— Может, он и Иванченко с собой в Госплан захватывает? — усмехнулась Людмила Михайловна. — Что-то она тоже сегодня не вышла на работу. Или это просто совпадение?
— Вообще у них в последние дни какой-то разлад, — поделилась Тамарочка. — Софья Александровна говорила, если та раньше по телефону все: «Борис да Борис», то сейчас одно: «Нет, не могу, не уговаривай». Не подпускает к себе. А он из-за этого злится и на других свою злость вымещает. Слышали, вчера шеф Квирикашвили разнос устроил из-за Мельникова?
— Да-а, — пропела Людмила Михайловна. — Я ведь за этим и шла. Мельников-то собирается жалобу подать Сергею Петровичу на Бориса Павловича. За то, что тот его премию отдал Иванченко. Это, кричал на весь отдел, попрание всяких норм, когда любовниц — тут Мельников другое словечко употребил, покрепче, и Людмила Михайловна, хоть были они наедине с Тамарочкой, по причине присущей ей деликатности не решилась произнести его вслух, а прошептала Тамарочке на ухо так вот этих самых оплачивают за счет государства. А ведь ему терять нечего, подаст жалобу, ей-богу, подаст. Неужели Борис Павлович действительно вместо Мельникова Иванченко вписал? Наверное, это Тверской хотел угодить начальству?
— Представьте, Тверской здесь ни при чем, — авторитетно заявила Тамарочка. — Фамилию Иванченко шеф вписал собственной рукой. Я сама список перепечатывала.
— Ну, уж это тогда просто надо совесть потерять! — развела руками Людмила Михайловна.
— Да что вы удивляетесь, — покачала головой Тамарочка, — ведь это уж не первый раз. Путевку он ей для сына устроил в санаторий на целое лето. И ведь какое бесстыдство, нет чтобы культурненько, втихую самому напечатать отношение, он мне продиктовал: «Согласно договоренности просим выделить путевку для ответственного сотрудника главка Иванченко Н. А»… Представляете, эта мымра — ответственный сотрудник?! Какая наглость все-таки…
— Неужели Борис Павлович способен на такое?! — го ли искренне недоумевая, то ли подзадоривая Тамарочку на дальнейшие откровения, воскликнула Людмила Михайловна.
— А что Борис Павлович, ангел, что ли? — рассудительно заметила Тамарочка. — Есть у него права, вот он ими и пользуется. Не удивлюсь, если он ее и на повышение выдвинет.
Удостоверившись, что Тамарочка выложила все, Людмила Михайловна повторила несколько раз «нет, вы меня просто огорошили» и поспешила поделиться добытыми сведениями с другими.
К великому изумлению секретарши, в половине пятого пришел шеф. («Значит, все-таки был в Госплане, и я попала в точку, когда сказала Людмиле Михайловне, что у них разлад», — гордясь своей проницательностью, отметила Тамарочка.) Не заходя в кабинет, Борис Павлович спросил, кто звонил, по каким вопросам. Тамарочка вытащила блокнот, страницы которого были разбиты вертикально на три графы: в первую следовало записать, кто звонил, во вторую — из какой организации, в третью по какому вопросу. Как вести блокнот, Борис Павлович объяснял секретарше раз десять, прежде чем она убедилась, что такая система действительно очень удобна.
— Звонков было мало, Борис Павлович, — глядя в блокнот, доложила Тамарочка. — Лернер из Госснаба просил сообщить насчет заказа для Новокузнецка. Парамонов из ЦК профсоюза интересовался, сколько наших предприятий работают по щекинскому методу. Я переадресовала его к Аркадию Борисовичу. Еще звонили из Донецка, Тулы, Таллинна, Новокузнецка — по поводу того же заказа для них. Всем сказала, чтоб подождали до завтра. А в течение последних пятнадцати минут дважды звонил Сергей Петрович. Первый раз я ему сообщила, что вы, возможно, придете к концу дня, а во второй раз он поинтересовался, не пришли ли вы. По какому делу, ничего не сказал. Наверное, что-то срочное…
Если бы начальник главка смотрел в этот момент не на пухленькие руки секретарши, держащие блокнот, а в ее глаза, он бы уловил в них нескрываемую насмешку.
«С Лернером разговор будет долгий», — рассудил Борис Павлович, садясь в кресло, и снял трубку телефона прямой связи с Сергеем Петровичем.
