Литмир - Электронная Библиотека

Состав слегка дернулся, сдавая назад, затем начал медленно набирать скорость, спеша покинуть станцию. Пассажиры, обсуждая происшествие, цыган и покупки, разбредались по своим купе. Смуглянка, зажав вертящуюся дочь под мышкой, протирала ей влажным полотенцем испачканное личико и, все еще переживая произошедшее, ругала всех подряд — и дочь, и цыган, и милицию, и, отдельными, но недобрыми словами, железнодорожное начальство, приютившее табор.

Понемногу все успокаивались, и уже через пару часов никто и не вспоминал слов цыганки, включая маму чуть было не украденной девочки.

Глава 1

23.12.2009 г.

Москва

За окном вьюжит колючими снежинками зимняя ночь, наметая сугробы. Мое семейство давно спит, а я сижу на кухне и смотрю на беснующуюся за стеклом метель. Не просто так сижу, с рюмкой коньяка, жду, когда часы покажут 00:45, 24 декабря. Время моего рождения. Саму днюху я буду отмечать завтра, а сейчас — сейчас время только для меня и моих мыслей. Вот-вот мне исполнится тридцать пять лет. Самое время оглянуться назад.

На прошлое свое день рожденье я неожиданно вспомнила давнее происшествие, о котором мои родители упоминали с улыбкой — о том, как меня чуть не забрали цыгане. В памяти всплыло не только само событие, но и то, что цыганка мне говорила. Мама не смогла подтвердить ее слова, она сама помнила только то, что меня перепутали с детьми из табора. Сей факт всех до сих пор смешит, особенно моих двоюродных братьев и сестер. Они все как на подбор, рослые блондины нордического типа, да даже у родного брата глаза голубые и кожа белая. А я метр шестьдесят ростом, черная грива до талии с красновато-рыжими прядками, смуглая, скуластая, почти вишневого цвета глаза в пол лица.

Да уж, моя внешность — это большая и отдельная тема. Куда бы ни приехала, везде принимают за местную жительницу. В Италии — за итальянку, в Израиле — за еврейку, на Кипре — за гречанку. Однажды мы с мужем ездили кататься на лыжах в Приэльбрусье, так персонал базы очень хвалил супруга за то, что он местную девушку в жены взял. Кабардинцы были уверены, что я кабардинка, балкарцы — что балкарка. Вот так и живу, как дитя мира.

Обдумывая после праздника всплывшее в голове предсказание цыганки, я была поражена — все совпадало. Кроме последнего пункта. И это неожиданно зацепило меня. Не напугало, нет. Именно зацепило. Засела дурная мысль настолько глубоко, что, вернувшись после январских праздников на работу, начала составлять план не сделанного, забытого и отложенного. Обычно ведь как живешь? Все происходит по принципу 'вчера было рано, завтра будет поздно, сегодня — некогда'. Такова правда жизни.

Весь год я тщательно следовала составленному в январе плану. Погасила имеющиеся у меня кредиты, открыла на имя дочери и мужа накопительные счета, съездила ко всем родственникам, постаралась выполнить все, что я кому-либо обещала, даже по мелочам. Поторопила мужа закончить ремонт в новой квартире. И вот, наконец, перед своим днем рождения взяла отпуск до конца декабря, чтобы провести с семьей как можно больше времени. Именно вчера, когда шла с работы домой, до меня вдруг дошло — весь этот год я прожила так, как будто следующий для меня уже не наступит. Ну что же, раз начала, нужно довести все до логического конца. Поэтому сегодня с утра я писала письма. Мужу, детям, родителям, брату. Я писала о том, что счастлива с ними, люблю их, желаю им счастья, и что бы ни случилось с нами, мы все равно будем вместе. А потом поехала к нотариусу и написала завещание. И письма, и завещание я отдала нашему корпоративному адвокату с указанием передать все это мужу в случае моей смерти или исчезновения. И все равно душа не на месте. Скажете, дурью маюсь? Может, и маюсь. Дай бог, чтобы этот пакет лежал у нашего адвоката еще лет пятьдесят. Ну, как минимум.

