Старший. Господа! нельзя ли по местам? Ведь болтать можно и сидя за бумагой; не все равно? кто вам мешает? оно, разумеется — почему не так? — вот мы, бывало, в старину, в канцелярии и в картишки игрывали, да с оглядкой — и ничего, право! Столы у нас тогда были маленькие: вот мы бумаги разложим, и давай в бостончик; идет начальник — мы карты под бумаги; начальник войдет — все благоприлично; а то что вы, нынешние? развалились по столам, по окошкам; ну, войдет Василий Кузьмич — когда тут вскочить? Беготня, беспорядок — беда, да и только, особливо теперь: ждет награды, знаете какой бывает сердитый в это время…
Один из чиновников. Еще рано Василью Кузьмичу. Он вчера до трех часов в карты играл…
(Всё знают, проклятые!..)
Второй. Неправда — он у Каролины Карловны…
(И это знают, злодеи!..)
Третий. Ничуть — у Натальи Казимировны…
(И это также… кто б это подумал?..)
Четвертый. Да неужли у него две интриги разом? этакой старик…
Третий. Старик? смотри, коли он нас всех не переживет! Поесть ли, попить ли — его дело, и в ус не дует! Даром что святошу корчит… всех нас за пояс заткнет…
Тьфу, негодяи какие! Не знал же я вас прежде!.. И слушать больше не хочу… Сорванцы, болтуны!.. Вот, постойте!.. Опять забылся; уж не унять мне их!.. А досадно: уж как бы раскассировал… Что тут делать? Эх, волки их ешь!.. Надобно чем-нибудь развлечься. Дай пойду послушать, что скажет князь, как услышит о моей кончине, как пожалеет… Ну, скорее. В приемной одни Кирила Петрович — и в слезах, — верно, обо мне: то-то, друг один никогда не изменял! Хорошо, что не знал ты одного дельца… сказал я про тебя одно словцо, которое ввек тебя бороздить будет, — да нечего было делать: зачем тебя назначили именно на то место, которого мне хотелось… кто себе враг? Но, кроме этого, я тебе всегда во всем был помощник, и ты можешь обо мне поплакать. А! вот к князю и двери отворяются… Войдем…
Кирила Петрович. Я к вашему сиятельству с неожиданным, горестным известием: Василий Кузьмич приказал долго жить…
Князь. Что вы говорите? да еще вчера…
Кирила Петрович (всхлипывая). Сегодня ночью удар; прислали за мною в восемь часов — уж едва дышал; все медицинские пособия… в девять часов Богу душу отдал… Большая потеря, ваше сиятельство.
Князь. Да, признаюсь — таких людей мало: истинно почтенный был человек.
Кирила Петрович. Деятельный чиновник…
Князь. Правдивый был человек.
Кирила Петрович. Прямая, откровенная душа! Уж, бывало, что скажет, верь как святому…
Князь. И вообразите — как будто нарочно, только сегодня сошло об нем представление…
Кирила Петрович (плачет). Ах, бедный! А он так ждал его…
Князь. Что делать! видно, судьба его умереть без повышения… Жаль!..
Кирила Петрович (рыдая). Да! уж теперь ему ничего не нужно…
Василий Кузьмич. Как не нужно?.. Помилуйте, ваше сиятельство! за что же такая обида? Да! я и забыл… уж не нужно и повышения… Ах, обидно! Ну уж, видно, я и впрямь умер… Да отчего бы так, впрочем? что нужды, что я умер! ведь я в отставку не подавал: пусть бы чины себе шли да шли… кому ж от того помеха? а и мертвому приятно… Ах, не догадался я прежде! Что бы составить об этом проектец… Досадно, больно…
Кирила Петрович. Да, теперь ему более ничего не нужно! Но у него осталось семейство… если б ваше сиятельство…
Князь. Как же! с большою охотою. Заготовьте мне записку… Но только я вам должен сказать, — ваше искреннее участие в Василье Кузьмиче делает вам много чести.
Кирила Петрович. Как же иначе, ваше сиятельство. Он был мне истинный, неизменный друг…
Князь (улыбаясь). Ну, не совсем…
Кирила Петрович (отирая слезы). Как не совсем? Что вы хотите сказать этим, ваше сиятельство?..