— Добрый день, Сергей Петрович. Ты меня искал?
С заместителем министра у Бориса Павловича была уже двадцатилетняя дружба. Дружба не в житейском смысле, когда по праздникам собираются семьями и потом, обнявшись, поют песни, или одалживают друг у друга до получки, или спорят до хрипоты, талант Высоцкий или нет, или делятся бескорыстно сведениями, где чего можно достать. Нет, это была, так сказать, дружба новой формация, которую точнее можно определить как деловое сотрудничество. Знакомство их началось, когда оба были начальниками цехов. Потом Борис Павлович стал главным инженером, директором завода, а Сергей Петрович секретарем парткома, горкома. Многие вопросы приходилось им решать сообща, и взаимопонимание у них установилось хорошее. Когда Сергей Петрович занял пост замминистра, он через год вытащил в Москву Зайцева. Если бы Борис Павлович раньше сделал карьеру, он бы тоже, конечно, не забыл Сергея Петровича. Словом, они знали, что в работе смело могут положиться друг на друга. Таких земляков — не по рождению, а по месту предыдущей совместной работы — в любом ведомстве отыщется нынче немало.
Борис Павлович с Сергеем Петровичем были на «ты». Но как-то так получилось, уже здесь в Москве, что Борис Павлович хоть и говорил старому другу «ты», но называл его по имени отчеству, а тот обращения не изменил…
— Да, Борис, искал. Но это не телефонный разговор. Сейчас я как раз свободен, заходи.
К Сергею Петровичу можно было пройти и коридорами через три лестничные площадки, но на одной из них, предупредила Тамарочка, шел ремонт, и, чтоб не запачкаться ненароком, Борис Павлович спустился вниз, обогнул здание и вошел в подъезд, вывеска на котором была чуть помонументальней, чем на том, из которого вышел.
Сергей Петрович встал из-за стола, пожал ему руку:
— Устраивайся поудобней, разговор может получиться долгим.
«Снова Госплан нас за горло берег», — подумал Борис Павлович.
— Знаешь, Борис, мы с тобой старые друзья, — после длительной паузы начал Сергей Петрович, и Борис Павлович понял, что Госплан тут ни при чем. — Так вот, разреши, я без всяких там экивоков буду говорить прямо. Ты из-за какой-то юбки потерял голову и делаешь глупости…
Борис Павлович знал от Натальи Алексеевны, что сплетни об их отношениях ходят в коллективе, но относился к ним с брезгливой снисходительностью и никак не мог предположить, что, даже если они и дойдут до руководства, оно придаст им серьезное значение. Поэтому он был не подготовлен к такому разговору и растерянно молчал, даже не возмутившись, что Сергей Петрович так пренебрежительно охарактеризовал его чувство.
— До меня кое-что уже доходило, — продолжал Сергей Петрович, — но я решил, с кем не бывает, перебесишься, а ты наоборот, чем дальше, тем, извини, чуднее становишься. Вот уже заявления на тебя пишут. — Он взял со стола лист бумаги, почти целиком исписанный мелким убористым почерком.
— Мельников, что ли? — сообразил Борис Павлович. — И он еще жалуется! Да его, алкоголика, гнать с работы надо!
— Пока не советую, — строго сказал Сергей Петрович. — Ты сам ему дал очень хороший козырь. Зачем ты вместо него вписал на премию эту Иванченко?
— Вот в чем дело? — гнев захлестнул Бориса Павловича. — Ну, и негодяй же!
— Пусть он и негодяй, ваш Мельников, — все так же строго проговорил Сергей Петрович, — но придется заткнуть ему рот этой премией, а то ведь вынесет сор из избы. И я тебе тогда не завидую. Хорошо, что сейчас все замкнулось на мне, а если б он подбросил эту бумажку кому другому?
Борис Павлович понурил голову и признал про себя, что Сергей Петрович, к сожалению, прав. Как, впрочем, права была и Наталья Алексеевна, когда говорила, что глупо афишировать их отношения.
— Ну, если тебе позарез надо было, чтоб она получила премию, — уже смягчившись, сказал Сергей Петрович, — так сделать бы, чтобы предложение исходило от начальника ее отдела. И тогда не было б никаких разговоров. Или у тебя с ним нелады?
