Злободневным вопросом тогдашней внутренней жизни был и вопросо финансах. По данным, напечатанным «Моск. ведомостями» (1879, № 5, 6 января), бюджетный дефицит за 1878 год составлял 27,5 миллиона рублей. Обеспокоенные власти предприняли ряд мер (учреждалась «особая высшая комиссия», вводились новые пошлины и сборы), которые, однако, даже по самым оптимистическим расчетам, никак не могли восстановить требуемого равновесия. Основная надежда возлагалась на «естественный» прирост доходов за счет общего подъема народного благосостояния. Это и брал под сомнение Салтыков, вопреки оптимистическим прогнозам официальных лиц, и в частности министра финансов.
…Конституционное будущее Болгарии. — См. прим. к стр. 338.
…Якуб-хан, достославно шествующий по стопам Шир-Али… — Имеются в виду афганские правители, потерпевшие поражение в военном конфликте с Англией (1878–1879 гг.). Эмир Шир- Алибежал из Кабула в конце 1878 года в Туркестан; Якуб- хан, сын Шир-Али, который находился в оппозиции к политике отца, был им заточен. После освобождения вступил в переговоры с англичанами, но долго продержаться у власти не мог: вскоре последовало его низложение и высылка в Индию.
…то пригрозись: об этом, дескать, мы поговорим в следующий раз… — Салтыков иронически воспроизводит характерный для либеральной печати оборот-концовку, служащий прикрытием ее идейно-политической бессодержательности.
Есть люди <…> которые мертвыми дланями стучат в мертвые перси.<…> По моему мнению, люди, занимающиеся этим ремеслом, суть иезуиты.<…> Они настроят мертвыми руками бесчисленные ряды костров… — Полемический выпад против Достоевского. См. стр. 775, 776–779.
«…звон победы раздавайся» — пародийный парафраз державинского «Описания торжества в доме кн. Потемкина, по случаю взятия Измаила», часто используемый Салтыковым для осмеяния казенно-охранительного патриотизма. У Державина:
Гром победы, раздавайся,
Веселися, храбрый Росс!
Слава, то есть« нас возвышающий обман»… — Из стихотворения Пушкина «Герой». У Пушкина:
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман.
Ходят люди в мундирах, ничего не созидают, не оплодотворяют, а только не препятствуют — а на поверку оказывается, что этим-то именно они и оплодотворяют... — Мысль о плодотворности административного бездействия, парадоксально изобличающая социальную вредность царской бюрократии, уже была высказана Салтыковым в «Истории одного города» и в «помпадурском» цикле (см. т. 8, стр. 233, 355).
…чтобы мужик русский, говоря стихом Державина,« ел добры щи и пиво пил». — Салтыков полагал, что первой ступенью процесса превращения «коняги» в человека является удовлетворение его «первоначальных нужд», материальная обеспеченность, дающая ему возможность освободиться от притязаний «желудка» и перенести «свои требования в высшую сферу». «…Несправедливо и едва ли возможно ожидать, чтобы бедность духовная была побеждена прежде, нежели будет побеждена бедность материальная» («Письма о провинции», письмо 6-е; т. 7). В пятой главе «Итогов» Салтыков именно в этом плане (на полях, в конце текста первой редакции) процитировал из стихотворения Державина «Осень во время осады Очакова»:
Запасшися крестьянин хлебом,
Ест добры щи и пиво пьет.
(См. т. 7, стр. 672–673; см. также цитацию этих строк в первой главе «Современной идиллии» — т. 15, кн. 1.)
…«возбуждения пагубных страстей»? — На официальном языке означало революционные убеждения и действия.
…конституционное будущее Болгарии… — иронический пассаж, включающий в себя и «обмен» телеграммами с реальными лицами (известными тогда болгарскими деятелями), преследует цель высмеять куцый характер подготовлявшейся царскими властями «конституции» — «устава о предупреждении и пресечении» («Органический устав государственного устройства княжества Болгарского»), извлечения из него публиковались в ряде тогдашних периодических изданий (см. MB, 1879, № 37, 13 февраля). Ряд публикаций тех лет, освещавших «болгарские дела», укрепляли ироническую точку зрения Салтыкова. Так, в «Заметках и воспоминаниях» Евг. Утина «Болгария во время войны» описывалось и держимордовское поведение ее губернатора кн. Черкасского, «грозного», посоветовавшего одной болгарской депутации «выбросить из головы всякие политические затеи», «слушаться и повиноваться, а не рассуждать». Один из «людей» кн. Черкасского «твердо стоял на своем, что управлять болгарами без нагайки невозможно» ( BE, 1878, № 2, стр. 687–694).
