Входят Евлалия и Мулин.
Явление второе
Евлалия и Мулин.
Евлалия. Благодарю вас! Мне, право, совестно, я столько отнимаю у вас времени.
Мулин. Еще до ночи долго, успею поработать и в конторе, и дома.
Евлалия. А ведь я одна, Артемий Васильич… Пожалейте меня! С ума можно сойти от тоски.
Мулин. Евлалия Андревна, я не могу оставаться с вами; у нас уговор был.
Евлалия. Ах, да, я знаю… Нет, я хотела только сказать вам несколько слов.
Мулин. Говорите, я слушаю.
Евлалия (задумывается). Что я хотела сказать-то вам? Да, об Софье Сергевне… Нет, нет, вот что…
Мулин. Что же именно?
Евлалия. Я так счастлива, так счастлива, когда иду с вами под руку на бульваре. Я воображаю, что вы мой, что мы связаны на всю жизнь.
Мулин. Какое у вас сильное воображение!
Евлалия. Чего желаешь, то само собой представляется; тут не надо сильного воображения. Ах, вот еще, вспомнила. Чему это засмеялась Софья Сергевна, когда встретилась с нами на бульваре? И потом все глядела на вас и улыбалась.
Мулин. Не знаю, Евлалия Андревна. Может быть, она догадалась, что вы воображаете; ведь женщины проницательны.
Евлалия. Ах, нет, почем она может догадаться? Это невозможно. Как чужие мысли знать!
Мулин. У вас лицо очень подвижно: когда вы счастливы, так у вас глаза так и сияют, точно вы хотите всем рассказать, какое счастье у вас.
Евлалия. Ах, да! Вот какая я несчастная! Вы говорили, что у меня лицо сияет, когда я счастлива; да часто ли это со мной бывает? Зато сколько я плачу… Да кажется, и все бы я плакала…
Мулин. Вам ли горевать, Евлалия Андревна? Чего вам еще недостает? Богатым людям жить можно; богатство — великое дело.
Евлалия. Да, богатство, конечно, хорошо; только, знаете ли, что мне не нравится?..
Мулин. Нет, не знаю. Что такое?
Евлалия. Зачем мужчины здороваются с дамами по-мужски, протягивают руку?
Мулин. А то как же еще прикажете?
Евлалия. Прежде целовали руку у дам.
Мулин. И теперь тоже иногда, коли коротко знакомы. Я у вас иногда целую руку.
Евлалия. Нет, уж вы всегда… Это дает мне право поцеловать вас.
Мулин (кланяясь). Слушаю-с.
Евлалия. Только вот что, Артемий Васильич; я замечала, что вы и у Софьи Сергевны целуете руку.
Мулин. Да как же иначе? Ведь ее муж — мой хозяин, точно так же, как и ваш.
Евлалия. Нет, нет, пожалуйста, не делайте этого никогда, никогда. Слышите вы, не целуйте руки ни у кого, кроме меня. Вон вы, на бульваре, со многими дамами и девицами кланяетесь… Нет, нет, я не хочу, чтоб вас целовал кто-нибудь, кроме меня.
Мулин. Евлалия Андревна, да ведь это странно.
Евлалия. Нет, нет, не хочу; и не говорите, и не расстраивайте меня! Да вам незачем и знакомым быть с женщинами! Зачем вам все эти женщины? Ну, я прошу вас, умоляю, оставьте все эти знакомства!
Мулин. Да помилуйте, зачем же я вдруг брошу хороших знакомых? Какую причину я могу придумать для этого, что сказать, когда меня спросят.
Евлалия. Значит, вы меня нисколько не любите и не жалеете. Ну, коли я не могу, коли я страдаю… Ну, что ж мне делать? Ведь я не могу же перенести, чтоб вы были близки с какой-нибудь другой женщиной. Я умру… это выше сил моих.
Мулин. Евлалия Андревна, извините, мне пора.
Евлалия. Какой малости не хотите вы сделать для меня!
Мулин. Да разве это малость: не быть знакомым решительно ни с одной женщиной? Хороша малость!.. Однако я заговорился с вами, а у меня спешное дело. Его надо кончить до приезда Евдокима Егорыча; а он не нынче завтра будет здесь.
Евлалия. Что вы говорите? Так скоро? Да ведь он недавно уехал.
Мулин. Однако вот уже почти неделя.
