Когда я повертел по сторонам головой, продолжая изучать местность в инфракрасном режиме, мне показалось на секунду, что на одном из утесов тускло светится бордово-коричневая точка, напоминающая фигуру человека! Так, если бы кто-то стоял в маскхалате на фоне очень холодного камня.
Я резко развернул голову в том направлении: точка, вернее, пятно действительно напоминало фигуру стоящего на скале человека…
Я ударил Белого по бокам и, развернув поводья в ту сторону, съехал с тропы, лавируя между каменными столбами. Буквально через полминуты, когда я вновь выехал на относительно открытое пространство, пятна уже не было.
Приметив тот утес, я галопом понесся туда, еле маневрируя в каменных лабиринтах Ломтя Сыра. Мысленно я крыл себя отборными ругательствами: не надо было так резко реагировать на увиденное. Нормальный Охотник не показал бы виду, что заметил кого-то, и под прикрытием камней подъехал бы поближе…
Но я уже давно не был нормальным Охотником – я стал сгустком пульсирующих нервов!
Битых полчаса я утюжил эти чертовы скалы. Белый явно не одобрял моих действий, фыркая и вздрагивая, когда на его светлую шкуру пытались приземлиться летучие мыши.
Наконец я спрыгнул с седла и начал изучать каменистую землю с редкими наносами песка, но, кроме помета церберов и мышей, следов верблюдов и вышеуказанных собак, ничего не увидел. Ни дымка, ни окурка, ни свежесковырянных пород на пирамидальном утесе.
Но то ли от недавнего стресса, то ли от паранойи, или же так обострились мои инстинкты – я затылком чувствовал чье-то пристальное внимание. Меня это пугало и будоражило одновременно – я вошел в азарт преследователя.
Не знаю, долго бы я ползал в этом «священном безумии» по сухопутным фьордам, но тут Белый испуганно тявкнул, и тут же я услышал многоголосый хриплый лай. Из разлома в скале вылезла облезлая серая сука о двух головах, надрывающаяся отчаянным хриплым гавканьем, переходящим в глухое рычание. Глаза на одной ее голове, той, что поменьше, были затянуты бельмами, а из пасти беспомощно свисал рваный язык. Зато вторая голова выглядела вполне устрашающе, щерясь пастью с кинжалообразными клыками, торчащими из пегой десны.
Видно, я потревожил собачье гнездо, а это было опасно, так как оно могло быть и с выводком. Если она защищала потомство, то разумнее было сбежать, особенно учитывая, что на отдававшийся эхом в жуткой тишине лай стали отвечать другие собаки, находившиеся где-то неподалеку.
Плюнув в сердцах, я вскочил в седло уже собравшегося бежать Белого, и даже шенкелей давать ему не пришлось – он перешел в бодрую рысь, довольно профессионально огибая препятствия без всякой моей помощи…
Долго еще далеким эхом раздавался лай потревоженных псов, а я взял себя в руки, продолжив курить, размышлять и вертеть головой по сторонам…
Когда тропа протиснулась между двумя черными скалами, напоминающими два утюга, стоящие друг напротив друга, я уловил шорох камней, осыпающихся со склона. Я вздрогнул…
И тут тишину прорезал дикий гортанный выкрик.
Дав Белому по бокам, я заметил краем глаза, как из-за каменных наростов на скалах выскакивают темные силуэты людей и с проворностью мухи быстро спускаются вниз, словно не замечая бугристых неровностей на выветренной вулканической породе. Фигуры двигались с фантастической ловкостью обезьян.
Я примерно догадался про дальнейшее развитие событий и вскинул автомат, захлопнув забрало шлема бронированным светофильтром.
В конце прохода появились очертания шести или семи всадников, преграждающих мне дорогу.
Я осадил Белого и, поняв, что попался, поехал вперед шагом, держа автомат наготове.
Боже милосердный! Это было зрелище… Давно я не видал такого, разве что в рейде по Элизию, под Собачьей Грязью[14].
Их было семеро, но посчитать я смог не сразу, поскольку взгляд постоянно блуждал по облику и одеждам этих, по всей вероятности, людей.