Посылаю телеграмму № 1-й:« Митрополиту Анфиму». — В заметке Утина «Наши болгарские дела» можно найти объяснение этому сатирическому выпаду. «Болгары, — писал он, — не желали, чтобы их духовенству была предоставлена особенно влиятельная роль в их внутренних делах. Об этом нежелании они скромно заявили, но получили грозный ответ, чтобы они не смели рассуждать подобным образом, что духовенство должно иметь предпочтительное влияние <…> что религия это краеугольный камень и т. д.» ( BE, 1878, № 2, стр. 716).
Даже покойный цензор Красовский — и тот с удовольствием подписал бы под ними:« Мечтать дозволяется». — А. И. Красовский, который был с 1821 года цензором, а с 1832 года председателем комитета иностранной цензуры, отличался особым обскурантизмом и вздорностью претензий. Почти под каждым из рассмотренных им сочинений, даже разрешенных другими членами комитета, стояла его резолюция: «А г. председатель полагает безопаснее запретить».
…сам мечтательный Погодин — и тот не мог вычерпать его до дна. — Салтыков пародирует некоторые характерные для Погодина идеи — «мечтания», высказанные им в его научных и беллетристических сочинениях («О происхождении Руси», «Исследования, замечания и лекции о русской истории», «История в лицах о Димитрии Самозванце», «Петр I» и др.), а также в его монографии «Древняя русская история до монгольского ига» (т. I, M. 1872, стр. 1–6, 14–25; т. 2, стр. 678–690, 1327–1356 и др.).
Finis Monrepo *
Впервые — ОЗ, 1879, № 9 (вып. в свет 22 сентября), стр. 214–244.
Сохранились: 1) черновая рукопись ранней редакции (от слов: «Разуваев предстал передо мной радостный…», стр. 348, и кончая словами: «…В два слова мы кончили: «Finis Монрепо!», стр. 380); 2) черновая рукопись поздней редакции (от слов: «Разуваев предстал передо мной…», стр. 348, и кончая словами: «…Разуваев ни словом, ни движением не выдал, что помнит, как некогда он стоял за стулом с тарелкой», стр. 352).
Приводим два наиболее значительных варианта ранней рукописной редакции.
Стр. 362, строка 3 сн. После слов: «неумелость и сиротливость»:
Мне скажут, что это тип несимпатичный — согласен, но это не мешает ему существовать. И еще скажут, что это тип вымирающий — и это правда, но он не вымер, далеко еще не вымер. И притом он дал отпрыск. Я надеюсь, что этот отпрыск несколько иного характера, но покуда еще он не настолько определился, чтобы заключать об его пригодности к жизни в тех условиях и формах, в каких она сложилась в последнее время. Мне кажется, что <1 слово нрзб.> условие культурности в том виде, в каком мы привыкли себе ее представлять, то есть отсутствие возможности обойтись без посторонних услуг, существует для отпрыска в той же силе, как для старого древа. Спрашивается: как справится отпрыск с этою отчасти печальною, отчасти глупою необходимостью? Выработал ли он себе достаточный медный лоб, без которого немыслимо качество порабощать людей? Или же самое представление о медном лбе настолько уже претит ему, что он предпочтет вольное умирание тем выгодам, которые должно принести за собой меднолобие?
Повторяю: мой личный казус ничтожен. Но он доказывает, как трудно жить в это смутное, загадочное время, в этой смутной, загадочной среде. Нельзя быть свободным у себя дома, в своих четырех стенах; нельзя ходить в туфлях из комнаты в комнату, нельзя плевать в потолок… Но на каждом шагу руки, ноги, голова путаются в тенетах превратных толкований; на каждом шагу встречается вопрос: что сие означает? Нельзя быть нищим духом, чистым сердцем, нельзя сочувствовать, нельзя презирать…
По-моему, Грацианов совершенно извратил характер своих обязанностей. Или, лучше сказать, не он лично их извратил, а извратил дух времени. Вместо того, чтоб оставаться становым приставом в строгом смысле слова, он сделался политиком, философом, чуть ли не законодателем. Вместо того, чтоб лететь на помощь по первому зову, он еще различает: заслуживает ли имярек своим поведением, чтоб ему подавали помощь, полезный ли он сын отечества, и нет ли в самом его ничегонеделании, в самой его изолированности чего-либо сомнительного?
