— Эй! — окликнула Зина. — Здравствуй! А Наташка дежурит, что ли?
— Спит она.
— Вечно спит! Сколько можно? А ну вставай, поднимайся, рабочий народ! — И прежде чем девушка успела что-то сказать, Зина решительно спустилась к дверям землянки и толчком распахнула ее. — Ох, извини, ради бога!..
Наташа была не одна. Испуганно глядя на Зину, она сидела на нарах, подтянув к подбородку одеяло, из-под которого сбоку выглядывала стриженая голова Бондаренко.
— Зиночка, я сейчас… — пробормотала смущенно Наташа.
— Прости, подружка. Вот тебе с мужем на счастье! — Зина бросила на одеяло сверток и быстро вышла из землянки.
Пока Наташа разворачивала сверток, Бондаренко влюбленно смотрел на нее. Из свертка выпал маленький детский чепчик и распашонка.
— Ой, Сенечка… — Наташа счастливо рассмеялась.
— Откуда ж она узнала? — недоуменно спросил Бондаренко, гладя Наташины волосы.
В комнате для тяжелораненых лежал подполковник Федоров, поглаживая ногу, которая покоилась на лотке из дощечек. Напротив, на свободной конке, сидел майор Млынский. За перегородкой звякали инструменты, и доносились оттуда приглушенные женские голоса.
Подполковник нервно курил и ругался сквозь зубы:
— Какая нелепость!.. У меня девятьсот прыжков. На лес, на воду, на скалы!..
— Что же поделаешь? — посочувствовал Млынский.
— Заварил эту кашу, а мне приказали расхлебывать. Чего это вдруг ты стал сомневаться? Ведь что получается? Я же смотрел материалы: Хорн, несомненно, полезет в центре. Ясно как божий день. Так нет же: давай, давай! Вот тебе и давай…
— Значит, кто-то пойдет вместо вас.
— Кто? — Подполковник придвинулся к краю койки, поближе к Млынскому, и понизил голос. — У меня документы подполковника Бютцова…
— Фридриха фон Бютцова?
— Да. Инспекционная поездка, только что из Берлина… Человека для этого надо готовить не меньше двухтрех недель… Да и где его взять, этого человека? Черт! — Подполковник в сердцах ударил по дощечкам лотка и застонал от боли.
— А ваши люди?
— Они со мной. Мой шофер, мой денщик… Все документы подлинные, отметки проставлены самые последние, тут нашармака не проскочишь, ты знаешь…
— И все же попробуем…
— Только сами не вздумайте пробовать. Засыпетесь — чихнуть не успеете, и ребят моих под монастырь подведете…
Дверь приоткрыла Зина.
— У нас все готово к операции. Извините, товарищ майор!
Млынский поднялся, посмотрел на часы.
— Я сейчас информирую Центр о случившемся…
Охрим Шмиль сидел в легковой машине рядом с шофером, а на заднем сиденье ехал Занге.
Колонна грузовиков с солдатами, в центре которой была легковая машина, на рассвете подходила к деревне… Половина солдат была в форме СС, другая — в крепких полушубках и меховых шапках. На рукавах полушубков белели повязки…
Деревня, в которую въезжали грузовики, знакома нам по недавним событиям — Селищи.
Легковая машина свернула к дому Павлушкина, стоявшему на отшибе. Ворота, сбитые из толстых жердин, были распахнуты, и на лай рассвирепевшего пса из дома никто не вышел.
Занге и Охрим вылезли из машины.
Отсюда, с пригорка, деревня была как на ладони. Колонна грузовиков вытянулась во всю длину улицы и остановилась.
Четко повинуясь приказам своих командиров, солдаты, выпрыгнув из машин, сразу же направились группами к каждому дому… Загрохотали приклады по дверям.
