана и засеяна. И лишь бобровые плотины устояли, они оказались не по зубам даже реактивной Эймей. Это были две недели непрерывного и непосильного труда.

Слава Богу, завтра Эймей должна была покинуть остров.

— Надеюсь, теперь ты пришла в согласие с собой, Ханна. Большое дело, когда кто-то хоть недолго рядом.

Ну это уже слишком!

— Так вот о чем говорил с тобой Фрэнк!

Эймей сидела за столом, жадно поедая бекон и отхлебывая из огромной чашки горячий чай, эдакий розовый, пухленький генератор с неиссякаемым запасом энергии.

— Фрэнку и говорить ничего не надо было. Я сама знаю, через что ты прошла. Бедный Чарльз долгое время скользил в пропасть, и не пробуй меня в этом разуверять.

Ну, здесь была немалая доля правды, но Ханне вовсе не хотелось, чтобы Эймей напоминала ей об этом. Тогда происходили вещи, о которых, слава Богу, не ведала даже Эймей. Хотя бы те печальные события, что последовали за козлиным барбекю.

Неудача с барбекю была немного огорчительна, но не казалась ей катастрофой, как воспринял это Чарльз. Ханна была абсолютно уверена, что Фрэнк и Нед только посмеются, вспомнив злосчастную трапезу. Но Чарльз еще долго будет вздыхать и щупать пульс.

В те дни Чарльз был ее постоянной болью. Она нашла под кроватью коробку с лекарственным набором какой-то шарлатанской медицинской корпорации. По инструкции надо было писать на узкие полоски бумаги, которые принимали вдруг какой-нибудь цвет, обозначавший один из недугов. Список болезней и недугов был обозначен цветным кодом.