Князь. Да, теперь дело прошлое, а я скажу вам; если вы не получили того места — знаете?.. то не кто другой тому причиною, как Василий Кузьмич… Мне больно это вам открыть, а это так…
Василий Кузьмич. Ай! ай!
Кирила Петрович. Вы меня сразили, ваше сиятельство!.. Да что ж он мог про меня сказать?..
Князь. Да ничего в особенности, а так вообще заметил, что вы человек неблагонадежный…
Кирила Петрович. Да помилуйте, ваше сиятельство, это одно слово ничего не значит — надобны доказательства…
Князь. Я это знаю; я вступался за вас; но Василий Кузьмич только и твердил: «Поверьте мне, я его давно знаю, неблагонадежен, неблагонадежен вовсе…» Это дело, как вы знаете, от меня не зависело, Василий Кузьмич был с весом — и к нему все пристали.
Кирила Петрович. Ах, лицемер, лицемер! Уж если на то пошло, я доложу вашему сиятельству: меня он уверял, что против меня были вы, что он, как с вами ни спорил, как ни заступался за меня…
Князь. Он вам просто солгал…
Кирила Петрович. Поверите ли, ваше сиятельство, не было на свете коварнее этого человека; с виду мужиком смотрел, и то и дело на языке: «Я человек простой, я человек простой», — и прямо всякому в глаза смотрел, — а тут-то и норовит обмануть; всех проводил, ваше сиятельство, всех обманывал… Вот только была бы ему какая ни на есть пользишка… отца бы продал, сына б заложил, мать бы родную оклеветал… право!
Князь. По крайней мере нельзя отнять у него, что он был человек деятельный.
Кирила Петрович. Какой деятельный, ваше сиятельство! Лентяй сущий: только что мастер был бумаги спускать. Вникните-ка в его дела — ничем не занимался. Да и когда ему было? С утра до вечера или интригует, или в вист. Ничего у него не было святого: как дело поважнее, потруднее, так и свалит его на другого; уж на это такой был тонкий!.. Такой всегда предлог отыщет, что и в голову не прийдет… А там, смотришь, как другие дело все сделали, он его так обернет, как будто сам его сделал… такой хитрец!..
Князь. Но все-таки он был человек не корыстолюбивый…
Кирила Петрович (горячась). Он? такого корыстолюбца свет не привидывал. На маленькие дела он не пускался, потому что осторожен был, как заяц; но изволите помнить его поручение в чужих краях: откуда все его богатство?..
Князь. Как? неужли? Полно, правда ли?
Кирила Петрович (продолжая горячиться). Да помилуйте, ведь я сам при нем был, я все знаю — всех обманул, продал… а доказательств нет — все прикрыл…
Василий Кузьмич. Аи, аи, аи!
Князь. Я вам очень благодарен, что вы мне это открыли. Мне остается пожалеть, что вам не вздумалось этого сделать немножко раньше…
Кирила Петрович. Ах, ваше сиятельство! Что было делать! Старинная связь, дружба, — человек сильный.
Князь. И которого покровительство вам было нужно, не так ли?.. Прощайте, сударь… (Уходит.)
Василий Кузьмич. Что, брат, взял? Вот что значит наушничать…
Кирила Петрович (опомнясь). Аи! оплошал, погорячился слишком… Проклятый лицемер, душегубец! И по смерти-то пакостит мне…
Василий Кузьмич. Однако ж очень недурно, что я умер; не то плохая бы мне была шутка. Ну, что его слушать! Полечу-ка к другим друзьям: может быть, кто-нибудь и добром вспомянет. А, право, весело этак из места в место летать.
(Друзья Василья Кузьмича за обедом.)
Первый друг. Так вот как, батюшка! чрез два дня мы на похоронах у Василья Кузьмича? Кто бы подумал? Еще сегодня должен был у меня обедать; я ему и страсбургский пирог приготовил: он так любил их, покойник.
Второй друг. А пирог славный — нечего сказать…
Василий Кузьмич. Да! вижу, что славный! Странное дело: голода нет, а поесть бы не отказался… Что за трюфели! как жаль, что нечем…
Третий друг. Чудный пирог! позвольте-ка еще порцию за Василья Кузьмича…
(Все смеются.)
Василий Кузьмич. Ах, злодеи!