Солдаты вломились в дом к той женщине, которую недавно выбрали председателем сельсовета. Она едва успела накинуть платок на плечи. Ее и двух ее ребятишек вытолкнули на улицу…
Учительница спала, когда ворвались в дом. Сбросили одеяло. Девушка пронзительно закричала, забилась в угол, к ней потянулись руки, порвали рубашку…
На карателей накинулись трое мальчишек лет по двенадцати. Они дрались с солдатами, как волчата, зубами и ногтями защищая свою учительницу. Одного мальчишку выбросили в окно — раздался звон разбитого стекла и треск выбитой рамы. Остальных, избитых, и учительницу выволокли во двор…
Из окон полетели книги, классная доска, сшитые из обоев тетради и глобус, тут же расколовшийся пополам…
Разгромили все в доме женщины, помогавшей Ирине Петровне при родах…
И у Анны Лосенковой хозяйничали оккупанты. Ничего не позволив взять, кроме грудного ребенка из люльки, ее и девочек, полуодетых, вышвырнули из дома.
Заливались отчаянным лаем собаки. Грохнул выстрел— и лай сменился пронзительным визгом. Панически кудахтали редкие куры…
Людей — а это были женщины, старики и дети — прикладами гнали по улице к полуразрушенной церкви.
На дальнем краю деревни загорелись дома…
Занге, наблюдавший за разгоравшимся пожаром, обернулся к Охриму и по-русски спросил:
— В таком освещении узнаешь майора Млынского?
— Узнаю, — кивнул Охрим.
В тот же день в Тарасевичах, в доме Маши, которая когда-то спрятала у себя раненого Алика, командир отряда «За Родину» Высокий сидел не снимая кожаной куртки, со стаканом давно остывшего свекольного чая.
Поставив стакан, Высокий проговорил, обращаясь к Косте и Алику:
— Спасибо за помощь. Без связей с подпольем нам туго пришлось бы… Вы молодцы!
Костя смущенно улыбнулся и ответил:
— Алик смелый парень…
— Ну хорошо, друзья, — сказал Высокий и обратился к Маше, которая все это время влюбленно смотрела на Алика, а теперь собралась было уйти. — Останься, Машенька, у нас от тебя секретов нет. Дело, ребята, серьезное, и время не терпит: каратели зверствуют. Напали на ту деревню, в которой недавно был Млынский. Грабят, жгут дома, людей согнали и заперли в церкви…
— Ужас какой! — с болью сказала Маша.
Костя сжал зубы.
— Отомстим…
— Само собой, отомстим, — подтвердил Высокий. — Но людей еще можно спасти.
— Вы думаете? — посмотрел на Высокого Алик.
— Я уверен. Если внезапно ударить сейчас по деревне, можно спасти людей. Вот только сил у нас маловато…
У Кости глаза горели от возбуждения.
— Млынский поможет. Я к самому Семиренко пойду!
— Тут, ребята, некогда формализм разводить, — жестко произнес Высокий. — Надо действовать немедленно!
— Тогда мы сразу отправимся к Млынскому! — сказал Костя.
— Это другое дело. — Высокий поднялся.
— А мне с вами можно? — робко спросила Маша.
Алик посмотрел на Высокого. И тот подтвердил:
— Конечно. Чем представительнее, тем лучше… И передайте майору — на рассвете мы выступаем и ждем его помощи…
— Ты не имеешь права идти! — говорил сквозь зубы Федоров. Нога его, забинтованная и вытянутая, с подвешенной гирей, после операции нестерпимо болела.
Млынский стоял напротив в шинели, с оружием, готовый к походу.
— Там люди сгорят…
— Ты командир Особого отряда, а не начальник пожарной команды, — жестко сказал подполковник. — Думай лучше, как проникнуть в закрытую зону квадрата 27. Расстрелять нас мало, если не сделаем этого…
— Я никогда не прощу себе, если в этой деревне погибнут женщины, старики и дети. Я обязан спасти этих людей…
— Вся наша война за людей, майор, — сказал Федоров, — за кого же еще мы воюем? Пошли две роты, а сам не ходи. Как старший по званию, я запрещаю, все! — И подполковник устало откинулся на подушку.
Роты Бондаренко и Бейсамбаева выстроились на краю поляны. С левого фланга стояли Костя и Алик с винтовками. Из землянки вышел майор. Командиры сразу подобрались, повернулись к нему.
— Командуйте, Хват! — сказал отрывисто Млынский.
— Есть! По местам, товарищи командиры!
— Горшков! — обратился к лейтенанту Млынский. — Ты должен остаться.
— Слушаюсь, — нехотя подчинился Горшков. Млынский повернулся к Зине.