Евлалия. А я и не заметила, мне показалось, дня два-три, не больше… я была как в раю.
Мулин. Честь имею кланяться. (Целует руку Евлалии.)
Евлалия. Когда ж опять? Вечером придете? Приходите!
Мулин. Не знаю; может быть, если успею.
Евлалия. Нет, непременно, непременно, я жду вас чай пить. (В дверь залы.) Марфа, Марфа, проводи Артемия Васильнча, в передней нет никого.
Мулин уходит. Марфа за сценой: «Там Мирон Липатыч». Евлалия уходит в свои комнаты. Выходят Марфа и Мирон.
Явление третье
Марфа и Мирон.
Марфа. Вот, Мирон Липатыч, без года неделя вы живете в здешнем доме, а уж поминутно без спросу отлучаетесь; как ни хватись, вас дома нет.
Мирон. А кому печаль обо мне, кто так уж очень соскучился?
Марфа. Кому нужно тосковать об вас, — в передней никого нет, вот про что я говорю. Приходил Артемий Васильич, пальто некому снять. В этаком-то доме!.. На что это похоже!
Мирон. А зачем он приходил? Что он повадился? Он знай свою контору!
Марфа. Ну, уж это не вашего ума дело.
Мирон. За какими он делами ходил? Еще это надо разобрать, до тонкости надо это постигнуть.
Марфа. Ну, где же вам такие дела постигать, коли это много выше вашего понятия! Да и не к чему.
Мирон. А то «передняя»! Нешто я для передней нанят? Я здесь существую совсем на других правах.
Марфа (качая головой). Эх, Мирон Липатыч! А еще зарок дали!
Мирон. Какой зарок?
Марфа. А насчет неаккуратности.
Мирон. Зарок! Очень нужно! Да что я, дурак, что ли? Стану я сам себя такого удовольствия лишать? Какая мне крайность. А то зарок! Связывать-то себя! Да даже и грешно. Как вы говорите: зарок давать! Да может ли человек знать, что с ним даже через час будет?
Марфа. Да что мне! Не я говорила, вы говорили.
Мирон. Я вот шаг шагнул, а за другой… Да позвольте! Вы про Езопа знаете?
Марфа. Про какого там Езопа? На что он мне?
Мирон. Но, однако, позвольте! Спрашивает его барин: «Езоп, куда ты идешь?» — «Не знаю», — говорит. «Как же, говорит, ты не знаешь? Стало быть, ты, братец, мошенник и бродяга. Посадить, говорит, его в тюрьму». Вот и повели Езопа в тюрьму; а он барину и говорит: «Вот моя правда и выходит, — знал ли я, что в тюрьму иду». Вот что! Должны вы это понять? Как же вы хотите, чтоб я зарок давал? С чего это сообразно?
Марфа. Ах, оставьте, пожалуйста; не я хочу, вы сами говорили.
Мирон. Когда? Не может этого быть, потому я еще, слава Богу, с ума не сошел.
Марфа. Да мне как хотите! Вы в таких летах, что сами об себе понимать можете. А только что вы сами говорили, что с Мироносицкой прикончили.
Мирон. Позвольте! Это точно. Только это совсем другой разговор. Был я тогда без места, какие были деньжонки, на Святой все прожил… ухнул. Ну, значит, и не на что было; поневоле пить перестанешь, коли денег нет. Что ж мне, воровать, что ли, прикажете?
Марфа. Да мне что за дело; хотите — воруйте, хотите — нет.
Мирон. Так еще согласен ли я воровать, вы меня спросите! Может, я не согласен. Я даже ужасно как этого боюсь. Попутает тебя грех в малом в чем, а на всю жизнь слава, что вор.
Марфа. Да что мне до вас! Как хотите. Только что нельзя свое место бросать.
Мирон. Какое свое место?
Марфа. Переднюю.
Мирон. Не мое это место; мое место много превозвышенное… я свыше поставлен.
Марфа. Толкуй еще!
Мирон. А вы как думали? Велика моя служба для барина, ох, велика! Ну, не знаю, между прочим, как оценит! А очень велика.
Марфа. Ну, ваше счастье, коли вы на такую высокую службу поставлены.
Мирон. Да, на высокую; а то как же ее назовете?
Марфа. Любопытно только знать, что эта за служба такая; потому что, может, вы и хвастаете.