Да даже не знаю, почему так серьезно отнеслась к тому, что наплела мне старая гадалка. Никогда не была суеверной, не читала гороскопы, не гадала на картах. К хиромантии относилась так же, как Лев Толстой к Чезаре Ломброзо и его теории физиогномики: 'Сегодня меня навестил господин Ломброзо. Ограниченный такой старичок'.

И вот сейчас сижу на кухне, смотрю в ночь за окном, жду часа 'х' и пью коньяк. И вспоминаю. Мне есть что вспомнить, я не 'паслась' по жизни, я всегда по ней летала. Раньше все шутила, мол, состарюсь, сяду мемуары писать, воспоминания, как изюм из булки выковыривать.

В детстве мы с родителями жили в Иркутской области. Я и родилась там, на Байкале. Ходила в тайгу, училась в ней жить. Тайга — загадка, кормилица, для неосторожного — погибель. Играть с ней нельзя, впрочем, заигрывать — тоже. Либо живешь в ней по ее правилам, либо из поселка нос высовываешь только на общественном транспорте. Ну, или — труп. Кому что нравится. Мне нравилось жить, всматриваться в тайгу, учиться у нее. Я с открытым ртом слушала охотников, объясняющих, как идти по следу зверя, бить острогой рыбу в реке, как читать жизнь леса по оставшимся на снегу, или земле отметкам: сломанные ветки, когти, помёт, останки съеденных животных…

Километрах в пяти от нашего поселка, ближе к Бурятии, оседал в землю старый дацан. Почти разрушенный временем, заросший молодым подлеском и старым мхом, он гордо вздымал свои полуразвалившиеся башенки и веранды над осыпями Саян и даже был обитаем. Мы, стаей молодых зверушек, прокрадывались к нему поближе и наблюдали за таинственной жизнью буддийского монастыря, размеренной и монотонной, но для нас от того не менее загадочной. Всех обитателей его — трех пожилых бурят монахов и одного старого китайца, то ли прислужника, то ли приживалу — мы пожирали глазами, поражаясь тому, что в нашей советской стране еще живут такие люди. Я проявляла особенную настойчивость в наблюдениях, вплоть до того, что подползала к ограде в шесть утра — а вдруг что увижу??! И увидела. Старичок прислужник танцевал с ножами. Ну, это я так поняла. Он двигался, как двигаются лесные звери, изгибался в немыслимые фигуры, ножи то появлялись, то исчезали, проявляя вокруг старичка серебристо-серый веер. Когда до меня дошло, что я просто не вижу двигающихся клинков, сильно засомневалась в возрасте старичка, да и в его принадлежности к миру живых и сущих — тоже. Страшно хотелось подойти и спросить — как это он делает??? В итоге почти неделю ранним утром ползала на пузе вокруг дацана, как заправский пехотинец, и жадно рассматривала все, что делал странный старик, обещая себе, что обязательно повторю все движения, которые запомню. И повторила. Но не так, как мне представлялось. Одним прекрасным утром старик закончил тренировку неожиданно рано, и исчез в пристройках монастыря. Я, разочарованно пыхтя, поползла с представления на выход. Доползти до заветной полянки мне помешали странные тапки серого цвета, в которые уткнулась носом, огибая стоящие на пути кустики ежевики. В тапках были ноги, ну не сами по себе конечно, над ними возвышался, строго глядя на меня, их владелец — тот самый старикан. Пару секунд мы молча рассматривали друг друга, затем он вздохнул, и, подняв меня на ноги, потащил к дацану. Там он вручил мне один из ножей и жестом показал — давай мол, что можешь? Ну, я и показала. Что смогла. Старик ржал, как полковой конь, хлопая себя сухими ладошками по тощим коленкам.

С этого момента началась, как говорится 'отделка щенка под капитана'. В то время я и не подозревала, что это был первый шаг навстречу моей Судьбе.

Моринадзуко Хиаши-сенсей по-русски говорил плохо, но я его понимала. Он прибился к этому монастырю в 1946 году. Как оказалось, он был не китайцем, а японцем, бывшим военнопленным, который после поражения Японии в войне решил не возвращаться домой. Стыдно ему было, как одному из потомков древнего рода воинов-самураев. А когда повзрослел и по новому осмыслил прожитое время, то возвращаться было уже некуда, да и не к кому. Так и прижился здесь.

2
{"b":"179807","o":1}