Их лица были сплошь татуированы и раскрашены фосфорной краской, делая их персонажами каких-то кошмарных снов. Некоторые из них имели на крыльях носа круглые дыры со вставленными в них железными болтиками типа гаек. Головы их были выбриты особым манером, так чтобы по верхней части шло что-то вроде гривы, оканчивающейся косичкой, в которую вплетали разный хлам вроде тонкой проволоки с разноцветной изоляцией. В щеках некоторых из них торчали болты, закрепленные гайками. Кое у кого на глазах красовались круглые очки для сварки.
Почти все были голыми по пояс, с кожей неопределенно-грязного цвета, а на плечах у них были накидки, сшитые из шкур церберов или же из каких-то невнятных лоскутков с подстежкой. Один из них был явно потомком кадавра, судя по бледной коже, отливающей голубоватым оттенком.
Целились в меня различным оружием – только у их главного был потертый карабин, а остальные были с остро отточенными арматурами, и у одного я с удивлением заметил гарпунное ружье для подводной охоты, невесть откуда взявшееся на Марсе.
Такое примитивное оружие не очень успокоило меня – я слышал от бывалых Охотников про то, что дикие кланы умеют метать ножи и копья ничуть не хуже юварков и к тому же обладают поразительной выносливостью.
На голове у предводителя этого жуткого отряда красовалась разрисованная военная каска, которую венчал человеческий череп без нижней челюсти.
И тут я похолодел, внезапно вспомнив байки, которые доводилось слышать про дикие кланы, или, как их иногда называли, песочных папуасов. Поговаривали, что в трудные моменты, когда есть у них становилось нечего, они включали в свое меню не только церберов или летучих мышей с варанами, но и не брезговали человеческим мясом, считая это чисто бытовой проблемой: особенно ценилось мясо чужаков, то есть тех, кто неплохо питался и вел более цивилизованный образ жизни.
Главный поднял руку вверх, и я похолодел – под комбезом выступил ледяной пот: рука была шестипалой. Это были так называемые Отверженные! Люди, рождающиеся с мутациями, которых часто выкидывали в пустыню из поселков и городов… Теперь понятно, откуда здесь и родственник кадавра взялся… Клянусь всеми глюками Марса – влипнуть хуже было трудно, особенно мне, одиночке без отряда…
Я изо всех сил старался подавить малейшие поползновения страха, так как слышал о них еще и то, что подчас они обладают чуть ли не телепатическим чутьем… Той самой сверхэмпатией, которой вроде бы славился и я сам…
Я откинул забрало шлема, медленно подъехал к ним и остановился метрах в семи от вожака. Чтобы чувствовать себя увереннее, вынул сигарету и закурил, молча разглядывая их лица и стараясь не думать о том, сколько колюще-режущих предметов нацелено в меня со спины.
Всадник, сидящий справа от вожака, спрыгнул с седла и, подойдя ко мне вплотную, схватил Белого под уздцы. Альбиносу это явно не понравилось, он фыркнул, задрав голову, но тот могучей рукой опустил его шею на уровень своего лица и, приподняв ему щеки, некоторое время изучал зубы, потом коротко кивнул и вернулся к остальным, произнеся что-то негромко.
– Иди за мы, Гордокарне! – резко выкрикнул вожак, махнув мне шестипалой ладонью.
Мне сразу не понравилось это слово, потому что на их сленге это переводилось буквально как «сытое мясо».
Четверо всадников окружили меня по краям, а трое во главе с вожаком развернули своих верблюдов к выходу из ущелья. Я продолжал курить, делая невозмутимое лицо, и услышал, как сзади кто-то чихнул.
Немного утешало то, что меня не прибили на месте… Но… Откуда я знаю тонкости их кулинарии? Может, они сделают из меня отбивную возле чана с кипящей водой уже в лагере, чтобы мясо было мягче и свежее…
В общем, я изо всех сил старался не думать о плохом, а, наоборот, настраивал себя насмешливо и доброжелательно, пытаясь одновременно представлять, будто окружен опасными глюками.
Так вот в некотором оцепенении я въехал в небольшую долину. Скалы по краям ее были изрыты пещерами, являющимися одновременно и жильем и укрепленными блокпостами. В проемах пещер мелькали в полной тишине разрисованные пестрые лица.
